Хайд скривился, а потом выплюнул:

– Не люблю, когда у меня отбирают дела. Тем более такие.

– И всё? – не успокаивался я.

Лестер вздёрнул брови, потом усмехнулся:

– А нужно что-то ещё? Я, знаешь ли, терпеть не могу продажных чиновников, а моё начальство, судя по отданному приказу, продалось Винтерсам с потрохами. Как думаешь, может ли это оставить меня равнодушным?

Звучало вполне правдоподобно.

– Значит, никто из твоих людей не задействован в этом деле? И, по сути, у меня нет никакого прикрытия?

Хайд прищурился:

– Боишься?

– Ничуть, – отбил его, – И я, и Дрейк вполне понимаем, во что ввязываемся, мальчики опытные, а вот Эмили… На её счёт, у меня возникают сомнения.

Лестер взмахнул руками:

– Далась тебе эта девчонка, – в его голосе послышалось раздражение, но я не отступил.

– Хочешь уволить её – уволь, но подставлять не стоит. Это не по-мужски, в конце концов.

Хайд хотел сказать что-то ещё, даже рот открыл, потом вновь махнул рукой и промолчал. Не знаю, понял ли он меня, но надеюсь, что Эмили больше не будет участвовать в сомнительной операции, на которую нет разрешения у отдела Лестера.

Спустя несколько секунд, перевёл тему:

– Зачем в лечебницу-то меня притащил? Мог бы и в квартирке приковать меня к кровати.

– Не мог, – проворчал маг, видимо, всё ещё злясь на меня. – Тебе нужно было правдивое алиби – я его тебе обеспечил. По официальной версии – на тебя напали, и ты попал в лечебницу. Управляющему я отправил записку. Надеюсь, эта причина для всех окажется веской.

– И хорошо, – выдохнул, поднимаясь и разминая затекшее тело. Тошнота прошла, зато вернулась почти забытая боль – ногу то и дело простреливало, заставляя меня задерживать дыхание. Я оказался не подготовлен к этой боли, да и малодушно надеялся, что такой она уже не будет, но нет, всё хорошее рано или поздно заканчивалось. В моём случае, это случилось поздно, но этого времени мне было недостаточно.

– Отлично, – проворчал, делая через боль несколько шагов и возвращаясь к кушетке. – Значит, мне не стоит бояться, что сейчас набегут целители и примутся обследовать меня.

– В этом бы я не был так уверен, – Лестер усмехнулся и кивнул на мою ногу, – тебе бы не помешало обследование. Да и раз уж ты здесь, глупо от него отказываться.

Хотелось возразить, очень хотелось, но я не стал, потому что, каким бы гадом Хайд не был, в этом он прав – из-за боли я не мог нормально думать, а подумать было о чём.

– Надеюсь, Одри не приехала?

Хайд тут же ответил:

– Нет, Артур не отпустил её, – при этом Лестер поиграл бровями, будто знал что-то ещё, о чём говорить не хотел.

– Почему это? – прищурился с подозрением. Чтобы Одри и послушалась Артура? Да она всегда всё делала наперекор ему, и не только ему – наперекор всем.

– Чувствует она себя неважно, тошнотой мучается.

Я нахмурился сильнее, пытаясь сообразить, на что намекает Хайд, а потом меня вдруг осенило…

– Да? – спросил Лестера, и тот заговорщически усмехнувшись, кивнул.

Что же, ребята молодцы, не стали тянуть с первенцем. За них я был искренне рад и впервые задумался о том, что и у меня когда-нибудь тоже будут дети… Чисто теоретически это же возможно?

Софи Вейсс

Фредерик в сопровождении Лорен ушли. В отдалении был слышен тоненький голос воспитательницы. Она что-то говорила меценату, воркуя, словно сладкоголосая птица. Даже слушать издалека это было противно, а уж присутствовать при этом действии вовсе не хотелось.

Тея осталась стоять посреди холла, как и все дети, вместе с воспитателями и прочим обслуживающим персоналом. Она не шевелилась, вперив свой взгляд в стену, и, кажется, вообще забыла, что не одна.

Первым спохватился мистер Ариго. Он, расправив плечи и вернув елейную улыбку, пролепетал:

– Госпожа, желаете ли вы осмотреть приют? – и ручку подставил, будто, в самом деле, ждал, что она положит свою тонкую холёную ладонь на его локоть.

Не положила, конечно же.

Женщина едва заметно вздрогнула, посмотрела на управляющего надменным взглядом, а после вновь взглянула на детей. У меня сердце подпрыгнуло к горлу и стало биться часто-часто. Сама не понимая, что делаю, вышла-таки вперёд и твёрдым голосом произнесла:

– Если желаете, я могу показать вам лазарет и целительский кабинет.

Зачем я это сказала? Для этого есть мистер Ариго, мне же полагалось стоять статуей, и не открывать рот, пока не спросят. Но… Разве можно было стоять и молчать, когда она была так близко к детям? Да, перед мужем она вступилась за них, но… Кто знает, как она будет вести себя с ребятами без него?

Тея посмотрела на меня. В её глазах на долю секунды промелькнуло удивление, после она склонила голову на бок, будто изучая неведомую зверушку. После позволила себе скупую улыбку и произнесла:

– Покажи.

Почему-то показалось, что сказано это было с усмешкой, хотя выражение её лица оставалось холодным и надменным.

Я только сейчас догадалась посмотреть на мистера Ариго, и он, на удивление, был доволен. Словно сам не знал, на кого бы спихнуть эту холодную рыбину. Он едва заметно кивнул и погрозил пальцем, будто предостерегал меня от необдуманных слов и поступков.

Если он переживает, что я начну выпрашивать какую-то выгоду лично для себя, то может не беспокоиться. Мне ни милость, ни финансы меценатов не нужны.

Я вышла вперёд, зачем-то оглянулась на доктора Грасса. Он явно был недоволен тем, что я позволила себе лишнего. Но его мнение меня сейчас интересовало в последнюю очередь. Мне очень хотелось обезопасить детей от ненужного внимания. Это было для меня самым важным.

Не дожидаясь, чтобы Тея пошла за мной, направилась к единственной палате, которая была у нас и лазаретом, и изолятором и местом, где дети могут послушать сказки и поесть шоколада. Судя по тихим, размеренным шагам, женщина шла следом. Наверное, нужно было бы по пути чем-то развлекать её, но моя смелость осталась там, в холле с детьми. Так и не проронив ни слова, мы остановились у двери.

Я обернулась, встречаясь с всё таким же холодным и надменным взглядом, взялась за ручку онемевшими пальцами и произнесла:

– Входите.

Она улыбнулась краешком губ, кивнула. Оказавшись в палате, разделённой на две комнаты прозрачной стеной, где в первой должен был сидеть целитель, во второй – лежать больные дети, она покрутилась, будто ей в самом деле было дело до обстановки, а после не найдя ничего интересного, приказала:

– Показывайте!

Я растерялась и осторожно спросила:

– Что?

– Как что? – усмехнулась уже не таясь. – Вы же рвались показать мне лазарет, вот и показывайте.

Растерянность сменилась злостью. Да кем она себя возомнила, чтобы вот так разговаривать со мной? Я не её подчинённая, в конце концов! Но вместо всего этого, я состроила самое беспечное выражение лица и улыбнулась:

– Ах, конечно! – хочет видеть перед собой глупую дурочку, так пусть наслаждается. – Здесь у нас сидит целитель, который следит за детьми, которые заболели. А здесь, – прошла за перегородку и подошла к одной из кроватей, – лежат дети, которые болеют. Что же ещё?

Сделала вид, что задумалась.

– Да, а здесь, – указала на тумбу, в которой лежали чистые комплекты постельного белья и одеяла, на случай холодов. Открыла дверцу и уже собралась в деталях рассказать ей, из чего у нас простыни и каким пухом набиты одеяла, как она прервала меня взмахом руки. После уселась на край кровати, состроив при этом такое брезгливое выражение, будто боялась подцепить тут какую-нибудь заразу.

– Достаточно, – с усмешкой сказала, стягивая с рук короткие кружевные перчатки. На пальцах красовались массивные перстни, наверняка безумно дорогие, но настолько же безумно безвкусные. – Лучше расскажите мне о вашем новом директоре.

При упоминании Илиаса глаза её нехорошо заблестели, будто она уже заранее ненавидела мужчину, которого никогда прежде не видела.

– О ком, простите? – решила прикинуться дурочкой, потому что… Что я могла сказать о мужчине, которого знала всего ничего? Что он невыносимый грубиян? Что упрямец, каких ещё поискать? И при этом… настоящий. Не пытающийся казаться лучше. Просто такой, как есть. И, ко всему прочему, готовый поручиться за ребят и дать им надежду на будущее. Словом, я не знала, что сказать о нём. Это было сложно, потому я и сама не знала, как отношусь к нему. Да и должна ли хоть как-то относиться?