— Я верная подданная дома Грейдис и всё ещё личная ритуалистка Его Высочества. Я встану между ним и опасностью, даже не задумываясь, — ответила я честно, чувствуя, как становится жарче.

Что бы ни было распылено в воздухе, оно действовало на меня почти удушающе. Леонард, сидящий напротив, ослабил воротник, явно тоже ощущая это воздействие, тогда как Хонора словно ничего не замечала.

А потом она произнесла то, что, вероятно, хотела сказать уже давно.

Не пытаясь больше соблюдать приличия.

— Я не знаю, как ваше имя оказалось в списке Отбора. Этот список строго курируется, и против вашей кандидатуры голосовали многие члены королевской семьи — неоднократно. Вы никогда не должны были быть приглашены. Я упустила несколько таких же, как вы, просто потому что на момент приглашения не знала об их существовании.

О ком она? О Барбаре, Аделаиде?

— Отбор выбирает не только будущую королеву, но и женщин дворца на десятилетия вперёд. А вы уже с первого испытания посмели влезть туда, куда не следовало, вступив в конфликт с той, кому это место принадлежит по праву. Кому оно обещано! Кем вы себя возомнили?

В её голосе звучала такая ненависть, что служанка, стоявшая в углу, вздрогнула. А я, наоборот, подняла голову выше, не позволяя себе показать слабость

Хотя сама мысль была чудовищна.

Вдовствующая королева — человек с огромной властью — ненавидела меня открыто, даже не зная толком.

— Вы не подходите для нашей семьи, и я никогда не позволю вам приблизиться к ней. Ваша родословная, ваше разгульное поведение, болезни… — она почти скривилась, будто перед ней сидел кто-то отвратительный.

Единственная служанка в этот момент покинула комнату.

— Я думала, выбор делает будущий монарх? — спросила я спокойно, хотя внутри меня всю трясло. И не столько от вопросов этой старухи, сколько от того, что они распылили в воздухе.

Я понимала, что именно в этом заключалась ловушка, что сейчас, скорее всего, случится непоправимое. Меня вновь выставят развратницей, старый скандал раздуют до огромных масштабов, но в этот раз я даже не обручена с Леонардом. После этого меня никогда не примут в аристократические круги, а о работе в дворцовых структурах можно забыть.

Сам Лео сейчас выглядел дурно, глаза блуждали, он весь вспотел, взмокшие золотистые волосы прилипли к шее, красиво вылепленные губы пересохли, и он время от времени облизывал их. Мой бывший жених сидел прямо, вцепившись руками в свои форменные брюки, и на нас даже не смотрел, а я не могла понять, слышал ли он что-либо из разговора.

Мне стало его жалко в этот момент — вряд ли он соглашался на такое.

— Выбор делает Каэлис из того, что ему доступно.

Она встала, выпрямившись, и бросила на меня последний презрительный взгляд.

— Мне жаль, что вам пришлось пройти через нечто нечеловеческое во время вашего Отбора. Но Каэлис Арно сильнее своего отца. И, возможно, сильнее вашего мужа. Никакие слухи и слабости его спутницы не смогут навредить ему.

Я честно в это верила и говорила со всем убеждением, со всей силой своей веры, глядя на королеву Хонору. Не потому что верила, что она передумает «наказывать» меня, а потому, что не верила что Каэлис не заметит ее вмешательства.

Но та неожиданно бодро хохотнула.

— Почему ты считаешь, что мне интересно твое мнение? Что ты вообще можешь отвечать мне без приказа?

Вдовствующая королева поднялась с присущим особам подобного ранга достоинством и осанкой, а потом неожиданно сделала несколько шагов ко мне.

— Сопротивляешься… — она посмотрела мне в глаза, и я тут же почувствовала, как сильно давит на меня ее зверь.

Кто там у нее был? Какая-то крупная кошка?

— Не трогайте меня, — зашипела я, замирая с ней глаза в глаза и не позволяя себе слабости. Платье с наложенным ритуалом кололо, чесалось, отвлекало, хотя конечно, никаких дополнительных намеков на то, что у меня большие неприятности, мне не требовалось. Ритуал не мог спасти меня от воздействия, только подсказать о нем.

Злость мелькнула в глазах Хоноры, и она схватила мою руку, уколола самый кончик пальца и стерла капельку крови взявшимся словно из воздуха платком.

Я просто не могла поверить, что кто-то решился действовать так, в открытую, пользуясь своей почти безграничной властью. Это не укладывалось у меня в голове — не среди аристократии. Границы, которые существовали в моей голове, для Хоноры не существовали.

Как же я недооценивала и королеву, и графиню де Рокфельт.

После этого она наконец-то ушла, оставив Леонарда и меня одних, и я тут же вскочила. Голова резко закружилась, плотное красивое платье, подшитое по фигуре, прилипло к телу, я посмотрела вниз и заметила, как тяжелая, чуть намокшая ткань обрисовала мои ноги, включая треугольник между ними, как встали соски, и почувствовала, насколько сильно прикосновение платья мучило мою плоть.

— Мио, — прохрипел Лео, и я взглянула на него почти как на врага. — Я не могу…

Я резко подошла к одной из дверей, той самой, за которой скрылась Хонора, но, конечно же, она оказалась заперта. Я не сомневалась, что двери откроются в самый последний момент — тогда, когда вся степень моего падения станет очевидной для остальных. Матушка, новая экономка Ее Сиятельства, сама графиня, юная Грейси, придворная дама и целая вдовствующая королева — свидетели подобрались как на подбор.

— Не подходи, — ответила я, чувствуя, как у меня мутится в голове, как сладко сжимается внутри, требуя… мужчины.

Я уже переживала такое возбуждение, когда выпила зелье Вааргцев в графстве Роузглен, и умирала тогда точно так же сладко. Тело горело, требовало жестких сильных прикосновений, горячих губ, прикосновения грудь к груди, требовало мужских рук.

Не рук Лео.

— Ты такая красивая сейчас, Мио… видела бы ты себя так, как я вижу тебя. Твои соски, твои бедра, я ведь видел тебя без одежды, знаю, насколько сладка твоя плоть, знаю, как горячо и тесно внутри тебя, — совершенно бесстыдно заговорил Лео, вставая.

Он даже не пытался сопротивляться. А единственное, что еще удерживало меня в сознании, — чудовищное неудобство, причиняемое платьем, на которое был наложен ритуал. Я даже не думала, что его можно использовать подобным образом.

— Я не причиню тебе вреда, не шарахайся так. Мне больно видеть, как ты не принимаешь меня, как не доверяешь, как считаешь, что я подведу тебя. Я же все организовал, с мамой…

— Ты что, глухой? Разве ты не слышал, что сказала королева Хонора? Не понимаешь, что всё это ловушка, устроенная лишь для того, чтобы избавиться от меня в Отборе и навсегда закрыть мне двери в любой приличный дом столицы? — произнесла я сипло, и мне самой показалось, что мой голос словно просил о другом.

Будто мой голос просил о ласке, тихо, протяжно, почти молил о ней.

А потом я резко, словно по щелчку пальцев, почувствовала феромон Лео. Будто кто-то специально перестал глушить запахи именно в этот момент, сделав что-то за дверями, возможно, оказав влияние моей кровью. И от этого феромона я почти сошла с ума.

На кончиках пальцев тут же проступили когти, а Лео и вовсе зарычал, тряся головой, будто пытающееся прийти в себя животное.

— Ты так пахнешь… всегда, будто у твоей кошки Время Зова. Я никогда ни с кем не думал о близости в облике животного, ты единственная, Мио, — произнес он, и я захотела выругаться в ответ…

Но не смогла.

Моя пантера просто сходила с ума от вожделения, и хотя хотела она совсем другого мужчину, даже этот сейчас сгодился бы, если выдержит, конечно. Его запах не был неприятным, напротив, все в нем говорило о том, как сильно он хотел угодить мне, как жаждал близости, как много готов был отдавать.

Если он выдержит драку со мной.

— Вот так, — тихо прошептал Леонард. — Я помогу снять тебе платье, так и должно быть, всегда. Спасибо, спасибо, Мио, я мечтал об этом моменте так долго…

Он подошёл ко мне, и я почувствовала его горячие руки на своих плечах. Я застонала — тихо, мучительно, — но осталась стоять на месте, сжав руки в кулаки, не в силах сопротивляться этому чувству. Всё внутри меня горело, стягивало, требовало, дыхание стало тяжелым, и я не могла даже закрыть рот, когда ощутила прикосновение к своим губам.