Он видел, как за закрытыми дверями дворцового крыла творился хаос — придворные в панике пытались понять, может ли подобное повториться с другими участницами.

— Приступайте, — произнёс он ледяным тоном, желая завершить всё как можно быстрее. Если Николас Хаул прав и убийца находится во дворце, никто не должен понять, насколько пристально за каждым наблюдают. Все должны считать что королевская семья спокойна и безмятежна.

Слуги задвигались ещё неувереннее, чуть не сталкиваясь друг с другом, и именно в этот момент Миолина вернулась, несмотря на его прямой приказ.

Не стоило назначать её на эту роль.

Стоило леди Валаре появиться во внутреннем дворике, где проходили испытания, как почти всё внимание переключилось на неё. Не имело значения, насколько незаметно она старалась себя вести или насколько закрыта была её одежда.

Когда он впервые увидел скандально известную леди Валаре, то счёл её одной из самых красивых женщин, что когда-либо встречал.

За эти месяцы, имея возможность наблюдать за ней почти каждый день, он изменил своё мнение.

— Внешность леди Валаре, по моему мнению и мнению многих старших сотрудников дворца, является главной проблемой, — сказал ему лорд Крамберг, когда Каэлис объявил, что выбрал Миолину из всех доступных кандидаток.

— Я не стану отказывать идеальному во всём остальном сотруднику из-за внешности. Мне нужны лучшие маги, а не сплетники, — ответил тогда Каэлис Арно, не веря, что в их время можно лишить кого-то возможности лишь из-за того, как он выглядит.

Каэлису было неважно, косые ли у него люди, кривые, одноногие — если они лучшие в своём деле. А Миолина Валаре была лучшей из всех, кто у них имелся. Возможно, просто потому, что про остальных они знали куда больше.

Разумеется, он не был слеп — леди Миолина Валаре была очень красива и пахла одуряюще: как сильная, зрелая самка, вызывающая жажду схватки. Но Каэлис воспринимал это почти как вызов, как возможность доказать самому себе, что подобные мелочи не отвлекут его даже в период Времени Зова.

Он обрядил леди Валаре в закрытые балахоны не для того, чтобы оградить себя от соблазна, — а для того, чтобы на неё не отвлекались другие, и чтобы его потенциальные невесты не чувствовали себя при ней униженными. Его будущая жена была намного важнее любых его подчинённых.

Именно в одном из таких безупречно отлаженных балахонов она и вернулась на испытание — с небольшой повязкой на руке и на шее. Повреждённое платье без рукава осталось где-то далеко, слава богам — потому что иначе он бы точно остановил всё испытание. До этого, сразу после того как её платье повредилось, члены комиссии, да и гости, сидевшие слева, постоянно косились на вырез, будто надеясь увидеть чуть большее, то, что должно быть скрыто, — и от этого Каэлису хотелось разорвать им горло. Особенно потому, что сама Миолина стояла с тем самым невозмутимым видом, будто ничего особого не происходило.

Как и всегда.

— Вы решили вернуться, — произнёс он, жадно вдыхая её запах, пытаясь уловить в нём её состояние.

Осторожный взгляд прозрачных светлых глаз, таких ярких на фоне белоснежной кожи и чёрных волос, — она просчитывала самый выгодный для себя ответ.

И это доводило до безумия.

Она никогда не была с ним до конца откровенна. Всегда строила планы, всегда старалась просчитать всё на несколько шагов вперёд.

— С вами всё в порядке, Ваше Высочество? — вместо ответа спросила она.

Каэлис едва сдержался, чтобы не схватить её, не увести прочь, не потребовать объяснений: какого демона она решила встать между ним и какими-то дурацкими осколками?

Женщина — вставшая между ним и «опасностью»… Хрупкая, миниатюрная, со спящим зверем и слабой регенерацией. О чём она вообще думала? И думала ли?!

Но, похоже, ни осколки, ни внешняя опасность её по-настоящему не беспокоили. Она боялась его. Боялась того, как он отреагирует на её кровь, на её близость. Она не могла не почувствовать его в тот момент, когда произошёл взрыв глиняного горшка, не могла не понять, насколько он был близок к тому, чтобы потерять контроль.

Пометить её прямо на глазах у всех. Навсегда закрепить за ней в глазах придворных определенный статус, которым гордились бы многие другие.

Её кровь всё ещё была на его руках. Вкусная, запретная, заставляющая его зверя брать главенство.

— Да, — ответил он тихо, взглядом давая понять, что ей не о чем волноваться. — Никогда не вставайте между мной и опасностью, леди Валаре. Вы мой ритуалист, а не гвардеец, не стражник. Если подобное случится ещё раз…

— Я поняла, Ваше Высочество, — произнесла Миолина.

Ему показалось или в её кристальных глазах действительно мелькнули разочарование и обида? Она ведь пыталась защитить его. В этом и заключалась роль каждого придворного, именно такую клятву они приносили при вступлении во дворец.

Перед кронпринцем выступала одна из участниц отбора, симпатичная леди Вал-Миррос, и выступала неплохо, демонстрируя трюки с голубями и платками. Но всё, о чём думал Каэлис, — это о том, насколько леди Валаре расстроена его словами.

И была ли расстроена вообще?

На её розовых губах застыла лёгкая улыбка. Она даже не смотрела на него — наблюдала за выступлением участницы, в то время как многие смотрели именно на неё.

Любая нормальная леди после ритуала неудачи, после удара осколков, пребывала бы в сильнейшем напряжении и расстройстве.

Но Миолина Валаре нормальной не была.

Она не жаловалась, не колебалась, не позволяла себе слабости. Всегда — идеально спокойная, идеально собранная, идеально подготовленная к каждому ритуалу. Безупречна.

Каэлис порой сомневался, чувствует ли она вообще хоть что-то… пока не услышал, как она попросила уйти, там, в графстве.

Пока не увидел, как её трясло. Пока не понял, что в ней горело то же безумие, что и в нём. Впрочем, даже если бы нет — он всё равно не смог бы тогда остановиться.

— Леди Лианна Бэар и леди Аделаида Кейн! — громко объявил лорд Крамберг, и Миолина, сузив глаза, вперилась вперёд.

Конечно… леди Кейн была её подругой в академии.

Каэлис хотел бы этого не знать — но не получалось. Информация о Миолине запоминалась против его воли, даже мельчайшие детали откладывались в памяти.

Во внутренний двор вошли две участницы, и до Каэлиса донёсся отголосок их запаха — он чувствовал его даже на расстоянии, даже на открытом воздухе. Сейчас, во Времени Зова, обострённые чувства подсказывали ему слишком многое.

Он знал, что у него с Лианной Бэар высокая совместимость, и, возможно, она была бы не худшим выбором. Её запах зверю был приятен — настолько, что тогда, в графстве, выпив зелье вааргцев, он впервые позволил себе представить эту женщину в своей постели. Впервые подумал, что она может стать его королевой.

Но в те дни эти мысли быстро меркли на фоне того кровавого безумия, которое накрывало его при одном взгляде на леди Валаре. Он не собирался срываться, никогда, но он просто не мог видеть Миолину по другому. А ведь тогда это были просто фантазии.

Миолина говорила мало, улыбалась всем и никому одновременно, и он не мог отвести взгляда от того, как лёгкие, плавные движения обнажали её ухо и шею, в которые он мог бы вцепиться, пометить, а потом зализывать следы собственной грубости.

Она смотрела прямо, в глаза собеседника, но никто не мог сказать, что понимает, о чём она думает и какие у неё планы. Её не впечатляли ни Ракхар Кровавый, ни другие придворные — сильные оборотни, которые наверняка ощущали в ней постоянный вызов.

Словно она была самкой, гуляющей рядом, требующей, чтобы её подчинили… а затем, играючи, ускользала. Она всегда думала о своём, никому не доверяла, и каждый мужчина, общаясь с ней, мог лишь гадать, что она о нём думает. Что о нём думает её спящий, скорее всего — покалеченный, зверь.

Считает ли достойным?

Он ненавидел её запах. И одновременно — почти не мог представить день без него, хотя бы без отголосков. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного…