В Орфеа Шарлотте Браун, жене мэра, наконец удалось вытащить супруга из кабинета и сводить пообедать на террасе кафе “Афина”. Ей казалось, что он стал страшно нервным и дерганым. Почти не спал, ел кое-как, с исхудавшего лица не сходило озабоченное выражение. Она решила, что обед на солнышке ему очень не повредит.

Мысль оказалась весьма удачной. Алан сначала упирался и говорил, что у него нет времени на обеды, но в конце концов поддался на уговоры, и передышка явно пошла ему на пользу. Но пауза оказалась короткой: лежавший на столе телефон Алана завибрировал, а увидев высветившееся на экране имя, он встревожился и отошел в сторонку поговорить.

О чем шел разговор, Шарлотте не было слышно, но до нее долетело несколько слов на повышенных тонах, а в жестах мужа читалось сильное раздражение. Вдруг она услышала, как он произносит почти умоляющим голосом: “Не надо так, я что-нибудь придумаю”; потом нажал на отбой и в бешенстве вернулся к столу. Официант как раз принес десерты.

– Мне пора в мэрию, – с досадой заявил Алан.

– Уже? – огорчилась Шарлотта. – Съешь хотя бы десерт, Алан. Неужто это не подождет пятнадцать минут?

– У меня все хреново, Шарлотта. Звонил импресарио труппы, которая должна играть на открытии фестиваля. Говорит, узнал про забастовку. Актеры боятся за свою безопасность и отказываются играть. Спектакля нет. Это катастрофа.

Мэр немедленно ушел. Он не заметил женщину, сидевшую к нему спиной с самого начала обеда и не упускавшую ни слова из их разговора. Та дождалась, пока Шарлотта Браун тоже уйдет, и взяла свой телефон.

– Майкл Берд? Это Сильвия Тенненбаум. У меня имеются некоторые сведения о мэре, они могут быть вам интересны. Можете зайти в кафе “Афина”?

В ответ на мой вопрос, где он находился в тот вечер, когда пропала Стефани Мейлер, Стивен Бергдорф оскорбленно бросил: “На вернисаже, капитан, можете проверить”. Этим мы и занялись в кабинете Анны, вернувшись в Орфеа.

Галерея, организовавшая мероприятие, подтвердила, что Бергдорф у них был, но уточнила, что вернисаж закончился в 19.00.

– Если он в семь выехал из Манхэттена, то к десяти вполне мог быть уже в Орфеа, – заметила Анна.

– Думаешь, он мог напасть на Стефани? – спросил я.

– Бергдорф знал все закоулки в здании редакции “Орфеа кроникл”. Знал, как туда проникнуть и украсть компьютер. Знал, что главный редактор – Майкл Берд, и послал ему эс эмэску с телефона Стефани. И потом, судя по всему, он боялся, что в Орфеа его не все еще забыли, потому и передумал встречаться со Стефани в “Кодиаке” и назначил ей встречу на пляже. Хотела бы я знать, почему мы его сейчас не повязали.

– Потому что это все догадки, Анна, – вмешался Дерек. – Никакой конкретики. Любой адвокат тебя уделает за пять минут. У нас против него никаких фактов. Пусть бы он даже сидел дома в одиночестве, мы ничего доказать не можем. К тому же, судя по его дерьмовому алиби, он даже не знает, в котором часу была убита Стефани.

Тут Дерек был прав. Тем не менее я прилепил фото Бергдорфа на магнитную доску.

– А по-моему, Джесси, Бергдорф скорее заказчик книги Стефани, – предположила Анна.

Она сняла с доски странички с текстом, найденным в компьютере:

– Когда Стефани спрашивает заказчика, почему бы ему самому не написать эту книгу, тот отвечает: “Мне? Невозможно! Что скажут люди?” То есть этот человек был заведомо не способен писать, настолько, что доверил эту задачу другому.

Тогда я прочитал другой отрывок:

– “Я без чего-то семь вышел на улицу размять ноги и видел, как мимо проехал фургон. Позже я понял из газет, что это машина Теда Тенненбаума. Проблема в том, что за рулем был не он”. А Бергдорф как раз сказал, что сомневается в вине Тенненбаума. И в Большом театре он в тот вечер был.

– Дорого бы я дала, чтобы выяснить, кто был за рулем фургона, – сказала Анна.

– А мне вот интересно, – отозвался Дерек, – почему Браун ни слова не сказал про продажность Гордона? Знай мы об этом в свое время, вели бы расследование иначе. А главное: если деньги, которые Гордон перевел в Монтану, были откатами предпринимателей, то куда делись те, что снял со счета Тенненбаум? Он так и не смог ничего объяснить.

Повисла долгая пауза. Мы с Дереком сидели в задумчивости, и Анна спросила:

– Как умер Тед Тенненбаум?

– В ходе задержания, – мрачно ответил я.

А Дерек просто сменил тему, намекая Анне, что нам не хочется об этом говорить:

– Надо пойти перекусить, мы же не обедали. Я приглашаю.

Браун вернулся домой необычно рано. Ему нужно было спокойно обдумать, как себя вести, если придется отменять театральный фестиваль. Он сосредоточенно ходил взад-вперед по гостиной, а Шарлотта, его жена, наблюдала за ним со стороны. Его нервозность чувствовалась даже на расстоянии. Наконец она подошла к нему и попыталась урезонить:

– Алан, дорогой, – сказала она, нежно погладив его по голове, – а вдруг это знак, что пора отказаться от этого фестиваля? Ты в таком состоянии…

– Как ты можешь так говорить? Ты же сама была актрисой… Ты знаешь, что это такое! Мне нужна твоя поддержка.

– Но я не могу отделаться от мысли, что, быть может, это судьба. Да и вообще от этого фестиваля уже давно одни убытки.

– Фестиваль должен состояться, Шарлотта! От него зависит жизнь города.

– Но чем ты заменишь основную пьесу?

– Понятия не имею, – вздохнул он. – Меня все засмеют.

– Все образуется, Алан, вот увидишь.

– Каким образом? – спросил он.

Она не знала, каким образом. Она произнесла эту фразу, только чтобы его подбодрить.

– Я… попробую использовать старые связи в театральном мире! – попыталась она найти решение.

– Связи? Дорогая, ты прекрасна, но ты двадцать лет не выходила на сцену. Какие уж тут связи…

Он обнял жену за талию и положил голову ей на плечо.

– Это катастрофа. На фестиваль никто не хочет ехать. Ни актеры, ни пресса, ни критики. Мы разослали десятки приглашений, никто не ответил. Я написал даже Мите Островски.

– Мите Островски? Из “Нью-Йорк таймс”?

– Уже не из “Нью-Йорк таймс”. Он теперь работает в “Нью-Йорк литерари ревью”. Все лучше, чем ничего. Но он тоже не ответил. До открытия меньше трех недель, а фестиваль на грани краха. Прямо хоть театр поджигай, чтобы…

– Не говори глупости, Алан, – оборвала его жена.

В этот момент раздался звонок в дверь.

– Гляди-ка, вот и он, – пошутила Шарлотта.

– Ты кого-нибудь ждешь? – Алану было не до смеха.

– Нет.

Он встал и пошел открывать. За дверью стоял Майкл Берд.

– Добрый день, Майкл.

– Здравствуйте, господин мэр. Простите за вторжение, я тщетно пытался вам дозвониться, у вас выключен телефон.

– Мне надо было спокойно подумать. Что случилось?

– Мне бы хотелось получить от вас комментарий относительно слухов, господин мэр.

– Каких слухов?

– Таких, что у вас нет главной пьесы для театрального фестиваля.

– Кто вам сказал?

– Я журналист.

– Значит, вы должны знать цену слухам, Майкл, – рассердился Браун.

– Согласен, господин мэр. Именно по этой причине я взял на себя труд позвонить агенту труппы, и он мне подтвердил, что спектакль отменен. Сказал, что актеры больше не чувствуют себя в безопасности в Орфеа.

– Смешно, – ответил Алан совершенно спокойно. – На вашем месте я бы это не печатал…

– Да? Это почему?

– Потому что… вас засмеют!

– Меня? Засмеют?

– Вот именно. Вы что себе думаете, Майкл? Я сразу же нашел замену труппе, которая предполагалась изначально, раз она нас подвела.

– Правда? А почему вы об этом до сих пор не объявили?

– Потому что… Потому что это великий спектакль, – не задумываясь, ответил мэр. – Совершенно уникальный! Он наделает такого шума, что зрители сбегутся отовсюду. Я хочу объявить о нем по-настоящему, во весь голос, а не в каком-нибудь скороспелом коммюнике, которого никто и не заметит.