— Не заговаривай мне зубы, Сол. Шесть миллионов долларов! Ты пообещал шесть миллионов? Откуда у тебя подобная сумма?

— Тебя это не касается!

— Сол, ты мой муж! Как это может меня не касаться?

— Ты все равно не поймешь.

— Сол, скажи мне, умоляю. Откуда ты взял такие деньги? Что ты от меня скрываешь? Ты что, связан с организованной преступностью?

Он расхохотался:

— Чего тебе только в голову не придет! А сейчас оставь меня, пожалуйста. Уже поздно, а мне еще нужно поработать.

Я ничего не замечал. Я был либо в университете, либо с Александрой. Рядом с ней я был абсолютно, безраздельно счастлив. Она знала меня как никто, понимала меня как никто. Могла читать мои мысли, угадывать, что я скажу, когда я только открывал рот.

Она окончила университет уже год назад и теперь пыталась пробиться в мир музыки, но ее карьера не клеилась. Мне не очень нравился продюсер, с которым она связалась. По-моему, он продвигал не столько ее музыку, сколько образ, картинку. Он говорил, что это взаимосвязано, но я думал иначе. Для таланта Александры такие методы не годились. Я старался донести это до нее, пытался внушить, чтобы она в первую очередь прислушивалась к себе. Она сочиняла отличные песни, а продюсер, вместо того чтобы помочь ей развить свой талант, все время тормозил ее и запихивал в готовые схемы, которые якобы нравятся большинству. Структура: вступление, куплет, припев, второй куплет, припев, разработка, предприпев, кода. Первый припев длился ровно минуту. Продюсеры проделывали с музыкой ту же кощунственную операцию, что с книгами и фильмами — подгоняли их под шаблон.

Порой она совсем падала духом. Говорила, что ничего не добьется. Что лучше ей все бросить. Я старался поднять ей настроение; иногда уезжал на ночь из университета к ней в Нью-Йорк. Обычно она, грустная и подавленная, сидела в своей комнате. Я уговаривал ее преодолеть себя, взять гитару и вел играть в какой-нибудь бар со свободной сценой. Результат всякий раз бывал одним и тем же: она электризовала зал. Шквал аплодисментов после каждой песни придавал ей сил. Со сцены она спускалась сияющая. Мы шли ужинать. Она снова была счастлива. Она снова болтала без умолку, как я любил. И забывала свою печаль.

Весь мир принадлежал нам.

Почти на каждые выходные я приезжал в Мэдисон, посмотреть, как играет Вуди. Присоединялся на трибунах стадиона «Сол Гольдман» к группе его главных болельщиков — дяде Солу, тете Аните, Патрику Невиллу, Гиллелю, Александре и Коллин.

Победы породили первую волну слухов: говорили, что каждую неделю посмотреть на него приезжают скауты главных клубов НФЛ. Патрик утверждал, что скоро прибудут представители «Джайентс». Дядя Сол уверял, что менеджеры «Рэйвенс» самым пристальным образом следят за «Титанами». В дни матчей Гиллель высматривал на галереях стадиона «Сол Гольдман» скаутов, а потом кидался в раздевалку и отчитывался перед Вуди.

— Вуд! — завопил он однажды вечером. — Я заметил по крайней мере одного! Сидит записывает и по телефону все время говорит. Я пошел за ним на парковку… У него массачусетские номера. Понимаешь, что это значит?

— «Нью-Ингленд Пэтриотс»? — недоверчиво спросил Вуди.

— «Пэтриотс», старик! — ликовал Гиллель.

Они бросились друг другу в объятия под восторженные вопли переодевавшихся игроков.

Дважды после окончания победного матча наблюдатели из знаменитых команд подходили непосредственно к дяде Солу и тете Аните. В день, когда «Титаны» разгромили «Ягуаров» из Кливленда — единственную команду, которая в этом сезоне, как и они, не потерпела ни одного поражения, а в прошлом году выиграла чемпионат, — Патрик Невилл пришел к Вуди в раздевалку со скаутом из «Нью-Ингленд Пэтриотс», тем самым, которого несколькими неделями раньше заметил Гиллель. Тот вручил Вуди свою визитку и сказал:

— Мой мальчик, «Пэтриотс» счастливы будут видеть тебя в своих рядах.

— Боже! Спасибо, сэр, — ответил Вуди. — Даже не знаю, что вам сказать. Надо поговорить с Гиллелем.

— Гиллель — этой твой агент? — спросил скаут.

— Нет, Гиллель — мой лучший друг. У меня, собственно, нет агента.

— Я могу быть твоим агентом, — внезапно предложил Патрик. — Всегда мечтал этим заняться.

— Конечно, с удовольствием, — отозвался Вуди. — Вы этим займетесь?

— Разумеется.

— В таком случае предоставляю вам вести переговоры с моим агентом, — с улыбкой сказал Вуди скауту.

Тот крепко пожал ему руку:

— Удачи, мальчик. Все, что тебе остается сделать, это выиграть чемпионат. Встретимся в НФЛ.

В тот вечер, вопреки обыкновению, Гиллель с Вуди не стали праздновать победу с остальной командой. Запершись в своей комнате с Патриком, страшно увлеченным новой ролью агента, они обсудили открывающиеся перед Вуди возможности.

— Надо попытаться все оформить до конца года, — сказал Патрик. — Если ты выиграешь чемпионат, никаких особых сложностей не предвидится.

— О какой первоначальной сумме может идти речь, как вы думаете? — спросил Гиллель.

— Посмотрим. Но в прошлом месяце «Пэтриотс» предлагали университетскому игроку семь миллионов долларов.

— Семь миллионов долларов? — У Вуди перехватило дыхание.

— Семь миллионов долларов, — повторил Патрик. — И поверь, сынок, ты стоишь не меньше. Если не на этот год, так на следующий. За твою карьеру я спокоен.

После ухода Патрика Вуди и Гиллель не спали всю ночь. Лежа на кровати с открытыми глазами, они переваривали размер возможного контракта.

— Что будешь делать с этой кучей бабла? — спросил Гиллель.

— Поделим пополам. Половину тебе, половину мне.

Гиллель улыбнулся:

— Зачем тебе это делать?

— Ты же мне как брат, а братья делятся всем.

В начале декабря 2001 года «Титаны» перед полуфинальными матчами чемпионата проходили антидопинговый контроль.

Неделю спустя Вуди после утренней тренировки не явился на лекцию по экономике. Гиллель тщетно пытался прозвониться ему на мобильный. Он решил пойти на стадион, посмотреть, нет ли его там, но по дороге через кампус увидел, как перед зданием администрации паркуется черный «шевроле-юкон» Патрика Невилла. Гиллель понял, что что-то случилось, и подбежал к Патрику:

— Патрик, что стряслось?

— Вуди тебе не сказал?

— А что он должен был мне сказать?

— Он погорел на допинг-контроле.

— Что?

— Этот дурак принял допинг.

— Патрик, этого не может быть!

Гиллель пошел с Патриком в кабинет ректора. Помимо самого ректора, там сидел на стуле совершенно убитый Вуди, а перед ним стоял комиссар Университетской футбольной лиги.

Увидев Патрика, Вуди с умоляющим видом вскочил со стула.

— Патрик, я ничего не понимаю! — воскликнул он. — Клянусь, я ничего не принимал!

— Что происходит? — спросил Патрик.

Ректор представил Патрика комиссару как агента Вуди и попросил описать ситуацию.

— У Вудро положительная проба на пентазоцин. Основная и все проверочные пробы дали одинаковый результат. Это очень серьезно. Пентазоцин — производное от морфина, вещество, строго запрещенное Лигой.

— Я не принимал допинг! — крикнул Вуди. — Честное слово! Зачем мне это делать?

— Сейчас же прекратите этот цирк, Вудро! — рявкнул комиссар. — Ваши результаты слишком хороши, чтобы быть честными.

— Я недавно простудился, и врач прописал мне витамины. Я принимал только то, что он сказал. Зачем мне это дерьмо?

— Затем, что у вас травма.

Повисла короткая пауза.

— Кто вам сказал? — спросил Вуди.

— Командный врач. У вас тендинит руки. И порвана плечевая связка.

— Я прошлой весной ввязался в драку. А потом меня избили копы! Но с тех пор прошло по меньшей мере восемь месяцев.

— Я не желаю слушать ваши небылицы, Вуди, — оборвал его комиссар.

— Но это правда, честное слово!

— Вот как? И вы не перетренировались этим летом? У меня есть справка от врача команды, он утверждает, что из-за постоянных болей отправил вас на УЗИ руки, которое выявило довольно серьезный тендинит, вызванный, по его мнению, чрезмерно часто повторяющимися движениями.