— Представьте себе, я читал правила. Нигде не сказано, что игроку нельзя возить другого игрока с мячом в руках.

— Так, Гиллель, — взорвался Бардон, потеряв терпение, — адвокатом заделался, да? Адвокатом больных мальчиков в тачке?

— Я просто хочу, чтобы вы не были таким упертым.

Директор с сокрушенным видом повернулся к дяде Солу и тете Аните:

— Мистер и миссис Гольдман, Гиллель — милый мальчик. Но у нас здесь государственная школа. Если вы недовольны, надо идти в частную школу.

— Хотел бы напомнить, что это школа Баккери нас позвала, — возразил Гиллель.

— Позвала Вуди, да. Но с тобой другой случай: ты здесь, потому что Вуди хотел быть с тобой, и мы на это пошли. Но если ты хочешь сменить школу, вольному воля.

— Не очень любезно с вашей стороны так говорить. Это значит, что вам на меня плевать!

— Да нет же, вовсе не плевать! По-моему, ты очень симпатичный мальчик, я тебя очень ценю, но ты такой же ученик, как и прочие, вот и все. Если ты хочешь оставаться в государственной школе, ты должен принять ее правила. Наша система работает так.

— Вы недалекий человек, мистер Бардон. И школа ваша серая. Отсылать людей в частную школу — вот ваш ответ на все? Вы всех стрижете под одну гребенку! Вы запрещаете Стейнбека за пару грубых слов, а сами не способны понять масштаб его произведений! И прячетесь за какими-то непонятными правилами, чтобы оправдать свою узколобость. И не говорите мне про систему, которая работает, потому что ваша система муниципальных школ не работает вообще, и вы это знаете. А в стране, где не работает система образования, не может быть ни демократии, ни правового государства!

Повисла долгая пауза. Директор вздохнул и спросил только:

— Гиллель, тебе сколько лет?

— Мне четырнадцать, мистер Бардон.

— Четырнадцать. Так почему ты не катаешься на скейте с приятелями, вместо того чтобы спрашивать, зависит ли существование правового государства от качества школьного образования?

Бардон встал и открыл дверь кабинета, давая понять, что разговор окончен. Вуди, поджидавший в коридоре на стуле, услышал, как директор, пожимая руки дяде Солу и тете Аните, сказал им:

— Думаю, ваш милый Гиллель никогда не найдет здесь себе места.

Гиллель разрыдался:

— Нет же, вы ничего не поняли! Я целый час вам пытался объяснить, а вы даже не дали себе труда меня выслушать. — Он повернулся к родителям. — Мама, папа, я хочу, чтобы меня выслушали! Я хочу хоть немножко уважения!

Чтобы разрядить обстановку, Балтиморы все вчетвером отправились пить молочный коктейль в «Дейри-Шек» Оук-Парка. Усевшись на скамейки друг напротив друга, они некоторое время хранили необычное для них молчание.

— Гиллель, котик, — заговорила наконец тетя Анита, — мы с твоим отцом долго обсуждали ситуацию… есть одна подходящая специальная школа…

— Нет, только не специальная школа! — закричал Гиллель. — Только не это, умоляю! Вы не можете разлучить меня с Вуди.

Тетя Анита вынула из сумки какую-то брошюру и положила на стол:

— Взгляни хотя бы. Это место называется Блуберри-Хилл. Думаю, тебе там будет хорошо. Не могу больше видеть, как ты мучаешься в этой школе.

Гиллель неохотно полистал брошюру.

— Она к тому же в шестидесяти милях отсюда! — возмутился он. — И речи быть не может! Не буду же я каждый день делать по сто двадцать миль туда и обратно!

— Гиллель, дорогой, ангел мой… ты будешь ночевать там…

— Что?! Нет, нет! Я не хочу!

— Котик, ты будешь приезжать на все выходные. Ты там сможешь столько всего узнать. Тебе же скучно в школе…

— Нет, мама, не хочу! НЕ ХОЧУ! Почему я должен туда ехать?

Вечером Вуди с Гиллелем вместе прочитали проспект школы Блуберри-Хилл.

— Вуд, ты должен мне помочь! — взмолился Гиллель в полной панике. — Я не хочу туда ехать. Я не хочу, чтобы нас разлучали.

— Я тоже не хочу. Но я не знаю, что для тебя сделать: вообще-то это ты у нас головастый. Попробуй вести себя так, чтобы тебя не замечали. На это ты способен? Ты же помог выбрать президента Клинтона! Ты все на свете знаешь! Сделай над собой усилие. Не позволяй этой тупице Бардону тебя уничтожить. Ладно, Гилл, не волнуйся, я не позволю тебе уехать.

Мысль, что его отправят в специальную школу, привела Гиллеля в такой ужас, что он вообще ничего не мог делать. В пятницу вечером тетя Анита зашла в комнату Вуди. Тот сидел за столом и делал уроки.

— Вуди, мне звонил тренер Бендхэм. Он сказал, что ты оставил ему записку и что ты уходишь из футбольной команды. Это правда?

Вуди потупился.

— Да зачем теперь это все? — прошептал он.

— Что ты хочешь сказать, золотко мое? — спросила она, вставая рядом с ним на колени, чтобы их головы оказались рядом.

— Если Гилл едет в специальную школу, значит, я уже не могу у вас жить, правда?

— Что ты, Вуди, конечно можешь! Это твой дом, ничего не изменится. Мы тебя любим как сына, ты же знаешь. Специальная школа — это место для Гиллеля, чтобы помочь ему раскрыться. Это для его блага. Ты здесь дома, всегда дома.

По его щеке потекла слеза. Она обняла его и крепко прижала к груди.

В воскресенье незадолго до обеда к Гольдманам-из-Балтимора неожиданно зашел тренер Бендхэм. Он предложил Вуди пообедать вместе и повел его есть гамбургеры в кафе, где был завсегдатаем.

— Простите за записку, сэр, — извинился Вуди, когда они сели за столик. — На самом деле я не хотел уходить из команды. Я просто разозлился из-за всех этих историй с Гиллелем.

— Видишь ли, мой мальчик, мне шестьдесят лет. Из них примерно сорок я тренирую футбольные команды и за все это время ни разу не обедал ни с одним игроком. У меня свои правила, и это не в моих правилах. Зачем мне это? Были у меня парни, которые решили уйти из команды. Предпочли не бегать с мячом в руках, а встречаться с телками. Это был знак, это значило, что у них все несерьезно. Я не тратил время на то, чтобы уговорить их вернуться. Зачем нянчиться с парнями, которые не хотят играть, если другие спят и видят, как бы попасть в команду?

— У меня все серьезно. Честное слово!

— Знаю, мой мальчик. Потому и пришел.

Официант принес им заказ. Тренер подождал, пока он удалится, и продолжал:

— Послушай, Вуди, я знаю, у тебя были веские причины написать мне эту записку. Я хочу, чтобы ты рассказал, что происходит.

Вуди объяснил, что у Гиллеля неприятности, что директор Бардон не желает ничего слушать и над ним нависла угроза специальной школы.

— Проблема вовсе не в невнимании, — сказал Вуди.

— Прекрасно понимаю, мой мальчик, — отозвался тренер. — Достаточно послушать, как он говорит. Мозгов у него уже сейчас больше, чем у большинства учителей.

— Гиллелю нужны препятствия! Ему нужно, чтобы что-то тянуло его вверх. Ему хорошо с вами. Он счастлив на поле!

— Ты хочешь, чтобы я взял его в команду? Но из него же котлету сделают. Я такого тощего парня в жизни не видел.

— Нет, сэр, я думаю не совсем о месте игрока. Есть у меня одна мысль, но мне надо, чтобы вы мне поверили…

Бендхэм внимательно выслушал его, кивая головой в знак того, что одобряет его предложение. Когда они поели, он отвез Вуди в соседний квартал и остановил машину у маленького одноэтажного домика, перед которым был припаркован автокемпер.

— Смотри, мальчик, это мой дом. И дом на колесах тоже мой. Купил его в прошлом году, но до сих пор толком не пользовался. Выгодно купил, к пенсии готовлюсь.

— Зачем вы мне это рассказываете, сэр?

— Затем, что через три года я уйду из школы. А ты как раз ее окончишь. Знаешь, что бы доставило мне удовольствие? Перед тем как уйти, завоевать кубок и отправить лучшего своего игрока в НФЛ. Так что я принимаю твое предложение. А взамен я хочу, чтобы ты мне обещал вернуться на тренировки и работать изо всех сил, как до сих пор. Хочу увидеть тебя однажды в НФЛ, мой мальчик. А я сяду в свой дом на колесах и изъезжу все Восточное побережье, чтобы не пропустить ни одного твоего матча. Буду глядеть на тебя с трибун и говорить тем, кто сидит рядом: а я этого парня знаю, я его в школе тренировал. Обещай мне, Вудро. Обещай, что ты и футбол — это только начало великой истории.