— Мистер и миссис Гольдман, я внимательно изучил его результаты. Понимаю, вам трудно с этим согласиться, но, как правило, если у ученика плохие оценки, значит, он не сильно умен.

— Вы же знаете, что я вас слышу, мистер Бардон, — заметил Гиллель. Он присутствовал при разговоре.

— Вот ведь маленький нахал, опять начинает! Никак не может рот на замке держать! Я с твоими родителями разговариваю, Гиллель. Знаешь, если ты так себя ведешь с учителями, неудивительно, что они все терпеть тебя не могут. А вам, мистер и миссис Гольдман, я вот что скажу: я выслушал все эти ваши «у моего ребенка плохие отметки, потому что он сверходаренный», но, простите, это называется не желать смотреть правде в глаза. Сверходаренных не видно, не слышно, и в двенадцать лет они уже имеют диплом Гарварда!

Вуди решил взять дело в свои руки и в порядке мотивации дать Гиллелю делать то, что у него получалось лучше всего: тренировать футбольную команду. В перерывах между сезонами у команды не было регулярных тренировок, правила лиги это запрещали. Но ничто не мешало игрокам собираться и готовиться самим. По просьбе Вуди вся команда стала дважды в неделю ходить на тренировку, которую проводил Гиллель; ему помогал Скотт. Цель занятий заключалась в том, чтобы следующей осенью выиграть чемпионат. Шли недели, и игроки уже представляли себе, как будут поднимать вверх кубок — все, включая Скотта, который однажды признался Гиллелю:

— Гилл, я хочу играть. Мне не нравится быть тренером. Я хочу играть в футбол. Я тоже хочу быть на поле. Я хочу быть в команде.

Гиллель посмотрел на него с жалостью:

— Скотт, но твои родители никогда тебе не разрешат.

Скотт с расстроенным видом уселся на газон и стал рвать травинки. Гиллель сел рядом и обнял его за плечи:

— Не волнуйся, мы все устроим. Твой отец говорит, тебе просто надо быть повнимательней. Много пить, делать перерывы и мыть руки.

Так Скотт официально стал членом неофициальной команды «Диких кошек». Он старался изо всех сил, участвовал в некоторых упражнениях, но быстро выдыхался. Он мечтал играть за ресивера: получить мяч с пятидесяти ярдов, потом эффектный спринт, прорыв защиты противника и — тачдаун. Чтобы команда несла его на руках, а трибуны ревели его имя. Гиллель поставил его ресивером, но было ясно, что больше десяти метров он пробежать не может. Тогда решили сделать иначе: посадить Скотта в тачку, кто-то из игроков довезет его до зачетной зоны и опрокинет тачку вместе со Скоттом. Его соприкосновение с землей с мячом в руках и будет тачдауном. Новая комбинация под названием «тачка» пользовалась в команде бурным успехом. Вскоре часть тренировки уже отводилась под езду игроков в тачке; упражнение имело то преимущество, что их спринтерские качества улучшались на глазах: срываясь с места без тачки, они неслись ракетой.

Мне ни разу не посчастливилось своими глазами увидеть «тачку». Но зрелище, видимо, было впечатляющее, ибо вскоре на тренировках, куда обычно ходили только чирлидеры, толпились все ученики Баккери. Гиллель велел игрокам разыграть даун, и вдруг по его сигналу словно из ниоткуда выскакивал кто-нибудь из самых могучих игроков — обычно Вуди — и мчался по полю, толкая перед собой Скотта, царственно восседающего в тачке. Квотербек из глубины поля посылал ему мяч: от того, кто толкал тачку, требовалась невероятная ловкость и сила, чтобы Скотт его поймал, а затем надо было зигзагами прорваться к зачетной зоне, увертываясь от защитников, которые со всей силы налетали и на Вуди, и на тачку, и на Скотта. Но когда тачка достигала зачетной линии и Скотт, бросившись на землю, зарабатывал тачдаун, зрители разражались восторженными воплями. Все кричали: «Тачка! Тачка!» Скотт вставал, сперва его поздравляли остальные игроки, затем он приветствовал огромную толпу своих фанатов, празднуя победу. А потом шел пить, восстанавливать дыхание и мыть руки.

Эти несколько месяцев тренировок были самыми счастливыми за все месяцы учебы нового состава Банды Гольдманов. Вуди, Гиллель и Скотт сделались звездами футбольной команды и гордостью школы. Вплоть до того весеннего дня, сразу после Пасхи, когда Джиллиан Невилл, ждавшая сына на парковке у школы, не встревожилась, услышав радостные крики толпы. Скотт только что сделал тачдаун. Джиллиан подошла к площадке, посмотреть, что происходит, и обнаружила собственного сына в расхристанной футбольной форме — сидя в тачке, он ехал по полю. Она закричала изо всех сил:

— Скотт, о боже! Скотт, что ты здесь делаешь?

Вуди остановился как вкопанный. Игроки застыли на месте, зрители умолкли. Настала мертвая тишина.

— Мама? — выговорил Скотт, стаскивая шлем.

— Скотт! Ты же мне сказал, что у тебя шахматный кружок.

Скотт понурил голову и вылез из тачки:

— Я соврал, мама. Прости…

Она бросилась к сыну и обняла его, подавляя рыдания:

— Не делай так, Скотт. Не делай так, пожалуйста. Ты же знаешь, я боюсь за тебя.

— Знаю, я не хотел, чтобы ты волновалась. Мы не делали ничего плохого, правда.

Джиллиан подняла голову и увидела Гиллеля с блокнотом в руках и свистком на шее.

— Гиллель! — крикнула она, кинувшись к нему. — Ты же мне обещал!

Вне себя, она подлетела к нему и влепила звонкую пощечину.

— Ты что, не понимаешь, что убьешь Скотта своими глупостями?

Гиллель от удара оторопел.

— Где тренер?! — кричала Джиллиан. — Где тренер Бендхэм? Он хотя бы в курсе того, что вы делаете?

Назревал скандал. Дело дошло до Бардона и даже до совета по образованию Мэриленда. Бардон пригласил к себе в кабинет тренера, Скотта с родителями, Гиллеля, дядю Сола и тетю Аниту.

— Вы знали, что ваши игроки устраивают тренировки? — спросил директор Бардон тренера.

— Знал, — ответил Бендхэм.

— И не сочли нужным положить этому конец?

— А зачем? У игроков явный прогресс. Вы же знаете правила: в перерыве между сезонами тренеры не должны контактировать с игроками. То, что Гиллель организует групповые тренировки, — это же дар небес, причем в полном соответствии с правилами.

Бардон вздохнул и повернулся к Гиллелю:

— Тебе никто не говорил, что нельзя сажать маленьких больных детей в тачки? Это унизительно!

— Мистер Бардон, — возразил Скотт, — это вовсе не то, что вы думаете! Наоборот, я никогда не был так счастлив, как в последние месяцы.

— То есть тебя возят в тачке и ты доволен?

— Да, господин директор.

— Да что ж такое, силы небесные, у нас школа, а не цирк!

Бардон, попрощавшись с тренером, Скоттом и его родителями, выразил желание поговорить с Гольдманами наедине.

— Гиллель, ты же умный мальчик. Ты видел, в каком состоянии малыш Скотт Невилл? Физические упражнения для него очень опасны.

— По-моему, наоборот, немножко физкультуры ему очень даже полезно.

— Ты что, врач? — спросил Бардон.

— Нет.

— Тогда держи свое мнение при себе, маленький наглец. Это не просьба, это приказ. Прекрати сажать больного мальчика в тачку и вообще не заставляй его заниматься физкультурой, какой бы то ни было. Это очень важно.

— Хорошо.

— Этого мало. Я хочу, чтобы ты дал слово.

— Даю слово.

— Ладно. Отлично. С сегодняшнего дня с твоими подпольными тренировками покончено. Ты не член команды, ты не имеешь к ней никакого отношения, я больше не желаю видеть тебя в их автобусе, в их раздевалке и не знаю где еще. Я больше не желаю о тебе слышать.

— Сначала театр, теперь футбол. Вы меня лишаете всего! — возмутился Гиллель.

— Я ничего тебя не лишаю, я просто следую правилам и обеспечиваю порядок в нашем учреждении.

— Я не нарушал никаких правил. Мне ничто не мешает тренировать команду в перерывах между сезонами.

— Я тебе запрещаю.

— На каком законном основании?

— Гиллель, ты что, хочешь, чтобы тебя исключили из школы?

— Нет, а в чем проблема, что я тренирую команду не в сезон?

— Тренируешь команду? Это ты называешь тренировкой? Посадить ребенка, больного муковисцидозом, в тачку и катать по полю — это, по-твоему, тренировка?