Амала взяла антисептическую мазь, смену белья и чистые повязки и потащилась в туалет, изучая каждый сантиметр пути. Сквозь вентиляционные отверстия проникали косые лучи солнца, что позволяло до мелочей рассмотреть стены, особенно надписи, которые проступили под плакатами. Там, где они отходили от стен, просматривалось множество слоев – плакаты были наклеены один поверх другого. «Скольких девушек он здесь держал?» – подумала она.

Направляющие были сплошь исцарапаны, а это означало, что кто-то уже проходил здесь до нее, но скрытых надписей она не нашла.

Амала заперлась в туалете и промывала рану водой, пока зубы не застучали от холода. Когда она вытерлась, бумажное полотенце окрасилось в бледно-розовый цвет. Боль стала не такой острой, как вначале, но на ощупь плоть вокруг раны казалась более дряблой, а при надавливании на кожу пальцы не встречали сопротивления, как будто под ней ничего не было. «Я гнию изнутри, как червивое яблоко», – подумала Амала.

Резкое зловоние собачьего корма, оставленного на солнце, исходило теперь не только от ее лопатки, но и от белья, даже от дыхания. Нанеся мазь, она нагнулась и закрепила марлю пластырем над грудью. Затем опустилась на колени и повернула чашу унитаза – действие, которое теперь удавалось ей легко.

Она вытащила из трусов новую нейлоновую нить, оторванную от рубашки, привязала к ней записку и кусок хозяйственного мыла и бросила вниз. Трех попыток хватило, чтобы попасть в нечто, что Амала представляла себе как пандус, и звук исчез вдалеке. Она придавила нить краем чаши, а затем вернулась на свою подстилку, нарочно забыв полотенце, чтобы иметь предлог вернуться.

Амала буквально считала минуты, делая вид, что читает «Дэви Крокетта» – историю мужика, который ненавидел мексиканцев. Через час, вернувшись за нитью, она опять обнаружила, что мыло исчезло, а записка снова появилась.

На этот раз вонючей грязью было написано только одно слово:

– Какого черта… – растерянно пробормотала Амала.

Она выбросила записку в канализацию, вымыла руки от грязи и вышла. Другая пленница – или пленник, – наверное, голодала или хотела произвести обмен. Каковы бы ни были ее мотивы, Амала впервые испытала возбуждение. Она установила контакт; здесь заключен еще кто-то, кроме нее. Кто-то голодный и вонючий, чья тюрьма, похоже, еще хуже – по крайней мере, на данный момент. Возможно, когда-нибудь Орест поместит их вместе или заставит драться друг с другом до последней капли крови.

Вернувшись на матрас и дождавшись заката, Амала собрала под одеялом кекс и два плавленых сырка, стараясь не думать о том, кем может оказаться человек по ту сторону дыры. Соблюдая осторожность, чтобы не попасть в объективы скрытых камер, она засунула все в один из шерстяных гольфов, выданных ей Орестом, затем зашила его нейлоновой ниткой и щепкой, в последний момент вспомнив, что надо положить туда еще один чистый лист бумаги.

Вернувшись в туалет, она проделала обычные маневры. Носок и сам по себе был тяжелым, но не издавал шума, когда она опускала его, и Амала приклеила к нему пластырем кусочек бетона. Попыток понадобилось две. Слишком часто уходить и возвращаться было нельзя, она и так много времени провела в кабинке. Поэтому она решила подождать, держа в руке конец нити. Если незнакомка действительно проголодалась, ждать придется недолго.

Через двадцать минут, когда Амала уже подумывала сдаться, она почувствовала, как нить задрожала. После этого она выждала еще пять минут, а затем достала ее. Носок исчез, и снова осталась только вырванная из книги страница, плотно свернутая и покрытая нечистотами цвета рвоты.

Амала быстро схватила ее и почувствовала, как внутри что-то вибрирует, словно микроскопический электромоторчик. Она развернула сверток с особой осторожностью, но этого оказалось недостаточно – как только она подняла краешек, в нее полетел жужжащий снаряд и ужалил в лицо.

Амала не смогла сдержать крика. Никогда, даже после операции на спине, она не испытывала такой боли. Насекомое укусило ее чуть пониже правого глаза, и ядовитое жжение начало распространяться по всему лицу. Она поскорее включила ледяную воду и подставила лицо под струю. Только тогда она осмелилась прикоснуться к себе и почувствовала, что щека распухла, увеличившись в два раза, и отек добрался до самого уха.

Внезапно пластиковая дверь слетела с петель, и Орест схватил ее и выволок из кабинки.

– Что случилось, что ты натворила? – спросил он с раздражением и беспокойством.

– Меня что-то укусило!

– Дай посмотреть. – Орест взял ее за лицо, стараясь не касаться больного места. – Тебе трудно дышать?

– Нет.

– Хорошо, анафилактического шока нет. – Он смочил полотенце Амалы холодной водой. – Вот, прижми к щеке. Сейчас принесу антигистаминную мазь.

Амала повиновалась, усевшись спиной к стене кабинки. «Вот ведь стерва, – подумала она. – А я-то еще покормила ее». Вонючая, мокрая записка все еще оставалась у нее в кулаке, и Амала снова бросила на нее взгляд, надеясь увидеть ответ, которого раньше не заметила, но его не было.

Через несколько минут, когда Орест вернулся с лекарством, Амала уже оправилась достаточно, чтобы нанести мазь самостоятельно. Руки Ореста были черными от грязи, и она не хотела, чтобы он ее трогал.

– Что это было за насекомое?

– Я не видела. Но по-моему, я его прихлопнула.

Орест пошел поискать его в туалете и вернулся, держа за крыло осу длиной с мизинец.

– Они издают громкий шум, когда летают. Откуда она прилетела?

– Я ее не слышала. Она была уже внутри. Ты не можешь что-нибудь распылить?

– От других насекомых я избавляюсь, но не от ос. Они полезны.

– Для чего?

– У них две важные функции. Во-первых, они прекрасные уборщики. Их личинки питаются мясом, и осы убивают других насекомых, чтобы их выкормить. И если ты уронишь с бутерброда ломтик ветчины, они подберут и его.

– А во-вторых?

– Они психопомпы. Знаешь, что это значит?

– Нет.

– Они сопровождают души умерших в загробный мир. Будь к ним поласковее, потому что однажды они заберут и тебя.

На обратном пути за руль села Франческа. Джерри, как обычно, уснул, оставив ее наедине со своими мыслями. Уже много дней она не высыпалась и по прибытии чувствовала себя разбитой.

– Приехали. – Она толкнула Джерри локтем.

Он выпрямился, моментально проснувшись:

– Отлично, тогда увидимся завтра.

– Чего ради? Мы знаем только место, где Окунь не родился.

– Зато мы убедились, что не ошибались насчет связи между Марией и Джадой. Их убил один и тот же человек. Раньше это была всего лишь догадка.

– И чем это нам поможет?

– Нужно выяснить, с кем они обе были знакомы.

– Что, по-вашему, содержалось в тех тетрадях?

– Возможно, ничего, и он просто хотел поразвлечься, а может быть, там значилось его имя. Имя, которое узнала Джада.

Уже во второй раз за последние несколько дней Франческе отчаянно захотелось закурить. А ведь она не курила десять лет.

– Раньше я думала, что Окунь знал Джаду лично.

– Почему?

– Окунь подвез ее из Кремоны. Она не поехала на поезде и ждала кого-то возле университета. Может, одного из сокурсников.

– Возможно.

– Я могла бы достать список студентов за тот год. Мой отец дружил с ректором.

– Хорошая идея.

– Великий охотник на людей до нее не додумался?

– Я не детектив, а всего лишь охотник.

– А Амала тем временем… – Франческа покачала головой. – Ладно, не важно. Нет смысла это обсуждать.

– Вы должны сохранять спокойствие. Отдохните сегодня вечером.

Франческа с удовольствием последовала бы этому совету, но совершила ошибку, позвонив Танкреду, чтобы узнать, как чувствует себя Сандей, и брат уговорил ее привезти ему чистую одежду. Он сидел с ней весь день, он нуждался в отдыхе. Франческа забрала свой автомобиль с зарядной станции конторы и отправилась в больницу.