Часто задышала. Кругом ужасы. Вернулись детские страхи.

Она заколотила по раскаленному металлу:

— Выпустите меня!

По ту сторону двери — насмешливый голос комиссара:

— Не растрачивай силы впустую, Марианна… Иначе тебе долго не продержаться. В два счета наступит обезвоживание…

— Открой дверь! — завывала она.

— Отсюда, по крайней мере, ты не сбежишь… А я пока не спеша обдумаю, как от тебя избавиться…

— Выпусти меня! — умоляла она.

Шаги удалялись, она вновь обрушилась на дверь, колотясь в нее плечом. Наконец отступилась, застыла в своем одиночестве. Глаза привыкли к полумраку, кричаще яркий солнечный луч, пробившийся поверх дверного косяка, давал какой-то слабый свет. Ее заперли в четырехугольнике площадью метр на три. Не больше. Вроде гроба, температура в котором, должно быть, зашкаливает за сорок.

Она задыхалась от страха. Старалась взять себя в руки. Это всего лишь наказание. За мной придут самое большее через час…

Она не решалась ни сесть на землю, ни прислониться к стене. Боялась, что на нее набросится какая-нибудь козявка из фильма ужасов. Даже в этой печи, где ее оставили медленно вариться на пару, Марианну прошиб холодный пот.

Дыши глубже, Марианна. Так скоро они не придут… Не теряй представления о времени. Она принялась считать. Шестьдесят секунд — одна минута. Богатый опыт пребывания в карцерах помог преодолеть страх, который мог бы убить ее вернее, чем жара. Марианна ногой расчистила себе место на земле и уселась по-турецки.

Не расходовать попусту силы. Сохранять жидкость, содержащуюся в теле, чтобы продержаться как можно дольше. Марианна закрыла глаза. Усилием воли отсоединила дух от страдающего тела. Подумай о другом. Подумай о Даниэле… Посреди полумрака будто чудом раскрылись голубые глаза. Его улыбка. Его руки, обнимающие, защищающие от человеческих толп. Она вырвалась, вылетела прочь из бездны ужаса. В рекордное время удалось воспарить над жестокой реальностью.

Но вскоре мурашки поползли по коже. Козявка щекотала лапками, усиками, поднимаясь по ее руке. Трансцендентальное состояние разбилось на тысячу кусков, в голове настоящее столпотворение. Она закричала, согнала гадину тыльной стороной ладони. Потом что-то пробежало у нее по затылку, быстро внедрилось в чащу волос. Второй вопль. Марианна затрясла головой. Сердце бешено билось. Это всего лишь мелкие насекомые, Марианна! Они тебя не съедят! Они не страшней тараканов или крыс в дисциплинарном блоке! Им еще страшнее, чем мне…

Она заткнула уши, согнула ноги, уперлась лбом в колени, прикрывая лицо. Спина сразу же взмокла от пота. Жажда заявила о себе.

Сколько сейчас времени? Было больше часа дня, когда меня заперли. Наверное, я здесь сижу минут тридцать…

Она вызвала в памяти лицо Даниэля. Снова принесли утешение глаза цвета летнего неба. Или цвета южного моря. Или цвета… Что еще бывает таким голубым? Нет ничего, ничего нет прекраснее его глаз… Зачем только умер этот кретинский коп!

Что-то обожгло плечо. Марианна протянула руку, но укусивший уже исчез. На месте укуса вскочил волдырь. Вот гадость! Тварь, должно быть, шастает по спине, ищет, куда вонзить ядовитое жало. Марианна заправила футболку в джинсы, преграждая путь ей подобным.

Меня выпустят отсюда. Не оставят подыхать. Во мне слишком нуждаются. Я здесь, наверное, уже целый час. Меня мучает жажда. И голод.

Нет, я не испытываю жажды. Голода тоже. Даже страха.

— Говенные копы! Выходите на бой, если вы мужчины! Я вам, сволочи, все кишки вырву!

Тишина ей отвечала презрением. Марианна решила не тратить ту малость слюны, которая еще увлажняла ей рот. Стала раскачиваться взад-вперед. Еще одно насекомое с тысячью ножек полезло вверх по лодыжке, Марианна со стоном затрясла ногой.

Вдруг появилось ощущение, будто они кишат повсюду, по всему телу. Везде. Впав в истерику, она вскочила, стала стряхивать воображаемых паразитов. Последовал нервный припадок, потекли слезы.

— Успокойся, Марианна… Ты бредишь… Успокойся, мать твою!..

Она опять уселась в позе зародыша и снова стала думать о Даниэле. Дух ее рвался к нему. Поговори со мной, любовь моя… Скажи, что я отсюда выйду… Если оба изо всех сил позовут один другого, то смогут поговорить… Смогут, я уверена, услышать друг друга… Марианна забыла о жвалах, лапках, усиках, щекотавших ее. Сконцентрировалась на Даниэле.

Вдруг закричала. Мельком увидела его лицо. Избитое, в крови.

Увидела его глаза, залитые кровью. Ощутила страдание другого, как свое…

Арестный дом С. — дисциплинарный блок — 13:45

— Ты скажешь нам, где Гревиль? — повторил Портье, склоняясь над своей жертвой.

Даниэль валялся на полу. Кровь струилась по его лицу, затекала в глаза — потоком лавы на хрупкую роговицу. Его тело — сплошная каша, сломанный механизм.

Новый удар по ребрам: он выплюнул сгусток гемоглобина. Портье приподнял ему голову, схватив за волосы:

— Ну что, Бахман? Где она, твоя маленькая протеже? Ты сливаешь мне инфу, я передаю копам… Потом ты сможешь спокойно заснуть, обещаю.

— Я не знаю, — пробормотал он еле слышно.

Портье обменялся взглядом с двумя коллегами.

— Врет, — сказал Местр, прикуривая сигарету. — Врежь ему еще.

— Так и убить недолго.

— И что с того?

Дубинка вновь обрушилась на спину Даниэля, у которого уже не было сил кричать. Потом — страшный удар по голове. Глаза его закатились, перед тем как закрыться. И он потерял сознание, с наслаждением погрузившись в полнейшее забвение.

Воздух, горячий, как ветер пустыни, при каждом вдохе обжигал легкие Марианны. Больше ни капли слюны в залитом цементом рту. Она слизнула пот с руки. Инстинкт выживания. Единственная влага в ее распоряжении. Это принесло некоторое облегчение, она снова села в позу Будды. Больше всего ее ужасало не обезвоживание, медленно иссушавшее тело. Не пауки и прочие насекомые, копошившиеся на ней. Не кромешная тьма, не полное одиночество. В ужас ее приводил тот невыносимый образ. Вросший ей в душу, неизгладимый. Лицо Даниэля, его голубые глаза посреди моря крови. И боль, которую она чувствовала всем нутром. Нет, это не был кошмар. Странное ощущение. Будто бы на мимолетный миг она каким-то чудом оказалась рядом. Там, где все увидела, все поняла. Все прочувствовала. Побои, боль. Крики. Заточение. Затхлый запах карцера.

Невозможно. Даниэль не может оказаться в тюрьме! Да, конечно, он именно там! Но по эту сторону решеток!

Марианна пыталась успокоить себя. Эта мерзкая дыра ей навеяла галлюцинации. Я съезжаю с катушек, честное слово… Она встала, покачиваясь. Что-то хрустнуло под ее весом, как сухое печенье. Ее чуть не вырвало, но она сдержалась. Ведь она почти сутки ничего не ела. Только пила воду. Не стоит жертвовать влагой только потому, что она раздавила ногой какую-то мерзость. Одним гадом меньше, как сказал бы очаровашка Фрэнки.

Она сделала несколько очень медленных движений, чтобы размяться. Но силы быстро покидали ее. Она всосала еще немного влаги, выброшенной на кожу. Она напилась бы гниющей воды из лужи, если бы представилась такая возможность. Скорчилась подальше от жара раскаленной металлической двери, который изымал из ее тела последнюю влагу. В глубине, где гнездились паразиты. Они боятся больше, чем ты, Марианна… Мало-помалу она впала в некую летаргию. Потеряла представление о времени, даже представление о жизни. Она находилась в каком-то бесконечном пространстве, покрытом жгучими песками. Гигантское солнце пожирало небеса. Лицо ее коснулось волглой земли, она отдала себя на съедение. Тысячи личинок атаковали ее тело, медленно вгрызались в него. Жадно поглощали сожженную плоть. Она так и слышала, как шевелятся жвала, прокусывая влажную, горячую кожу.

И здесь же, совсем близко, тело ее возлюбленного. Простертого, как и она, в бесплодном пространстве кошмара. Они смотрели друг на друга, они умирали вместе. Она попыталась протянуть к нему руку. Их пальцы соприкоснулись, улыбка озарила черты. Дальше — ничего.