Арне мы не взяли, и он очень на нас обиделся.

Он полагал, что принимал самое активное участие в нашем расследовании, а значит, имеет полное право увидеть его развязку. Я же, признавая справедливость его требования, имел свои соображения на этот счет.

– Арне, это очень опасные люди, – внушал я старику.

Этот довод, мягко говоря, мало его убеждал.

Территория гавани была сплошь покрыта торговыми лотками и столиками уличных кафе. Пестрые палатки по обе стороны дороги зазывали желающих попытать счастья в лотерее. Позади них угадывались очертания большого помоста сцены.

Мой дом, скрытый за деревьями, почти не просматривался. В зелени мелькнула лишь наружная дверь да обращенная в сторону ресторана часть террасы.

Накануне вечером здесь были танцы. Счастливые обладатели билетов по пятьсот крон могли вдоволь наслаждаться живой музыкой, закусками из креветок и обществом себе подобных. Те же, кто не смог или не пожелал платить, сидели вдоль пирса со стаканчиками мороженого, пивом или «эггакагой» – традиционным сконским блюдом, представлявшим собой запеченную в тесте свинину с яблоками.

Коренные сконцы, то есть те, кто имел больше прав на этот праздник, оказались в числе наименее платежеспособных и бродили вокруг, как бедные родственники, любуясь на развлечения богатых гостей.

В пять минут мы миновали сольвикенскую гавань и причалили возле домика Анн-Мари и Ингер Юханссон.

Ингер помогла Эмме сойти на берег. Я поблагодарил женщин за помощь и пригласил их посетить наш ресторан в любое удобное для них время. Потом взял Эмму за руку, и мы пошли.

Поднимающаяся к лесу тропинка была сплошь усеяна камнями разной величины, и у меня сразу возникло ощущение, что земля уходит из-под ног. Rolling stones gather no moss[828], как поется в одной хорошей песне. Но на этих камнях мха было более чем достаточно. Эмма порхала над валунами, как бабочка, я пыхтел следом, как паровоз.

В лесу стало еще хуже.

Мы пробирались сквозь такую непроходимую чащу, что время от времени мне приходилось вставать на колени и ползти, точно ужу, между стволами. Зато когда – вечность спустя – мы приблизились к краю леса, то сразу оказались на задворках моего дома.

Я поднялся и тщательно отряхнул брюки.

– Теперь нам с тобой надо быстренько пробраться в ресторан через кухню, – сказал я Эмме.

Она взяла мою руку, мы вприпрыжку пробежали оставшиеся несколько метров и прошмыгнули в кухонную дверь.

На часах было одиннадцать, и у нас в запасе оставался час.

Симон Пендер вошел на кухню и громким голосом заказал две свинины. Увидев меня, он обрадовался:

– Хорошо, что ты пришел. Сегодня у нас много работы. – Но тут его взгляд упал на Эмму, и он застыл в недоумении. – Это же… она… та самая…

– Это Эмма, – представил я девочку.

– Привет, Эмма! – поздоровался Симон.

– Привет, – ответила Эмма.

– О… так ты заговорила? – Потом он оттащил меня в сторону и спросил громким, так называемым театральным, шепотом: – Ты что это делаешь, разве ее не ищут?

– Теперь уже нет.

– Объясни мне наконец, что происходит?

– Узнаешь в свое время, – успокоил я Симона. – Можешь организовать столик для нас с Эммой? Мне нужно место во внутреннем зале возле открытого окна, чтобы я слышал, что они говорят на улице. – Тут я показал на Эву Монссон, которая сидела одна, и Ларса Берглунда с Бритт-Мари Линдстрём, которые сидели вместе за другим столиком.

На Бритт-Мари сегодня не было «фотокуртки» с множеством кармашков, но я подозревал, что камеру она прячет в сумочке.

– Твои знакомые? – спросил Симон, и я кивнул. – Вон того, – показал он на Берглунда, – я принял было за Хенрика Ларссона. Хотя он и староват.

– А женщина, которая сидит одна, заходила к нам прошлым летом, помнишь? Это Эва Монссон, она работает в полиции в Мальмё.

Симон кивнул озадаченно:

– Может, и помню. Но чем меньше я помню и знаю, тем лучше. Вот единственный вывод, который я сделал, общаясь с тобой.

– Ты хитрый дьявол, Симон, – подмигнул ему я.

Хотя ресторан и стоял на вершине холма, внутренний зал с площадки внизу почти не просматривался. Таким образом, я мог наблюдать за всем, сам оставаясь невидимым. Кроме того, я попросил у Симона две кепки с логотипом ресторана, которые мы с Эммой тут же надели, низко надвинув на лоб. Эммина была белая с черным рисунком, а моя черная с белым.

Эва сказала, что на пути в Сольвикен не заметила ничего подозрительного. На повороте в гавань стояли машины, но разглядеть в них людей было невозможно.

Хорошо, что участники операции расселись так близко друг к другу. Когда кто-нибудь из них поднимал голову, чтобы обратиться ко мне, создавалось впечатление, будто они беседуют между собой.

Я обводил взглядом гавань из одного конца в другой и тоже не видел ничего подозрительного.

Кроме разве Вивеки Бьёркенстам, которая вместе с двумя другими женщинами ее возраста стояла за торговым лотком. Перед ней были расставлены вазы, сервизы, светильники и прочие безделушки, которые знающие люди приобретают в антикварных лавках Парижа или Лондона, а остальные получают по наследству. Вивеку я узнал сразу, в отличие от ее компаньонок, которых как будто видел впервые.

Эдвард Бьёркенстам устроился в элегантном садовом кресле за импровизированной барной стойкой. Рядом с ним сидел пожилой господин в белых брюках и прикрытой курткой белой рубашке с маленьким темным галстуком. Я узнал в нем Бертиля Раска, политика, отрицавшего холокост. Хотя в Сконе он больше прославился другим. Говорили, что, идя купаться, Раск всегда брал с собой термометр и, зайдя в море, во всеуслышание объявлял температуру воды.

Двое мужчин и женщина внесли на сцену колонки и принялись устанавливать микрофон.

У подножия сцены, на поросшем травой склоне холма, сидели с баночками пива Боссе-рыбак и Дан Фрей. Я задался было вопросом, до какой степени Дан Фрей успел посвятить Боссе в наши дела, но сразу пришел к выводу, что теперь это уже не имеет значения.

Андрюс Сискаускас поднимался по лестнице со стороны пляжа. При нем был один из его «мальчиков» – тот самый «Калле», что недавно сидел на площадке перед моим домом. Он устроился где-то во дворе, в то время как Андрюс прошел в ресторан, а потом на кухню.

Вышел он оттуда озадаченный, держа вдоль правой ноги бейсбольную биту.

– Думаю, эта штука будет нам сегодня кстати, – многозначительно кивнул он мне, поравнявшись с нашим столиком. Потом выудил из кармана брюк ключи и положил передо мной. – Твой автомобиль готов. Можешь забрать на парковке.

– Я замучился с твоим GPS, который постоянно показывает, сколько мне осталось до Вильнюса, – пожаловался я.

Андрюс пожал плечами:

– Все дороги ведут в Вильнюс.

– Не шути так, – строго предупредил я.

Андрюс ушел. Я не видел, куда он направился, но точно не в сторону «Калле».

Эва, Ларс и Бритт-Мари заказали бутерброды и кофе.

Эмма тоже пила кофе.

Я не мог себе этого позволить, поскольку наблюдал за гаванью.

Въезд в гавань был перекрыт, тем не менее невзрачный «вольво» модели восьмидесятых годов медленно подкатил к ресторану между лотками и палатками и припарковался недалеко от сцены.

Из него вышли трое мужчин. Всех троих я видел во время своего первого посещения Бьёркенстамов. Тот, что сидел тогда за рулем трактора, вошел в палатку, двое других, которые помогали Эдварду в саду с костром, направились к выволоченной на берег рыбацкой лодке, достали сигареты и задымили.

Они уставились в сторону моря, делая вид, что любуются пейзажем.

Время шло.

Откуда ни возьмись рядом со мной снова возник Андрюс.

– Харри, это твои приятели? – кивнул он в сторону мужчин.

– Ну, не то чтобы приятели…

– Понял, – перебил меня Андрюс и загадочно улыбнулся. – Тогда я удаляюсь в Вильнюс.

Он подмигнул и исчез.