— Что, Лорен все еще дуется?

— Похоже.

— Ничего, пройдет, — говорит он, наливает в тарелку молоко и добавляет хлопья. — Подуется и перестанет. Конечно, для нее это не фунт изюму.

— Дело в том, что в ее возрасте родители кажутся чуть ли не ангелами, а тут… Сначала папа, а теперь вот я. Оба отличились. — Я лью тесто на сковородку. — Особенно я. Она заявила, что хочет уйти из дома и жить с папой.

— Да ну! — Он сует в рот полную ложку хлопьев. — Она ненавидит бывать там. Эрика строгая, все по правилам, музыки никакой, кроме классической. Словно на похоронах.

— Мне кажется, теперь Лорен считает это меньшим злом.

— У нас остался тот вкусный сливочный крем?

— Кажется, да. — Я достаю из холодильника баночку, передаю ему.

— Попробую выманить. Должна клюнуть на оладьи.

Иду следом, стою возле лестницы, слушаю, как он уговаривает ее спуститься позавтракать. Ее ответов не слышу.

— Выходи же, Лорен. Хватит дуться. — (Пара секунд тишины.) — Да мама просто ошиблась, с кем не бывает. Это еще не конец света. Она же наша мама.

Проходит почти минута. Потом снова слышится голос Робби:

— Всем иногда приходится обманывать! Чем мама хуже других? — (Снова пауза.) — Ты же так любишь оладьи. Со сливочным кремом. Идешь или нет?

Бегу обратно на кухню, успеваю как раз вовремя. Являются оба. Быстренько накрываю на стол: тарелку с оладьями, крем, сахар и клубнику, целую миску клубники. Лорен садится, смотрит перед собой, ни к чему не притрагивается, тарелка перед ней пустует. Протягиваю стакан апельсинового сока. Она не берет, зато берет Робби и ставит ей под руку. Потом кладет ей на тарелку оладушек, да и себя не забывает, цепляет парочку.

— Кремика? — Он поднимает перед ней банку, но она отворачивается.

— Отстань.

Он поливает кремом свои оладьи, сверху кладет клубнику, посыпает сахаром и принимается уплетать за обе щеки.

Сажусь напротив с чашкой кофе в руке, и только тогда Лорен открывает рот.

— Все, что случилось с нами… из-за тебя. — Глаза ее сверкают, я не выдерживаю и щурюсь. — Мы так боялись, так переживали, а оказывается, во всем виновата ты.

Не припомню, чтобы когда-нибудь она смотрела на меня с ненавистью. Но, слава богу, сейчас хотя бы смотрит. Все же лучше, чем вчера. Какой-то прогресс.

— Знаю. И поверь…

— Ты все врешь. Говоришь, что Эмили лгунья, а сама? — Она хватает мою сумочку и вытаскивает из нее рекламную брошюру Сандерсоновской академии. — Ты говорила, что это для какого-то твоего пациента. Ведь это не так?

— Так. Мне нужно было кое-что проверить, и я туда ездила.

— А мне что сказала?

— Родители не всегда говорят детям все как есть, порой это неуместно.

— И вместо этого ты, значит, врешь?

— Не всегда. Я…

— Все думают, что ты замечательная женщина, — перебивает она. — Мои подруги считают тебя самой лучшей матерью на свете. Вся такая отзывчивая. Занимаешься благотворительностью. Получила эту чертову награду. — Отодвигает тарелку и встает. — Я тоже думала, что ты замечательный человек. Но я ошибалась. — Она хватает свой портфель. — Ничего удивительного, что папа тебя бросил.

— Лорен! — вступает Робби, переводя взгляд то на нее, то на меня. — Может, хватит уже?

Но Лорен его не слушает. Она выбегает из дома как раз в тот момент, когда подъезжает и сигналит Лейла. Робби быстро глотает оладьи, я несу его портфель к машине. Сегодня очередь Лейлы отвозить детей в школу, и на заднем сиденье ее вместительной семиместной машины сидят все четверо ее детишек. Она смотрит на меня с робкой надеждой. С того дня, как я узнала, что она обманула меня насчет ребенка Сэнди, мы с ней не разговаривали, но теперь это неважно. Я подхожу к опущенному стеклу:

— Мне надо с тобой поговорить. Как подруга с подругой. У тебя будет время?

— Конечно! — Лейла выскакивает из машины, бросается мне на шею. — Арчи сказал, что ты звонила. Я так рада, что ты меня простила. Никогда больше не стану тебя обманывать. Провалиться мне на этом месте! — Она быстро крестится и смотрит на меня преданными собачьими глазами. — С тобой все в порядке? — Берет меня за плечи. — Ты что, плакала?

— Плакала. Сейчас, кажется, тоже заплачу.

— Господи, Лив. Что случилось?

— Мама, мы опоздаем, — кричит Джасмин, выглядывая из окошка. — Мне надо еще перед уроком музыки проверить диктофон.

— Если бы вчера вечером проверила, как и положено, — отвечает Лейла, — не надо было бы так спешить.

— Ладно, езжайте, Лейла, — улыбаюсь я. — Встретимся на работе. — Целую ее в щеку. — Смотри, нам понадобится весь перерыв. Разговор будет долгий.

Машу им вслед рукой, все тоже мне машут, кроме Лорен, которая нарочно отворачивается и смотрит в другую сторону. Иду в дом, чтобы подготовиться к грядущему дню. Только закрываю дверь, как приносят почту, и я быстренько просматриваю ее. Внимание привлекает толстый белый конверт из бумаги, которую могут позволить себе лишь адвокаты. Вскрываю: действительно, письмо от моего адвоката, где он сообщает, что с ним только что связался адвокат Фила. А также ксерокопия запроса от адвоката Фила о пересмотре условий опеки. Я не обязана идти им навстречу (прошло всего пять месяцев, как мы подписали соглашение об опеке), но в свете новых обстоятельств, женитьбы Фила и готовности его будущей жены «обеспечить для Лорен и Роберта надлежащие условия», моя благосклонность будет оценена по достоинству. Несколько долгих секунд гляжу на уведомление, потом кладу его в свой докторский саквояж и еду на работу. Своему адвокату позвоню после девяти. Вполне в духе Фила, он даже не предупредил о письме. Стараюсь взять себя в руки и не расстраиваться из-за пустяков, но все равно расстраиваюсь, потому что и без того забот полон рот. Совсем может выбить меня из колеи.

Добравшись до кабинета, прежде всего проверяю почту (рутинные письма по работе) и на время забываю о неприятностях. Однако минут через десять с беспокойством вспоминаю, что накануне дала два взаимоисключающих обещания: одно Кирсти, а другое О’Рейли. Кирсти я пообещала, что позвоню, мы встретимся и все обсудим, подумаем, как помочь ей разобраться в ситуации. А О’Рейли я пообещала, что у меня с Кирсти больше не будет никаких дел. Мне очень не хочется обманывать и подводить Кирсти, но и О’Рейли я должна слушаться. Ах, если бы с Филом отношения были нормальные, можно было бы попросить его помочь Кирсти. В профессиональной среде он пользуется авторитетом, и я не сомневаюсь, он смог бы связать ее с одним из своих коллег.

Размышляя о Филе, вспоминаю про письмо, достаю его из саквояжа и перечитываю. Оно многословно и напичкано всякой юридической тарабарщиной. Беру маркер, выделяю некоторые фразы, звоню своему адвокату. Проходит минуты две, прежде чем он берет трубку. Разговаривая с ним, ни на миг не забываю, что воображаемый счетчик щелкает, как в такси, только этот складывает не десятками пенсов, а десятками фунтов.

— Простите, вы не могли бы в двух словах изложить суть дела? — прерываю я его непонятное чириканье на юридическом жаргоне. — У меня через минуту начинается прием.

— Разумеется. Закон у нас в Шотландии исходит из насущных интересов ребенка. Если нет никаких фактов, что вы не обеспечиваете для детей необходимых условий, текущее соглашение остается в силе. Робби уже почти восемнадцать, значит это главным образом касается Лорен. — Он приводит еще несколько примеров и подытоживает: — Я отправлю адвокату Фила надлежащий ответ, а копию пришлю вам по почте.

— Благодарю.

Кладу трубку, и телефон немедленно звонит. Загорается кнопка: из регистратуры.

— Лив, ты не могла бы принять парочку больных сверх нормы? Лейла сегодня не выйдет.

— Что с ней? Я только что ее видела, часу не прошло. Она отвозила моих детей в школу.

— Дочка упала на спортплощадке и сломала руку, буквально только что. Лейла сказала, что задержится, а может, вообще не выйдет.

— Кто именно?

— Кажется, Джасмин. В начальную школу ведь только она ходит?