Бретонцы падали пронзенные, оглушенные ударами по шлемам. Кое-кому удавалось подняться на ноги, несмотря на свалку. Кто-то полз на четвереньках. Многие катились кувырком, ломая кости.

Рыцари, захваченные потоком напуганных, ошеломленных ратников, тоже отступали. Кони скользили по склону, приседали на задние копыта, съезжали по глине на крупах.

Большой отряд хускарлов — воинов пятьсот — вырвался за пределы палисада. Они крушили отступающих топорами, сбивали с ног щитами, добивали раненых. Впереди мелькали донельзя довольные лица Гурта и Леофвайна. Братья короля голосили, призывали небеса в свидетели праведности своей победы, звали саксов за собой.

«Помочь, помочь… Немедленно помочь!»

Вот и виса придумалась:

Бретонцы ринулись вниз по склону, будто лавина. Сбивали оступившихся, топтали упавших, пугали лошадей громкими воплями отчаяния. Казалось, из хорошо слаженного и выученного войска они превратились в толпу безумцев, чей ужас возобладал над доводами рассудка. Ведь сохраняя порядок при отступлении, они сберегли бы немало жизней как ратников, так и благородных рыцарей. Удирая прочь от кровавой схватки, они врезались в среднюю часть войска, смешали ее ряды. Саксы, увидев это, удвоили натиск.

Конный отряд с флажками короля Гарольда налетел на кучку всадников, окружавших знамя Нормандии. Ближняя свита Вильгельма сражалась отчаянно. Взлетали и падали мечи Ральфа де Тоэни и Уолтера де Лонгвилля. Крушила саксов булава нормандского герцога. Разили врагов копья баронов де Офэ и Фитц-Осберна.

Но защитники Англии напирали. Рубили врагов, не замечая ран и усталости. Они готовы были положить жизнь ради того, чтобы дотянуться до ненавистных захватчиков.

И вот дрогнуло, качнулось знамя с тремя львами.

Это чей-то топор подсек ноги скакуну Тустэна Ле-Блана.

Юный рыцарь свалился наземь, роняя тяжелое полотнище под копыта хрипящих коней.

Стон пронесся над схваткой.

— Дурной знак! Дурной…

Многие решили, что поражение неминуемо. Ряды нормандцев дрогнули.

— Герцог! Где герцог? — кричали рыцари и пешие воины.

Вратко увидел, как Вильгельм натянул поводья и рванул с головы шлем:

— Я здесь! Я жив! Я с вами!!!

Глаза Бастарда, цвета доброй стали, сверкали решительно и бесстрашно. Новгородец поверил сразу и безоговорочно: вождь нормандцев не отступит. Он лучше умрет здесь, на склонах Сенлака…

Молодой сакс в забрызганной кровью кольчуге вынырнул из толпы у самого храпа герцогского коня. Радостно оскалился. Замахнулся топором.

— Гурт? — Вильгельм попытался поднять коня на дыбы. Занес булаву.

— Сдохни, волк! — выплюнул брат Гарольда и рубанул коня по шее.

Длинной струей брызнула кровь. Скакун рухнул как подкошенный. Но нормандец, прежде чем выпрыгнуть из седла, успел нанести один-единственный удар. И не промахнулся. Кровь из рассеченного лба хлынула на глаза сакса. Годвинссон опустился на одно колено, прикрывая топором голову. Черноволосый де Офэ воткнул ему копье между лопаток. Кембриджский ярл упал ничком.

А саксы напирали. Они выстроились «датским клином», или фюлькингом,[253] на острие которого шел Леофвайн с ближайшими телохранителями.

Топоры свистели.

Земля, вытоптанная сапогами и копытами, раскисала от крови. Подошвы бойцов скользили на внутренностях людей и коней.

— Наша берет… — прохрипела Керидвена. — Еще чуть-чуть дожать…

— Колдуй, Вратко из Хольмгарда, — с нетерпением выкрикнула королева.

«Думаешь, это так легко?» — мысленно огрызнулся новгородец, уже подбирая кеннинги для следующей висы.

Он открыл рот, но не успел произнести ни единого звука.

Стальной обруч сдавил виски. Потемнело в глазах.

Воздух в легких загустел и застрял в пересохшем горле: ни туда ни сюда.

Сквозь отдалившийся шум сражения пробился глубокий, исполненный необоримой силы голос:

Вратко догадался, что сейчас начнется, и его охватил ужас. Воспоминания битвы при Стэмфордабрюгьере всколыхнулись с новой силой. Тогда молитва отца Бернара без труда победила его чары.

Неужели здесь будет то же самое?!

— Эй, Подарок, ты чего? — пробурчал в новгородцу в ухо Гуннар.

— Что-то не так? — встревоженно проговорила королева.

Парень лишь тряхнул головой. Некогда болтать! Да и ничего объяснить он все равно не сможет — не подберет слов, чтобы его поняли.

Продолжая вглядываться в пузырящуюся поверхность варева, словен увидел, как вскочил на нового коня герцог Вильгельм. Вновь взвилось «львиное» знамя.

Но отступающие воины слишком увлеклись бегством. Напрасно скакал вдоль рядов епископ Байеский. Размахивая булавой, Эвд выкрикивал громовым голосом:

— Остановитесь, малодушные! Мы все равно победим! В бой! В бой!

Рыцари откатились к подножью холма. Наступила временная передышка.

Саксы хохотали, звали нормандцев вернуться.

Хускарлы потрясали оружием. Несмотря на горы изрубленных тел, их стена щитов все еще выглядела прочной и надежной.

Ополченцы, потрепанные куда как сильнее, тоже не теряли присутствия духа. Бородатый мужик в овчинной безрукавке, развернувшись к противнику спиной, хлопал себя ладонью по ягодицам. Что он орал при этом, Вратко не разобрал за громовым хохотом прочих ратников.

«Может, еще не все потеряно?» — превозмогая морок, навалившийся от латыни бенедиктинца, подумал Вратко.

Желая поддержать войско Годвинссона, он сказал:

Но будто бы в ответ… Нет, не мог же Бернар знать, что за сотни верст от Гастингса творится волшба, призванная отразить нормандское вторжение?! Скорее всего, просто совпало так. Монах прочитал новые строки молитвы:

Вдоль рядов нормандских бойцов вновь поскакали гонцы от герцога.

Сменив коней, изрубленные щиты, притупившиеся мечи и топоры, рыцари, сержанты, оруженосцы выстраивались поплотнее. На взгляд Вратко, они заметно приободрились — лица все чаще озарялись улыбками, воины весело переговаривались, обмениваясь шутками, кто-то крестился и шептал молитвы, возводя очи к ярко-синему небу. Пели трубы. Выдвинувшиеся вперед лучники дали несколько залпов.

Стрелы по-прежнему приносили саксам мало вреда. Что было тому виной? Крепкие щиты и надежная огорожа или заклинание ворлока?

А где же сам Бернар?

Седого монаха Вратко разглядел не сразу. Священнослужитель не лез в первые ряды, подобно Эвду или аббату Ланфранку. Хотя и приносил пользы куда как больше, чем если бы сражался с палицей или мечом в деснице. Он стоял в окружении полудюжины бенедиктинцев, скрывших лица под капюшонами. «Чернорясые» молитвенно сложили ладони, поддерживая предводителя.