Кольчугу Вильгельма покрывала накидка-табард, слева красная, а справа лазоревая, на которой золотом были вышиты три льва, каждый из которых занес правую лапу для удара. Вместо шлема голову Бастарда покрывал кольчужный капюшон, поверх которого поблескивал золотой ободок герцогской короны. Серые, широко расставленные глаза сурово смотрели из-под густых бровей, а пышные усы, топорщившиеся решительно и неумолимо, не сулили клятвопреступнику Гарольду ничего доброго.

Герцог прошел по сходням, укрытым дорогим ковром, презрительно отказался от предложенного плеча рыцаря в черном с серебром табарде, но лишь стопа его коснулась песчаного берега, Бастард споткнулся и, нелепо взмахнув руками, упал лицом вниз.

— Дурной знак! — воскликнул седоватый коренастый барон, бросаясь на помощь правителю.

— Господи, помилуй! — охнул золотоволосый рыцарь, сжимающий древко папской хоругви.

Окружающие Вильгельма рыцари побледнели. Высокий воин, на чей сан священнослужителя указывали лишь гладко выбритое лицо и тонзура, широко перекрестился…

— Вратко! Эй, Вратко! Ты что, заснул?

— Подарок? Что с тобой?

— Очнись, парень…

Новгородец открыл глаза. Его окружали озабоченные лица товарищей. Рианна вцепилась в рукав рубахи, а Олаф, казалось, раздумывал — не использовать ли пощечину, чтобы привести ворлока в чувство? Вратко поднял ладони, шутливо защищаясь. Затрещина от великана-викинга могла бы вышибить дух навсегда вместо того, чтобы вернуть к жизни.

— Ты побелел и замолчал… — затараторила пикта, увидев, что парень пришел в себя. — Такие лица бывают у прорицателей, способных видеть прошлое и грядущее… Что ты видел? Кого? Где блуждал твой дух?

Вратко потер виски, медленно проговорил:

— Он выпрямился. Он отряхнул песок с колен и сказал: «Я обнял эту землю моими руками, и, клянусь божиим величием, сколько ее ни есть, она ваша».

— Кто сказал?

— Вильгельм Бастард. Я видел высадку нормандцев на побережье Англии. Это на юге. Там белеют меловые утесы, и песок у их подножья чист, как голубиное крыло. За ними перелески, укутавшиеся в желтизну листвы. А вдалеке, кажется, городок…

— Хельсингьяпорт,[166] — кивнула головой Мария. — Монах говорил о нем.

— Может быть… Не знаю. Я знаю только, что нормандцы высадились. Их силы неисчислимы…

— Так и говорил рыцарь Хьюлам, — подтвердил Хродгейр. — В день Святого Михаила Архангела!

— А войско Годвинссона далеко на севере и измотано битвой с нами, — почесал затылок Гуннар. — Что-то будет?

— Хорошего не будет ничего. — Королевна покачала головой. — И, чует мое сердце, монах убрался не зря…

О том, что отец Бернар, вместе с рыцарями Эдгаром Эдвардссоном и Хьюламом д’Оввэ быстро собрались и покинули лагерь дружинников Модольва Белоголового, Хродгейр рассказал еще по дороге, когда его несли на щитах. Теперь стало ясно почему. Монах при помощи чудодейственной реликвии и горячих молитв собрался обеспечить победу нормандцев. Можно подумать, мечей и копий им будет для этого мало!

Вратко с новой силой принялся добиваться встречи с королевой Маб.

И вновь, как и несколькими днями раньше, слышал в ответ лишь невнятные отговорки. Ее величество-де не может сейчас поговорить с ворлоком. То она отбыла на дальнюю окраину Йоркшира, то принимает послов от эринских[167] динни ши, то решает споры между брауни и пикси, то приманивает птицу бубри…

Что это за птица и зачем ее обязательно нужно приманивать в последние дни месяца вересня, Вратко не знал, да и знать не хотел. А потому требовал и добивался, смутно ощущая, что начинает терять терпение. Хотел обратиться к Морврану и Керидвене, но волшебница и ее сын постоянно сопровождали королеву в разъездах и трудах праведных по управлению Волшебной страной. Новгородец уже начал подумывать: а не попробовать ли, в самом деле, закончить ту вису, про «кость холма исконную»?

Чтобы дать выплеснуться злобе, он уговаривал Гуннара дать урок-другой боя на копьях. Кормщик, хоть и бурчал, что с холодным рассудком за оружие браться нужно, да и вообще ворлоку пристало заклинаниями врагов долбить, чаще соглашался, чем находил повод отказать. Словен до седьмого пота прыгал по пещере, размахивая Злым Жалом. Колол, рубил, бил воображаемого противника снизу кованой пятой древка, отбивал вражеские удары и уколы. К исходу десятого дня даже Гуннар перестал хмуриться. Одобрительно похлопал парня по плечу и посетовал, что нет поблизости хорошего кузнеца, у которого можно было бы заказать копье, весом и длиной более подходящее для Вратко. Как ни крути, а Злое Жало для него тяжеловато. Первую пришедшую на ум мысль о кузнецах-подземельщиках они отклонили — вряд ли динни ши обращаются за оружием к настоящим цвергам северного края, а если есть у народа Полых Холмов собственные мастера, работающие со сталью, то привыкли они к легким сулицам[168] да мечам.

Когда в один прекрасный день (или ночь — поди разбери время суток в подземелье, освещаемом только факелами и деарладс) к ним пришел Риордан, полусотник почетной стражи, назначенный вместо опального Лохлайна, Вратко несказанно удивился. Динни ши отличался от своего предшественника более крепким телосложением и шрамом на щеке — уголок рта все время глядел вверх в подобии кривоватой улыбки.

— Великая королева готова принять ворлока из Гардарики, — высокомерно процедил подземельщик. Вот чем он совсем не отличался от Лохлайна, так это непомерной гордостью, а может быть, даже и превосходил.

— Дождались наконец-то! — шутливо всплеснул ладонями Олаф.

— Великая королева почтит меня беседой прямо сейчас? — едко поинтересовался Вратко.

— Можешь следовать за мной! — казалось, не заметил издевки динни ши. Он расправил плечи, повернулся и зашагал прочь из пещеры.

Новгородец переглянулся с друзьями и пошел следом.

И вот тронный зал.

Королева Маб ожидала его с мягкой, снисходительной усмешкой, откинувшись на спинку каменного кресла. Керидвена сидела на привычном месте, опустив подбородок на сложенные ладони, и наблюдала за словеном исподлобья. Морвран застыл в тени, скрывавшей уродливое лицо. Военачальник народа Холмов походил на изваяние, гранитную глыбу, которой слепая прихоть природы придала человеческие очертания.

— Ты исполнил свои обязательства перед друзьями, Вратко из Хольмгарда? — мягко произнесла королева. — Теперь, я надеюсь, ничто не помешает тебе выполнить обещанное мне? Согласно нашему договору…

Взглянув в ее честное лицо, парень не выдержал. Его, что называется, прорвало. Звенящим от обиды и злости голосом он выложил все, что думал о взаимных с ее величеством обязательствах, о помощи, которую оказали ему благодаря волшебному котлу, о честности и доверии, о предательстве и хитрости. Говорил, понимая, что, возможно, уже завтра ему станет стыдно за резкие слова, но остановиться не мог. Запекшиеся черной кровью выжженные глазницы Хродгейра стояли перед его внутренним взором.

Само собой, ни один король или королева не стал бы терпеть подобных слов, обращенных к нему. Даже от придворного чародея, а уж тем паче от приблудного ворлока.

Гнев ее величества не замедлил выплеснуться наружу. В поджатых губах, в сузившихся и потемневших глазах, в голосе, напоминавшем теперь не журчание тихого ручейка, а шелест выходящего из ножен клинка.

— Кто дал тебе право разговаривать со мной в таком тоне, Вратко из Хольмгарда?

Новгородец ответил. И не опустил глаз, когда рассерженной кошкой фыркнула Керидвена, а Морвран заворочался, забурчал в тени.

Услышав обвинение во лжи, королева выпрямилась, словно кол проглотила. Воздух вокруг нее сгустился и замерцал, задрожал и вспучился волнами сдерживаемой пока силы.

Керидвена громко захохотала, запрокинув голову.

Уповая лишь на одно колдовство, Вратко быстро зашептал: