Викинги, разобрав вилы, найденные, очевидно, в ближайшей деревушке, принялись подхватывать полыхающие головни и под прикрытием щитоносцев метать их через стену.

Вот и стал ясен замысел Харальда. Непокорный город должен быть уничтожен, стерт с лица земли. А его жители погибнут в огне, и их души отлетят к… ну, какому богу они молятся, к тому и отлетят.

За частоколом раздался слитный, протяжный крик. Вопль ужаса был слышен даже на побережье. То тут, то там в городе замелькали багровые отсветы. Это занимались пожары, тушить которые жители Скардаборга не успевали.

Вратко содрогнулся, представив, какая страшная гибель ожидает не только воинов, но и их семьи — жен, детей, стариков. Он не мог не признать: норвежский конунг сумел найти самый простой и самый надежный способ достижения цели. Туго придется английскому королю, какой бы сильной ни была его дружина, каким бы боевым духом ни горело ополчение.

Как и раньше, беспорядочно метавшиеся мысли сложились в звучные строки висы, которую новгородец проговорил в голос, с удовольствием отбивая ритм кулаком по шершавому стволу:

— Колдуешь, змееныш? — послышался снизу злой и насмешливый голос.

Вратко опустил голову.

Под ясенем стоял хевдинг Модольв Кетильсон по прозвищу Белоголовый. Серые глаза буравили новгородца. Щека, помеченная шрамом, чуть-чуть подергивалась. Урман покачивался, перекатываясь с пятки на носок. Рядом с ним сутулился отец Бернар, хитро поглядывая на парня. А за их спинами замерли четверо воинов в кольчугах и шлемах — крепкие и бородатые. Из них выделялся один, заросший окладистой рыжей бородой, на вид жесткой, как кабанья щетина. Ростом он превосходил любого из Харальдового войска. Пожалуй, только Олаф мог поспорить с ним шириной плеч. Длинные руки с огромными кулачищами свешивались почти до колен. Будто не человек, а леший. Еще и бурая медвежья шкура вместо плаща. Такого встретишь ночью — сердце остановиться может с перепугу.

Если бы урманы явились под дерево без монаха, Вратко, быть может, и смолчал бы. Здравый смысл взял бы верх над неприязнью. Но вид отца Бернара действовал на Вратко, словно запах рыбы на кота.

— Не вам, от боя бегающим, меня обвинять! — ответил он дерзко и дрыгнул ногой, словно отгоняя навязчивую собачонку. — Идите сражаться вместе со всеми!

— Щенок! — зарычал Модольв. — Да я тебя сейчас за шиворот…

— И носом в дерьмо! — сиплым голосом произнес бородач в медвежьей шкуре.

— Руки коротки! — Вратко покрепче обхватил толстый сук. Пускай попробуют достать! Еще поглядим, кто по деревьям лучше лазает.

— Чтоб такого дерьмеца, как ты, поучить, я и рук марать не буду. — Кетильсон напоказ засунул ладони за широкий пояс.

— Конечно, с Хродгейром ты уже попытался справиться, да рога обломал! — Словен чувствовал, что зарывается, но остановиться уже не мог.

— Вождь, может, его стрелой сшибить? — негромко поинтересовался светлобородый курносый воин в шлеме с наглазниками.

Модольв покачал головой и клокочущим от ненависти голосом произнес:

— Я его по кусочкам хочу резать… Живьем мне его достаньте.

— А Хродгейр… — начал светлобородый, но Кетильсон развернулся к нему, занося кулак для удара, и урман захлопнул рот на полуслове.

— Хродгейр никогда не узнает!

— А узнает — я с ним поговорю, — добавил рыжий. — Тогда, думаю, Черный Скальд замолчит надолго.

— Навсегда! — поддакнул худощавый дружинник с костистым, будто топором из полена тесанным, лицом.

— Хватит болтать! — вызверился на них Модольв. — Снимите мне его!

— Сейчас снимем! — по-медвежьи заворчал рыжий. — Давай, Эйрик, полезай! — Он толкнул в плечо худого.

Тот покачнулся, отлетел к стволу дерева. Прогудел обиженно:

— Ты чего это?

— Ай да Скафти! — заржал светлобородый. — Вот силища!

Четвертый из дружинников, молчаливый и морщинистый, с длинными седыми усами, одобрительно затряс головой.

— Лезь, Эйрик! — повторил Скафти.

— А чего я-то? — неуверенно проговорил худощавый.

— Хватит болтать! — Шрам на щеке Модольва побелел.

— А они только это и умеют у тебя, Белоголовый хевдинг! — продолжал задираться Вратко. — Похоже, в твоем хирде все больше женщины! Потому вы и к Скардаборгу не спешите!

Лицо Эйрика перекосило от злости.

— Подсади! — дернул он за плечо светлобородого.

— Постойте! — воскликнул отец Бернар, стоявший до этого безучастно, будто его не касалась перебранка под ясенем. — Стоит ли один наглый мальчишка… — Он многозначительно поднял к небу палец.

— Сейчас он не будет стоить и пустой скорлупы! — дернул плечом Кетильсон. — Тащите его сюда!

— Ну, ладно. — Вздохнув, монах махнул рукой. — Можете сделать это по-быстрому и без лишней крови?

— Без крови не обещаю, — ответил Модольв.

— Утопить разве что! — заржал Скафти.

И тут Вратко стало по-настоящему страшно. Еще мгновение назад происходящее казалось веселой игрой, подобной веселым препирательствам среди дружинников Хродгейра. Что называется, мы пошутили и ты посмеялся… Здесь все было серьезно. Эйрик, сосредоточенно цепляющийся за кору. Сжимающий пудовые кулачищи Скафти. Едва не шипящий от бешенства Модольв.

Словен примерился, как бы поточнее лягнуть худого Эйрика. Желательно по голове. Но можно и по пальцам, чтобы надолго забыл, как на деревья карабкаться.

— Что, боязно стало? — оскалился Скафти. — Прыгай лучше сам…

— Ага! Сейчас! — Вратко прицелился.

Удар!

Эйрик ойкнул и, нелепо взмахнув руками, полетел наземь.

— Вот гаденыш! — недоуменно почесал бороду рыжий, поглядывая то на Вратко, то на Эйрика.

— Я тебя как ворону! — Светлобородый наклонился за камнем, взвесил его на ладони, отбросил, сочтя слишком легким. Принялся искать другой.

— Что вы возитесь? Заканчивайте и пошли! — скороговоркой обрушился на них Бернар.

— А лучше просто идите! — раздался знакомый голос.

Гуннар?

Точно.

Кормщик стоял, широко расставив ноги, словно на палубе дреки. На его плече лежало копье с широким жалом. Рядом с Гуннаром, уперев кулаки в бока, хмурилась Мария. Позади выстроились в ряд веснушчатый Игни, круглолицый коротышка Хрольв и седоватый Свен, который кинул на сгиб руки двуручную секиру.

— Кто это мне приказывает? — презрительно бросил Модольв.

— Тот, кто знает правду лучше тебя, — нисколько не смутился Гуннар. — Подарок Ньёрда под моей защитой. Или ты хочешь, чтобы конунг узнал, как ты, Белоголовый, затеваешь свары вместо того, чтобы сражаться?

— Глупости ты говоришь, — в голосе Модольва звучала неприкрытая издевка. — Мы же сейчас вас положим рядком на траве…

— Первый, кто шагнет, получит срезень в брюхо! — звонко произнес Игни, поднимая лук и до половины натягивая тетиву.

Противников разделяли какие-то четыре-пять шагов. С этого расстояния промахнулся бы только слепец. Воины Кетильсона это знали. И все же Скафти повел плечами, будто примериваясь, как половчее подхватить мешок с зерном. Его ладонь не прикоснулась к рукояти меча, но Вратко показалось, что викинг сам стал смертельным оружием. Вот бросится вперед, и неизвестно еще, остановит ли его стрела, пущенная в упор, сдержит ли копье Гуннара или секира Свена…

Похоже, понял это и кормщик. Не оборачиваясь, он приказал Игни:

— В Модольва целься в первого. Берсерка не трожь. Он мой.

— Твой, говоришь? — Скафти подался вперед, готовясь к прыжку.

Белоголовый остановил его:

— Ни с места! Без приказа в драку не лезь!

Викинги с одной и с другой стороны замерли. Никто не хотел начинать драку первым. Ну, разве что кроме Скафти. Так он, по всей видимости, и вправду берсерк, способный впадать в боевое безумие. Такие воины не чувствуют боли, сражаются, отбросив щит и броню, и в схватке стоят доброго десятка обычных хирдманов. Не у каждого вождя в дружине есть берсерк. Вот у Хродгейра, к примеру, не было, хоть и бойцы под его руку собрались не самые плохие. А может быть, просто Черный Скальд не любил безумцев, от которых не знаешь чего и ожидать, предпочитая иметь дело с разумными, надежными людьми?