Выбрался отец богов в змеином обличье на волю, обернулся орлом и помчался в Асгард. Но от йотунов так просто не убежать. Суттунг, обнаружив пропажу, догадался, чьих рук дело это хитроумное похищение. Великан превратился в орла, настолько же превосходящего размерами обычных птиц, как и сам Суттунг — людей и асов. Долго он гнался за Одином и загонял его настолько, что бог проглотил часть меда, который до того удерживал в зобу. Но все-таки он спасся, оставив йотуна ни с чем, и в Асгарде отрыгнул мед в большую чашу, которую на радостях приволокли прочие боги. Они не стали прятать волшебный напиток, а отдали его людям. С тех пор о всяком поэте говорят, что он вкусил меда Одина. А та часть меда мудрости, что попала в желудок бога, летевшего в облике орла, вышла из-под птичьего хвоста пометом. Говорят, те, кто спутал его с истинным медом, стали плохими скальдами. Они, как ни стараются, не могут подобрать нужных слов в строку. На пиру воины смеются над их потугами. Так и ходят они среди людей, обиженные, злые, уверенные в собственном величии.

В завершение рассказа Сигурда Хродгейр сказал вису, вызвавшую веселый смех среди хирдманов:

После этого Черный Скальд пояснил новгородцу, что висой называется стихотворение из восьми строчек, сложенных по особым законам. Размер, которым пишут висы, называется дротткветт. В строках дротткветта должны повторяться звуки, это придает стихам неповторимую красоту и своеобразие. Как, например, строкам, принадлежащим самому Харальду Суровому. Их он слагал, будучи еще простым морским разбойником, наводящим ужас на побережья Средиземного моря:

Сложность и красота творений скальдов определяется не только внутренними рифмами и чередованием звуков. Немало в этом помогают хейти и кеннинги. Что это за штуки такие и с чем их едят, пришлось объяснять долго.

На самом деле хейти — это замена одного названия или имени другим названием или именем. Например, имена Тора и Перуна Хродгейр заменил словом «Молниеметатели». А Одина мог бы назвать Высоким, Вещим, Хрофтом, Одноглазым… Ну, у отца богов много имен, всех не перечислишь. Загадывать хейти и разгадывать их могут лишь те, кто в легендах и преданиях викингов чувствует себя как рыба в воде.

Кеннинг предполагает замену одного слова несколькими, иносказательно описывающими главные свойства того предмета или живого существа, о котором идет речь. Нередко кеннинги позволяют избежать повторения слов в висе. Скажем, путь китов — море, поле волн — тоже море, да и поле Ньёрдово — тоже море. А вот в висах Харальда и конь дубовый, и рысь морская — корабль викингов, дреки. Часто используются привычные кеннинги: ясень битвы — воин, огонь раны — меч, Фрейя злата — женщина. Но настоящий скальд, пояснял Хродгейр, тот самый, вкусивший истинного меда поэзии, а не из орлиной задницы, старается придумывать свои. Каждый раз новые, и каждый раз все больше и больше — на взгляд Вратко — запутаннее. Кеннинг может быть не только двухступенчатый, а и трех, и четырех, и больше… В общем, сколько душе угодно, и кому как умение поэтическое позволяет.

— А зачем вам, воинам, нужны эти стихи? — спросил новгородец и тут же пожалел, заметив, как напряглись лица викингов. Не обидеть бы неосторожным словом…

Но Хродгейр и Сигурд переглянулись. Предводитель улыбнулся, сверкнув белыми зубами из-под смоляных усов.

— Видишь его? — спросил он, отстегивая от пояса широкий боевой нож, заключенный в деревянные ножны.

— Вижу.

Парень принял оружие, провел пальцем по узорам, вырезанным неизвестным умельцем. Вдоль ножен среди листвы и цветов крались неведомые звери, похожие на котов, только более зубастые и когтистые. Пардусы, догадался Вратко. Он слышал об этих зверях от того же араба Абдул Равшана. Если верить рассказам гостя с юга, нет на земле тварей более быстрых, чем они. Стрелу в полете догоняют.

— Скажи, если бы ножны были простыми, не украшенными, этот нож резал бы хуже? — вроде бы невинно поинтересовался Хродгейр, но Вратко сразу заподозрил подвох.

— Нет, конечно же… — Он вытащил клинок из ножен на два пальца. Хорошая сталь, буровато-серая, в разводах. — Режет нож или нет, вообще не зависит от ножен. А уж тем паче от рисунков на них.

— Верно. И вкус вина одинаковый, хоть его пить из глиняной кружки, хоть из серебряного кубка.

— Так почему же…

— А это я спросить хотел. Почему люди украшают изделия рук своих? От нечего делать?

— Нет… — Вратко покачал головой.

— Чтобы продать подороже?

— Ну…

Хродгейр рассмеялся:

— Хочешь сказать, и для этого тоже? Не стану спорить. Верно. Но согласись: приятнее взять в руки тонко вылепленный горшок с веселеньким узором по краю, чем грубую, кое-как сляпанную поделку? Можно заколоть плащ обычной железкой, а можно фибулой, сделанной рукой искусного мастера. Можно подпоясываться веревкой, а можно пояском из тисненой кожи. Мне продолжать?

Вратко покачал головой:

— Не надо. Я, кажется, все уже понял.

— Вот и молодец. Я же вижу, ты способен чувствовать красоту. Не каждому человеку это дано.

— А мне дано? Так, выходит? — прищурился новгородец. Сам он не ощущал в себе никакой тяги к прекрасному. Силы, чтобы самому творить красоту, он не слышал тем более. Вот любопытство — да. Как всегда, столкнувшись с чем-то новым, он хотел познать тайну сложения скальдовых стихов. Ну, по крайней мере, разобраться подробно — что да как.

— Тебе дано. И не спорь. Я ведь — скальд. Мне многое видно из того, что нельзя словами объяснить.

— Ты слушай Хродгейра, — вмешался Сигурд. — К его словам Торир Злая Секира прислушивается. И сам Харальд Суровый порой — тоже.

— Не хвали, а то захвалишь, — отмахнулся предводитель викингов.

— Я лишнего не скажу. Ты ж меня знаешь, Хродгейр. Я просто хочу мальчонке пояснить: ни у кого на лбу печати нет… От Одина или от Белого Бога христиан, это не важно, раз ее все равно нет. Многие всю жизнь пыжатся, чтобы научиться висы складывать, а нет… не выходит. — Старик вздохнул. — Вот меня взять, к примеру. Вроде бы все выучил, что надо — и как слоги считать, и как кеннинги подбирать, и поболтать люблю, не обидел Один… А висы слагать — никак! Не выходит, хоть ты тресни…

— Выходит, не оттуда ты хлебнул? — весело крикнул Олаф, оборачиваясь через плечо — хирдманы ни на миг не прерывали размеренной гребли, но слышали все. — Из-под хвоста, получается?

— Не получается! — ничуть не обиделся Сигурд. Он улыбнулся, показывая две черные дырки на месте передних зубов. — Тот хлебнул из-под хвоста, кто, умением не обладая, все-таки тужится что-то из себя показать. А я, когда понял, что скальд из меня не выйдет, успокоился. Ты же, Олаф, тоже вис не слагаешь?

— Не слагаю! — радостно ответил здоровяк.

— Значит, ты тоже из-под хвоста хлебнул?

Викинг аж поперхнулся. Хотел что-то гневно ответить, но закашлялся.

— Лучше быть викингом не из числа первых, чем скальдом из числа последних! — провозгласил Сигурд, поднимая к серому небу палец с обломанным ногтем.

Осадив Олафа, старик победно посмотрел по сторонам и сказал, обращаясь к Вратко:

— А ты, паренек, можешь счастья попытать. Проси Хродгейра, чтобы в ученики тебя взял.

Словен посмотрел на норвежцев недоверчиво. Вот еще придумали — учиться вирши складывать. Занятие ли это для настоящего мужчины? Но если посмотреть на Черного Скальда, выходит, занятие, ничем не ущемляющее достоинство. И меч на поясе, и меткое слово на языке. И, судя по тому, что прочие викинги почитают его за вождя, мастерски управлялся Хродгейр не только со словами и строчками.