— Он не может, Олаф! Не видишь, руки закостенели! — проговорил второй человек. Властный и решительный. — Помоги ему!

Наверное, Олаф медлил в нерешительности, поскольку на борту корабля засмеялись, и кто-то скрипуче произнес:

— Не бойся промочить порты. День обещает быть ясным, высушишь!

— Я не боюсь воды, — отвечал бас. — Я не хочу вылавливать труп! Мокрый, холодный, скользкий…

— Трупы не кричат.

— Слыхал я о ворлоках, которые…

— Где ты здесь видел ворлока? Хочешь, я сложу вису о твоей отваге?

— Лучше сложи вису о том, как Олаф в воде не был, а порты мокрые оказались! — вновь засмеялся обладатель скрипучего голоса.

— Я никого не боюсь!

Сразу после этих слов что-то тяжелое ударилось о воду. Гулко, но без плеска.

Мгновение, и в двух саженях от Вратко вынырнула голова. Гладкая, облепленная намокшими волосами — так, что и цвета их не разобрать. Человек отфыркнулся, будто тюлень, в два гребка подобрался поближе. Спросил опасливо:

— Эй, утопленник… Живой или нет?

— Живой… — ответил Вратко одними губами.

Спаситель не услышал:

— Утонул, что ли, совсем?

— Живой я! — Новгородец пошевелил плечами, от чего бочонок заплясал на волне. Закричал, как ему показалось, во все горло: — Живой!!!

Человек услышал его сипение. Подплыл ближе.

— За веревку ухватишься?

— Нет… — Вратко покачал головой.

— Ясно.

Олаф пошарил в воде, нащупал конец веревки, просунул его новгородцу под мышки, завязал на спине.

— Тяни! — закричал он, высовываясь из воды едва ли не по пояс.

На корабле потянули. Быстро и слаженно.

Вот и просмоленный борт, весла, торчащие словно ноги у жука, круглые щиты, развешанные вдоль верхнего бруса. Веревка рванула вверх, чьи-то руки заботливо подхватили парня, перевалили через ограждение и уложили на палубу.

— Сигурд, забери у него бочонок, — приказал обладатель властного голоса.

— Ага, сейчас… — Над Вратко склонилось морщинистое лицо, окруженное венчиком редких седых волос. Значит, вот кто скрипел и издевался над Олафом и его портами. — Вона как вцепился. Не отдерешь.

— Пальцы разжимай! — приказал решительный.

— Гляди, не повыламывай! — Это уже Олаф вернулся, если судить по голосу. — Зря я, что ли, в холодную воду лез?

— Не криви душой, дубина, вода что парное молоко! — огрызнулся Сигурд.

— Что ж ты сам не нырял?

— Доживи до моих лет, сосунок, поймешь, что самому таскать угли из очага не обязательно. Главное — уметь находить того, кто будет таскать их для тебя.

Вокруг с готовностью захохотали. Вратко не мог понять, над чем смеются урманы. Ведь он — не уголь, а море — не очаг.

Сигурд терпеливо разжимал пальцы новгородца. Один за другим. Без излишних усилий. Наконец бочонок отправился куда-то в сторону.

— Скидай рубаху с портами, парень. Сушиться будем…

— Подбери ему что-нибудь из моего сундука, Сигурд, — сказал предводитель.

— Могу свою рубаху ему подарить, — под хохот толпы предложил Олаф.

Что ж они все смеются? Вуй Ждан когда-то сказал: смех без причины — признак дурачины. Или есть причина?

Снизу роста окружавших его урманов было не разобрать, но Вратко поглядел и понял, что басовитый Олаф, с одежды которого продолжала стекать вода, на голову выше любого из своих товарищей, а его, Вратко, так и на две, не меньше. Словен представил, как сидела бы на нем рубаха великана, и невольно улыбнулся непослушными губами.

— Гляди, смеется! — заметил Олаф. — Значит, не помрет.

— Вот-вот, а ты его загодя в живые мертвецы записал! — покачал головой Сигурд и убежал. Должно быть, за одеждой для Вратко.

Парень с усилием оттолкнулся руками от палубы и сел. Нехорошо гостю, да еще младшему по возрасту, лежать, когда хозяева стоят. Правда, сидеть тоже как-то не очень пристойно, но все же лучше.

— Ты на «Слейпнире», парень, — проговорил предводитель. — Я — Хродгейр Черный Скальд. Я служу хевдингу Ториру Злая Секира из Лесной Долины, что в Хёрдаланде. А он, в свою очередь, служит конунгу Харальду Суровому. Кто ты? Как оказался посреди моря? Расскажи мне свою историю, парень. Расскажи честно, не утаивая ничего.

Говоривший оказался мужчиной среднего роста — не слишком широкоплечим, без выпирающих из рукавов рубахи мышц, но плотно сбитым и вместе с тем легким и подвижным, словно конь южных кровей. А вот масти он был необычной для норвежских мореходов — волосы черные, словно вороново крыло. В черной бороде серебрился клок седых волос, хотя на вид воину было не больше тридцати лет.

— А пока ты с мыслями собираешься, — продолжил Хродгейр, — я сделаю то, что обещал своим людям. Скажу вису на твое спасение.

Он расправил пальцами усы и нараспев произнес:

Викинги одобрительно загудели. Вратко не понял ничего. Странные вирши… Есть ритм, есть завораживающее чередование звуков, но смысл непонятен.

Новгородец откашлялся и под внимательным взглядом Хродгейра заговорил.

Рассказывал он долго, сбивчиво, перескакивал с одного на другое, возвращался по той причине, что забыл какую-то мелочь. Его слушали внимательно, не перебивали. Подошел Сигурд, прижимая к груди одежду, остановился и молча ждал, пока парень закончит.

Когда Вратко смолк, викинги какое-то время молчали. Олаф тёр затылок. Хродгейр подергивал себя за ус.

— Что ж, ты сказал, я услышал, — рассудительно заметил он наконец. — Я слышал о Гюнтере из Гамбурга. Люди говорили о нем как о честном купце.

— Да как же… — задохнулся Вратко.

— Погоди, парень, — вмешался Сигурд. — Знаешь, Хродгейр-скальд, до меня доходили слухи — Гюнтер слишком жадный, за излишек прибыли, говорят, удавиться готов.

— Это не грех для купца.

— Верно. Не грех. Но церковники из Рима могут приплачивать ему за услуги. И хорошо приплачивать. У ихнего Папы, говорят, золота куры не клюют.

— Может быть, — кивнул предводитель. — Дело не в этом. Брать деньги у священников не возбраняется. Не будет великим грехом и убить случайно человека, с которым поспорил. Убил? Помолись, заплати виру родственникам и живи, как жил. Вот выбросить человека за борт и не попытаться его спасти — грех, которого я не понимаю…

— Убивать таких, — пробурчал Олаф.

Вратко от всей души с ним согласился.

— Новгородец, — обратился к нему Хродгейр после недолгого размышления. — Новгородец, мы идем к конунгу Харальду. Вскоре в Англии предстоит славная потеха для тех, кто помнит, с какого конца за меч берутся. Мы отстали от хевдинга Торира, который ведет три корабля, на пять-шесть дней пути… Задержались в Бирке, но тебе до этого дела нет… Меня заинтересовал твой рассказ. Если бы я не спешил так, то отправился бы в Хедебю и выяснил бы, кто из вас прав, а кто виноват. Сейчас не могу. Прости, но не могу… Если ты хочешь, я могу высадить тебя в Хедебю. Попробуй найти управу на Гюнтера. Но, признаюсь честно, я мало верю в твой успех. Даже если правда на твоей стороне, понадобятся деньги, много денег. И, боюсь, у Гюнтера Гамбуржца их найдется больше. Есть второй путь. Плыви с нами. Ты, я вижу, крепкий паренек, хоть и молод еще…

— Мне семнадцать! — хрипло воскликнул Вратко.

— Отлично. В свой первый поход я отправился в четырнадцать. А первого врага зарубил в пятнадцать. Пойдем с нами, новгородец. Буду говорить откровенно, ты удачлив, я чувствую…

— Ну да… — недоверчиво протянул парень. Сам себе он вовсе не казался везунчиком.

— Ты не захлебнулся во сне. Тебя не тронули чайки. Никакая тварь не поднялась из глубины, чтобы сожрать тебя. Мой корабль наткнулся на тебя в тумане. Это ли не везение?