Движимый любопытством Кир подъехал поближе. Великан стоял, скрестив руки на груди, и бесстрастно наблюдал, как гобл распускает супонь, освобождает дугу из гужей. Вскоре лошадка, в хомуте и шлее, ступила на берег.

Великан подошел к телеге, примерился к передку.

Толпа затаила дыхание.

Кир разрывался между долгом и любопытством.

Широченная спина напряглась…

– Помочь, дядя? – с хитрющей улыбкой спросил средних лет мужичок в линялом гугеле и с длинным посохом в руках. Трое его спутников тоже скалились во весь рот и подмигивали друг другу.

– Ты б молчал уже! – окрысился на него старичок в растоптанных опанках и онучах по колено. – Балаболка!

Великан уперся покрепче сапогами в настил…

Отпустил телегу. Выпрямился. Вздохнул.

– Не пойдет. Разгружать надо.

Он отошел на два шага и застыл, прислушиваясь к чему-то на противоположном берегу. Народ тут же засуетился вокруг подводы. Отстегивали ремни, развязывали веревки.

– Ну ты, Шемяк, и скупердяй! Во нагрузил! – радовался старичок в опанках. – Во жадобище… Скока навалил-то…

Скопившиеся по ту сторону беженцы веселья в сложившейся ситуации ну никак не находили. Все чаще оттуда долетали гневные выкрики. Мелькали перекошенные яростью лица, взлетали над толпой кулаки. Не к ним ли прислушивается великан?

Ладно! Переправа переправой, а о службе забывать нельзя. Кир развернул гнедого, но не успел проехать и сотню шагов, как увидел неспешно рысящих по тракту Пустельгу и Кулака. Кондотьер сегодня особенно жалко скособочился в седле.

– Что? – движением головы спросила воительница.

– Мост. Загородили. Не проехать… – Тьялец дождался, пока голова отряда поравняется с ним. Заставил гнедого подстроиться под размеренную рысцу.

– Беженцы? – Кулак повернул голову, и Кир заметил, что глаза командира глубоко запали и обведены черными кругами.

– Да. Много. Очень много.

– Ничего. Разберемся! – махнула рукой Пустельга.

Она пришпорила буланого жеребца и сразу обогнала их на полкорпуса.

«Разобраться-то разберемся, – подумал бывший лейтенант. – А вот сколько провозимся? А Фальм ждать не будет».

Он перехватил вопросительный взгляд Халльберна. Кивнул мальчику ободряюще. Последние несколько дней наследник Медренского графства беспокоился – котолак начал удаляться слишком быстро. Ну, если быть точным, просто они стали двигаться медленнее – по раскисшей земле (о мощеных дорогах на севере Гобланы, похоже, никто не догадывался) да против потока беженцев… Тут уж не до спешки. Преодолел за день два десятка миль – и хорошо.

У моста наемники попали, что называется, из карруки да на сельские танцульки.

С левого берега на мост перла толпа. Мужики похватали у кого что было – топоры, косы, вилы, просто колья… У застрявшей, наполовину разгруженной телеги застыл великан. Он подбрасывал на ладони костяную дубинку и молча смотрел на людей. Гоблы шумели, ругались, но на бревна ступать опасались. Пока опасались. Не нашлась еще отчаянная голова, которой начхать на угрозу. Тогда народ хлынет потоком, и никакое чудо не спасет ни северянина, ни рыжебородого мужика. Телегу вместе с грузом скинут в реку (хорошо еще, если пожалеют хозяина), а защитнику, вздумавшему тут устанавливать свои порядки, намнут бока. А может, и ребра переломают. Чтобы не лез не в свое дело. Люди грызутся – нелюдь не встрянет. Хочешь, чтоб по-твоему было? Давай вприпрыжку в Гронд.

– Арбалеты готовь! – прозвучал слабый, но решительный голос Кулака. Он быстро сориентировался. – Халль, Лопата и Вензольо – коневоды! Остальные – к бою!

Всадники быстро спешились, передали поводья коневодам. Торопливо зарядили самострелы, выстроились в линию, беря под прицел гомонящую толпу.

Сам Кулак выехал вперед. Ноздри его коня почти уперлись в спину великану. Тот обернулся, глянул равнодушно.

– Братцы! – Кондотьер вроде бы и не повышал особо голос, но его услышали. Насторожились, притихли. – Братцы! Мужички! Кому шумим?

– Не замай! – убежденно ответил сутулый, но плечистый гобл с рогатиной в руках. – Мы в своем праве!

– Да кто ж спорит?

– Вот и езжай своей дорогой!

– А мне дорога – туда! – Кулак махнул на северо-запад.

– Тю! Ты дурной или как? Там же остроухие!

– Ну, так не всем же от них бегать?

Кондотьер подбоченился, кинул ладонь на рукоять фальчиона.

В толпе заржали. Но как-то опасливо, неубедительно.

– А ты видал, что они творят? – Сутулый нахмурился, перехватил рогатину. – Как кишки людские на ветках развешивают? Как палят целыми деревнями? Как соплякам своим дают стрелять по бабам с детишками? Для учебы, значится…

– Кто бежит, того и догоняют, – убежденно ответил Кулак. – Кто подставляет голову, того и бьют.

– А кто задницу, того… – выкрикнул растрепанный мужичок с масляными глазенками. Но сосед – кузнец, скорее всего, судя по припаленной бороде, – зло ткнул его локтем в бок. Растрепанный охнул и замолчал.

– Вона, армия их не сдержала, а ты говоришь! – завизжала румяная молодка с грудным младенцем на руках.

– Да чего с ним говорить, когда у него за спиной остроухий прячется! – подбавила жару костлявая старуха в очипке.

Мужики заволновались:

– Где?

– Что?!

– Какой остроухий?

– Откудова взялся?

– И вправду…

Кир прочитал на лицах людей страх, смешанный с ненавистью. А Белый и не думал прятаться. Напротив, он гордо подбоченился, выставляя напоказ жесткий гребень волос. Вытащил из колчана полдюжины стрел, воткнул их в землю перед собой. Будто бы пригласил: ну, давайте, кто первый?

– Бей остроухого! – заревел кузнец и, расталкивая людей, двинулся вперед.

– Осади, дядя! – хмуро предупредил его Кольцо. Повел арбалетом. – Болт, он не птичка, лопни мои глаза. Вылетит – не поймаешь.

– Так вы супротив людей, да? – осведомился сутулый. – Вы, значится, за остроухих?

– Ой, дурной ты, братец… – протянула Пустельга. – Как до этих лет дожил?

– Да чего с ними разговаривать?!! – напирали задние. – Бей! Лупи их! Всем миром лупи!

Тьялец оглянулся на товарищей. Наемники изготовились к драке. Вроде бы и не напоказ, а каждый мог выстрелить из арбалета, а после, не тратя времени на перезаряжание, сойтись с толпой в рукопашную. Даже студент ослабил петлю, в которой возил шестопер Черепа.

– Не боишь, Малыш! – усмехнулся Почечуй. – Мы их… энтого… враж ражгоним.

– Не бойцы. Гречкосеи несчастные, – в тон ему добавил, кивая, Витторино.

Вдруг между напирающей толпой, грозящей смести с моста великана, и редкой цепью наемников выскочил тот самый мужик в линялом гугеле, что недавно предлагал северянину свою помощь.

– Стойте, братья! Погодите, народ честной!

Удивились все – и гоблы, и наемники. И даже уроженец Гронда.

Мужичок ткнул пальцем в Кулака:

– Вы чего это, а? Не узнали? Это же Однорукий!

– Чего? – закричала румяная молодка. – Какой такой однорукий? Может одноногий еще?

Но ее не слушали. Гоблы завороженно глядели на кондотьера.

– Ты гляди! А ведь, выходит, правда! – негромко проговорил кто-то.

– Живой, получается… – покачал головой сутулый.

– Ты руку покажи! – потребовал кузнец. Самый недоверчивый. Такой не поверит, пока не пощупает.

– Показать? – окинул взглядом толпу Кулак.

– А то?! Конечно! Показывай давай!

– Ну, ладно.

Седобородый кондотьер медленно стянул перчатку с правой руки. Кир выпучил глаза. Он думал, что там скрывается просто болванка, похожая по форме на кулак и предплечье. Нет. Из рукава выглядывало самое настоящее запястье, за ним ладонь и сжатые пальцы. Но только все стальное. Из благородной темно-серой стали, начищенное и ухоженное.

– Ты гляди… – открыл рот кузнец. – Правда!

– Слава Однорукому! – надсаживая глотку заорал сутулый. Его крик подхватил любитель соленых шуточек, подкинул вверх шапку.

– Слава! Слава!!! – толпа ревела и бесновалась от восторга точно так же, как совсем недавно от ярости. – Однорукий тут! Победа с нами!!!