Даже умудренные жизнью наемники – Кулак, Почечуй, Мудрец, повидавшие не один десяток войн, – недоумевали: откуда такое рвение? Обыватели не слишком стремятся отдать жизнь за графа, барона, герцога. Рассуждают приблизительно так: хватит с них и серебра, которое мы отдаем на множество податей и поборов, а уж наша жизнь – это наша неприкосновенная собственность.

Как бы то ни было, третий пехотный полк «Непобедимой» армии, брошенный генералом на приступ, ничего не добился. Да, подступили вплотную к стенам, кое-где приставили лестницы, попытались вскарабкаться. На головы осаждающих полетели камни, бревна, арбалетные болты. Полился кипяток. Облепившие стены изнутри графские латники и ополченцы вовсю тыкали гизармами и алебардами взбирающихся солдат, отталкивали лестницы.

Лейтенанты и капитаны получили четкие указания – отступать, если придется туго. Сказано – сделано. Третий полк оттянулся в траншеи, которыми уже окопали весь Медренский холм. Командиры подсчитали потери, оказавшиеся смехотворными – пятеро убитых и три десятка раненых, и стали обдумывать дальнейшие действия. Решением, которое напрашивалось само собой, было забросать непокорный город камнями из требушетов, найти и перерезать водоводы, соединяющие колодцы Медрена с рекой, подвести к воротам и стенам тараны и осадные башни. Вроде бы, не самый глупый план – дерева в округе с избытком, осадные орудия смастерить можно запросто. Только одна беда: изготовить хорошую баллисту или требушет – это не табуретку сколотить. Тут требуется и умение, и инструменты, и время.

А генералу дель Овиллу нужна была быстрая победа. Любой ценой. Он так и заявил на общем сборе командиров, куда, кроме полковников и капитанов, пригласили и всех кондотьеров, продавших армии Сасандры свои мечи и свои знания.

– Он какой-то не такой… – задумчиво потер бороду Кулак, глядя в огонь. – Приходилось мне сталкиваться с дель Овиллом. Умный мужик. Въедливый, каждую мелочь выяснить норовит и для дела использовать. Каждый шаг продумывает. А тут ревет, словно кот по весне, ногами топочет. Выньте мне Медрен да положьте… Будто подменили!

– Будешь тут злым, – дернула плечом Пустельга. – Дерьмовый городишко. Тьфу и растереть. А как сражается!

– Не-ет… – покачал головой Почечуй. – Не от того он… энтого… жлится… Его жрет чегой-то… энтого… ижнутри. Я штарый, я жнаю.

– Ага! Жрет, – подхватила воительница. – Жаба, как тебя!

– Что ты на него взъелась? – удивился Мудрец.

– А что он морозит? Слушать смешно! – Женщина взмахнула кулаком. – Видели мы тех латников медренских. И на дороге, и в замке. Убивать их не труднее, чем нас с тобой!

– Типун тебе на яжык, баба! – возмутился коморник.

– Это я твой сейчас отрежу! – Пустельга до половины вытащила кривой нож-«яйцерез».

Кондотьер блеснул на них взглядом из-под кустистых бровей.

– А ну, тихо! Замордовали своими разборками! Ну, честное слово, как дети малые!

Воительница хмыкнула, но возражать не стала. Почечуй самодовольно расчесал пятерней бороду, словно командир поддержал именно его, потыкал в костер кривой палкой, поправляя угли.

– Если бы они так в замке дрались, как здесь, туго нам бы пришлось, – произнес Антоло, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени. На самом деле он наслаждался затишьем. Что может быть лучше костра в ночи? Сидел бы и сидел… Даже дымок навевает воспоминания о детстве и юности на холмах родной Табалы.

– Тебе откуда знать? – вздернул подбородок Кир.

– А он дрался там, – вступилась за Антоло Пустельга. – Чтобы тебя освободить, между прочим.

– А я просил?! – с жаром воскликнул Кир.

Широкая лапа Мудреца тут же упала ему на шею. Вцепилась в ворот жака, пригнула к земле.

– Сейчас носом в огонь суну, – негромко проговорил верзила. Он редко повышал голос. Кир это знал. Как знал и то, что Мудрец обычно выполняет обещанное.

Коротко хохотнул и замолчал Бучило.

– Ценить нужно, когда люди к тебе по-хорошему, – продолжал Мудрец. – Не так часто это бывает. Я, например, благодарен каждому, кто пытался меня из подземелья Медренского вызволить. Тем, кто жив остался. А тем, кто погиб, – вдвойне.

– А еще понимать должны, – добавил Кулак. – Если погрызлись, как два кота из-за кости, то мы здесь ни при чем. Шипите друг на друга, а слушать всем приходится.

Кир сопел, но молчал. Кому охота ходить с палеными волосами?

– Молодо – желено, – назидательно заметил коморник.

Антоло стало стыдно. За себя и за Кирсьена. И правда, ведут себя как дети.

– Мне кажется, – сказал он, не особо задумываясь о смысле, просто чтобы переменить направление разговора, – мне кажется, что в самом Медрене есть решение загадки…

– Озлобленные горожане там есть, – недовольно бросил Бучило. – И полтысячи латников. Это еще по скромным подсчетам.

– Да я не про то, – потер виски студент. – Почему они так сопротивляются? Из любви к графу?

– Это вряд ли… – Мудрец отпустил Кира. Зевнул, пошарил в темноте, поднял и положил на колени свой двуручник. Он любил по вечерам неспешно шлифовать лезвие меча.

– Вот я про это! – обрадовался Антоло. – Помните, Ингальт говорил: ландграф – кровопийца, каких поискать. Крестьян до ниточки обирает. Думаю, с мещанами да мастеровыми он тоже не цацкается.

– А что ж они за него в огонь и в воду готовы? – не поверила Пустельга.

– Может, какой-то алтарь в городе есть? Или древняя святыня, которая отвагу внушает?

– Школько лет… энтого… живу, а про такое шлыхом не шлыхивал! – покачал головой коморник.

– Ну, это ни о чем не говорит, – усмехнулся в бороду Кулак. – И ты, и я о многом не слыхали. Потому мне интересно знать, что студент – человек ученый – скажет.

– Я тоже не слышал ничего об амулетах, боевой дух поднимающих, – вмешался Мудрец. – Но его присутствие много объяснило бы.

– Ну да, – кивнул кондотьер. – В замке его не было, а здесь есть. В замке тельбийцы рубились из рук вон, а здесь как тысяча демонов.

– А на дороге? – Пустельга не торопилась принимать на веру первую попавшуюся идею.

– Почему амулет нельзя с собой взять? – развел руками Мудрец. – Но ты права. То, что помогает медренцам биться, наверняка не алтарь в местном храме.

– А может, человек? – новая мысль осенила Антоло.

– Что «человек»? – не понял кондотьер.

– Ну… Человек колдует. Чары наводит…

– Может быть. А почему бы и нет?

– Но тогда это не ландграф и не его гость – Змеиный Язык, – сказал Мудрец.

– И не Джакомо-Череп, – добавил Кирсьен, уже успокоившийся и проглотивший обиду.

– Тебе виднее, – подмигнул ему Кулак.

Тьялец смутился, отвел глаза.

– А почему генерал Овилл так хочет ландграфа завалить? – ляпнул Клоп, сидевший до того молча.

– А надо… энтого… – многозначительно пояснил Почечуй.

– Ну, ты сказал, дед! – восхитилась Пустельга.

– А вдруг только Медренский может амулетом пользоваться? – предположил Антоло.

– Что ж он его в замок не захватил? – повернулась к нему воительница.

– Не знаю, – честно ответил табалец. – Есть один способ проверить – пробраться в Медрен. Жаль, что это невыполнимо.

– Вот-вот, – неожиданно зло проговорил Кир. – Болтать у костра всякий может. А пойти проверить…

– Я бы пошел, – глядя ему прямо в глаза, твердо произнес Антоло. – Только как я туда проникну?

– Да… А заодно бы и ландграфа убрал бы… – мечтательно протянула Пустельга.

– В город очень даже просто пробраться, – вдруг заговорила Цветочек. В присутствии убеленных сединами воинов девчонка обычно молчала. Антоло уже привык, что его давняя знакомая никакая не сумасшедшая, но никак не мог взять в толк – зачем она увязалась с наемниками? А теперь вспомнил слова Черного Шипа: «Таких разведчиков, как она, поискать еще. Если понадобится в Медрен забраться…»

– Если нужно, проведу, – продолжала племянница крестьянского вожака. – Кто хочет?

Воцарилось неловкое молчание. Каждый примеривал на себя попытку наведаться в осажденный город. Но, несмотря на отчаянную храбрость многих наемников, желающих не находилось.