Нет. Сыщика вначале нужно подпоить. Тем более от вина он не отказывается. Ишь, за четвертым кубком потянулся.

– Флана! Еще кувшин! – выкрикнул табачник, вальяжно откидываясь в кресле. – И поесть чего-нибудь!

Рыжая выскочила из фургона, будто за дверью стояла. Ага! Значит, боится и уважает! Ничего, все равно своих плетей ты не избежишь, как бы ни старалась подлизаться…

Флана легкой походкой приблизилась к столу, поставила на середку пузатый кувшин. Рядом – глубокую миску, где на листьях салата лежали кусочки соленого сыра. Привычно увернулась от потянувшейся ущипнуть руки Тюхи. Вернулась в фургон. И все это молча, с плотно сжатыми губами. Корзьело заметил, каким похотливым взглядом проводил ее ладную фигурку изрядно захмелевший дель Ланца, вскочил и побежал вдогонку.

Запыхавшись, табачник догнал девчонку у самой лесенки. Вцепился в локоть, притянул к себе.

– Слушай меня внимательно! – зашипел он, обдавая старческим нездоровым дыханием. – Он пойдет к тебе. Поняла? Нальешь ему вина. Поняла? А в вино добавишь… Вот! – Лавочник сунул ей в руку глиняный пузырек с плотно притертой пробочкой. Это снадобье продал ему лекарь, пользовавший болящего в мансионе. Пять капель на кубок вина позволяли уснуть, не замечая резей в кишках. А если влить полный? Заснет и не проснется. Даже по голове стукать не надо. Хотя, конечно, не помешает для верности…

Флана сжала снотворное в кулаке, кивнула и с прямой, окостеневшей спиной взбежала по лестнице.

Головастик икнул, не отрывая масляного взгляда от Фланы. Тонкая рубашка не скрывала, да и не могла скрыть, округлость груди и бугорки сосков.

– Ну, ты долго намерен глазки строить? – топнула она ногой. – Может, для храбрости?

Курьер принял оловянный кубок, залпом опрокинул вино в глотку. Крякнул, вытер рукавом губы. Снова икнул.

– Вот только блевать тут не надо! – подбоченилась Флана. – Договорились?

– Ик… Договорились…

– Ну, так чего мы ждем?

Шагнув вперед, Головастик охватил ее, слюняво поцеловал в шею, толкнул на кровать, вернее, на походную лежанку. Женщина скривилась. Она хоть и многое перевидала за свою жизнь, но сильно пьяных не любила. От них одни неудобства. То никак не начнут, то никак не… Гость глубоко вздохнул и захрапел, обмякая.

Флана столкнула его с себя, вскочила с лежанки, накинула капот из зеленого атласа. Ну вот – пожалуйста! Сломался. Ну, и Триединый с ним. Ни кожи ни рожи… Худой, провонявший конским потом, кривоносый. Конечно, работа в борделе не позволяет женщине выребирать, но все же в Аксамале ее посетители выглядели не в пример лучше. И были чище… А некоторые так вовсе красавчики. Студент Антоло, например. Или лейтенант Кирсьен. Где они сейчас? Что с ними?

В дверь негромко, но решительно поскреблись.

– Сейчас! – вполголоса сказала Флана, откидывая крючок. – Вот он…

В темном проеме появились бесшабашно-злое лицо охранника и угрюмо-озабоченное – Корзьело.

– Заснул? – прошипел айшасианский шпион.

– Заснул! – ответил Скеццо, подходя к лежанке. – Эт-точно…

– Погляди, что там у него! – приказал полукровка.

Вельзиец рванул серую невзрачную куртку Головастика. Сунул ладонь за пазуху.

– Ну? Есть что? – пританцовывал на месте табачник.

– Ага! Есть, эт-точно! Кошелек…

– Не до кошельков сейчас! Бумаги есть? Знаки какие?

– О! Вот чего-то нащупал…

Скеццо вытащил запечатанное красным воском письмо и бронзовую бляху.

– Сюда давай!

Охранник протянул сложенную бумагу лавочнику. Бляху повертел и так и эдак, рассматривая изображение – стелющийся в беге поджарый кот.

Корзьело трясущимися пальцами сломал печать. Развернул письмо, шагнул ближе к свечке.

– Ледяные демоны Преисподней! – воскликнул он в полный голос, забыв, что кто-то может слышать.

– Что? – встрепенулся Скеццо. – Что такое?

– Держись за стенку! – посоветовал табачник. – А то упадешь.

– За стенку? Я лучше за нее подержусь. – Охранник сделал полшага к Флане, которая сжалась, втягивая голову в плечи.

– Погоди! Потом! – прикрикнул на него Корзьело. – Успеешь еще… Знаешь, что у него в письме?

– Да не томи, фра. Говори уже. – Скеццо показал щербатый оскал.

– Император умер…

Эти слова прозвучали буднично и безучастно, словно и не свидетельствовали об окончании целой эпохи в жизни Сасандры. Многие люди родились, выросли и состарились при нынешнем императоре. Точнее, при бывшем. Теперь-то жрецы быстренько выберут другого.

Флана тихонько ойкнула и зажала рот ладошкой.

Скеццо полез пятерней в затылок:

– Во дела… Это ж что начнется…

– Да уж. Начнется. – Корзьело взял из пальцев вельзийца бляху. Подкинул на ладони. – Это был гонец, а не сыщик. Слава Триединому!

– Гонец не гонец, а на государственной службе, – пробурчал охранник. – Поднимется, развоняется… Эт-точно.

– Не поднимется! – жестко отрезал табачник.

– Да ну? – удивился Скеццо. Быстро наклонился к Головастику. – Так он же дышит!

– Дышит? – Корзьело, охнув, присел с ним рядом. – Верно.

– Эт-точно. Вернее некуда. Добить бы надо…

– Так чего ты ждешь?

– Ага. Сейчас… – Скеццо потянул корд из ножен.

Табачник, кряхтя и держась за поясницу, привстал, делая шаг назад. Не хватало еще, чтобы кровью измараться. Пускай сам пачкается. Такому головорезу не в диковинку.

– Только попробуйте! – раздался звонкий решительный голос.

Подняв глаза, Корзьело похолодел. Сразу захотелось зажмуриться. А то и сжаться до размеров макового зернышка. Прямо на него глядело острие арбалетного болта. А за граненым штырем искрящийся решимостью зеленый глаз. И растрепанные рыжие волосы.

Флана! Вот кошка драная! Сама потаскуха, и мать ее, и бабка, и все бабы в роду…

– Ты положь игрушку, девочка, – почему-то осипшим голосом проговорил Скеццо. – Не приведи Триединый, выстрелит…

– Обязательно выстрелит, – заверила рыжая. – Вот увидишь.

– Стерва… – прошипел Корзьело.

– Эт-точно. – Вельзиец держал руки ладонями вперед. По всему чувствовалось: ему не впервой стоять под прицелом.

«Когда она успела подхватить оружие? – пульсировала мысль под черепом табачника. – Да еще взвести ухитрилась. И зарядить. Вот сволочь… И ведь всадит болт, не пожалеет…»

– Убирайтесь оба! – не терпящим возражения голосом приказала Флана. – Выметайтесь! Чтоб духу вашего…

– Пошли, Скеццо. – Корзьело хотел толкнуть в плечо охранника, но передумал. Мало ли что взбредет этой стервозе в голову? – Пошли! Он сам сдохнет. Без нас…

– Не понял… – повел тот плечами. – С чего бы ему дохнуть?

– Она сама его отравила. По моему приказу. Пошли. В ближайшем же городке я сдам ее в магистрат как отравительницу.

– Демона лысого ты сдашь, а не меня! – со злостью не сказала, а выплюнула Флана. – У самого рыло в пуху!

– А ты докажи! – пятясь и стараясь спрятаться за широкую спину Скеццо, откликнулся Корзьело. – Кто тебе, потаскухе, поверит?

– Есть в Аксамале человек…

– Ты бы все ж таки положила игрушку! – вступил охранник. – Нас двое. Одного подстрелишь, другой тебя достанет. Эт-точно!

– Знаю! – Зеленые глаза опасно прищурились. – Потому пристрелю тебя, ублюдок беззубый! А с этим кошачьим огузком я и голыми руками справлюсь. Буркалы бельмастые выцарапаю…

Арбалет качнулся вверх-вниз, уставился вельзийцу в пупок. Захочешь не промажешь.

– Ну! Вы убираетесь?

Тут уж и Скеццо попятился, негромко рыча от ярости. Как ни унизительно здоровому мужику отступать перед шлюхой, а жить хочется каждому.

– Чего ты хочешь добиться? – выкрикнул Корзьело из-за его спины. – Вернуть нас в Аксамалу?

– Да уж не в Айшасу!

– Ты не сможешь не спать, не есть и сидеть все время с самострелом!

– Знаю. Потому завтра утром вы убирайтесь куда хотите, а меня оставите здесь. На этой обочине.

– С дохлым курьером?

– Даже гниющий труп лучше вас, уродов! Проваливай, кому сказала!