Он шагал и думал о том, обманул добрейшего прана Вито альт Габино, сказав, что не хочет принимать деньги из гордости. Нет, именно из гордости. Только не из гордыни, а именно из гордости, которая является, несомненно, положительной чертой. С того самого дня, как за первое выступление ему заплатили, Ланс альт Грегор гордился тем, что способен сам себя обеспечить. И никогда не просил денег даже у самых ближайших друзей. Ну, да Регнару и Коэлу даже в голову не могло прийти совать ему кошелёк. Любая помощь, но только не деньги. При этом сам менестрель раздавал заработанное золото легко и непринуждённо, давал щедрую милостыню нищим на паперти, любил угощать ближних и дальних знакомых.
Нельзя сказать, что за свою жизнь последний и единственный представитель Дома Багряной Розы никогда не испытывал нужды. Порой он попадал в опалу у правителей или глав Великих Домов. Иногда сам переставал сочинять музыку и отказывался от выступлений, поскольку никогда не повторялся. Тогда он уходил в наёмники, благо отбоя от желающих заполучить опытного бойца не было. Но никто и никогда не смог бы обоснованно заявить, что величайший менестрель двенадцати держав живёт за чей-то счёт.
А у чужих людей Ланс остерегался принимать любую помощь. Слишком уж часто выходило так, что за пустяковую услугу от него требовали едва ли не вассальной присяги. Помогут на медный грошик, а отдачи потребуют на десяток полновесный «лошадок». Вот потому многие люди, попадавшиеся магу-музыканту на пути, называли его чёрствым и бессердечным человеком, способным заботиться только о себе.
Он старался не разубеждать их. Таковые слухи способствовали его душевному покою и равновесию. Чем больше людей знали о его жёсткости и бездушии, тем меньше находилось желающих проверить слухи. Цепляться с просьбами и жалобами, уговаривать сделать для них что-то… А тем, кто в самом деле нуждается, можно помочь и не спросясь.
Не зря же Коэл и Регнар выговаривали ему порой за умение влипать в неприятные истории. Скажем, зачем он полез драться с унсальцами, кода они пытались прищемить хвост Дар-Вилле? Наверняка пран Никилл альт Ворез из Дома Жёлтой Ласточки — глава тайного сыска Унсалы — затаил на него обиду. Ведь в этих шпионских играх как нужно? Или не встревать, или не оставлять свидетелей. Иначе аукнется. Не сейчас, так через год, пять, десять… Если, конечно, Ланс альт Грегор столько проживёт. С его-то умением находить неприятности на свою… голову. Особенно сейчас.
Без шпаги альт Грегор ощущал себя голым и незащищённым. Конечно, ему дали кинжал, который менестрель спрятал за голенище, и абордажный тесак. А вот шпага — не то оружие, чтобы где-то завалялась лишняя. Шпага — олицетворение чести благородного прана, с ней просто так не расстаются. Ланс, самом собой, владел простейшими приёмами фехтования на тесаках, но понимал, что польза от них может быть в рубке на заполненной людьми палубе или в пьяной драке. С тесаком ему не выиграть не то что дуэли, а поединка один на один с любым человеком, имеющим самый малый опыт. Но отказываться он не стал — предстояла долгая и трудная дорога в Аркайл, где ни один клинок не будет лишним.
В воротах города Ланс не заметил ни единого стражника. Да уж… Дисциплина у местных оставляла желать лучшего. Впрочем, он хорошо помнил трагерское разгильдяйство ещё по прошлым годам, когда служил в эскадре адмирала Жильона альт Рамиреза. Оставалось надеяться, что в ближайшее время никто не нападёт на Эр-Кабечу, иначе городу придётся туго.
Внешне поселение ничем не отличалось от десятков виденных Лансом в Трагере, Кевинале, Вирулии. Да, собственно, и южный Аркайл строился так же. Основание домов из камня, густо побеленного, чтобы не давать стенам прогреваться, второй и третий этажи — фахверк. Унсальское слово, обозначающее стену, собранную из деревянных балок, между которыми закладывали, как правило, глину, смешанную с соломой, давно распространилось по всему северному материку, как и сам способ строительства. Дёшево, надёжно, красиво. На южном материке и на островах строили по-другому. Ланс для себя объяснял эти отличия привычкой людей к определённому укладу и доступностью того или иного материала. Вот на Голлоане, например, растёт дерево, ствол которого пустотел внутри, но очень прочен. Путешественники утверждали, что из него там делают всё — начиная от посуды и домашней утвари и заканчивая оружием и крепостными стенами. Ну, и жилища, разумеется, тоже. Сам Ланс с трудом представлял, как такие дома не валит ветер, но проверить пока возможности не было. Из всех двенадцати держав он не посетил пока что Райхем и Голлоан, но и не слишком жалел об этом, вспоминая рассказы о страшной жаре райхемских степей и напитках из кислого молока, которые бытовали у тамошних дикарей вместо вина, а на остров — родину узкоглазых темнокожих бойцов — из-за живности, населяющей его же, наравне с самими голлоанцами. Ведь всем известно, что ядовитые жабы, смертельно опасные комары, отравленные бабочки, зубастые черви, гигантские многоножки, колючие жуки и прочие твари, не говоря уже о змеях, шершнях и клещах-кровососах, водятся исключительно в дождевых лесах Голлоана. Ланс не испытывал желания сводить с ними близкое знакомство. Уж лучше встретиться с чёрным медведем в Карросских горах, чем с саженной ящерицей, из пасти которой каплет яд. А теперь, после общения с Пунгом и Вонгом у менестреля исчезло даже желание слышать что-либо о Голлоане.
Нависающие над улицей верхние этажи домов давали достаточно тени, несмотря на то, что солнце стояло в зените. Под стенами лежали собаки с вываленными розовыми языками. Дышали жадно и тяжело. Вряд ли горячий воздух помогал им охладиться. Если здесь так жарко в начале осени, то что же делается в разгар лета? Наверное, тогда все собаки Трагеры становятся морскими собаками — в воде хоть немного прохладнее.
Больше никого живого на улицах не было. Коты наверняка прятались в погребах, голуби и воробьи укрывались от солнца под козырьками крыш и на чердаках. А коровам и козам днём положено пастись в поле, а не слоняться по городу. Люди, само собой, отдыхали. Кто-то дремал у себя дома, кто-то неспешно болтал, попивая кислое слабенькое вино с виноградников Роя-Герра — до них отсюда рукой подать — в харчевнях.
Ещё одно преимущество узких улочек — в них всегда гуляет ветер. Воздух втягивается в тесное пространство между домами, как в печную трубу, создавая сквозняк. Он обдувает прохожего и приносит пусть малую, но свежесть.
Всё бы хорошо, но сквозняки Эр-Кабечи невыносимо воняли рыбой.
Выросший в землях, расположенных далеко от моря, менестрель с детства не слишком восхищался ароматами даров моря, а уж после приключения на Айа-Багаане, когда ему пришлось прятаться в корзине с килькой, заработал стойкое отвращение к рыбной вони. Лансу казалось, что он отмывался несколько дней, настолько слизь вместе с запахом впиталась в его кожу и волосы. С тех пор селёдка, килька и анчоусы стали его злейшими врагами.
В Эр-Кабеча, рыбацком городке, вряд ли могло пахнуть по-другому. Его жители кормились из моря и зарабатывали на нём. Но альт Грегору казалось, что он сходит с ума. Срочно захотелось выпить вина. На серебряную монету, подаренную ему лейтенантом, Ланс мог купить кувшин самого лучшего бурдильонского, но откуда такое вино в трагерской глуши? С другой стороны, монета предназначалась «на развод» и тратить её на выпивку не хотелось. Тогда что остаётся? Заработать денег музыкой, благо флейта-пикколо оставалась с ним. Шагая по улицам, Ланс ощущал её спиной, поскольку засунул на пояс сзади.
С большим трудом менестрель сдержался, чтобы не постучать в ближайший ставень и не спросить — где тут самая дорогая харчевня, для дворян? Но, памятуя что столь неосторожный поступок чреват скандалом, а то и потасовкой, он решил вести себя благоразумно. Всё равно в десятках маленьких провинциальных городов заблудиться можно только в том случае, если завяжешь глаза и вольёшь в себя три-четыре кувшина самого крепкого вина. Все дороги ведут к рыночной площади в центре. Всегда. Они расходятся, как солнечные лучи или, если угодно, как щупальца у спрута. На площади стоит ратуша, размер которой зависит от того, насколько богато поселение, напротив — церковь. Очень часто в самой серёдки сохраняется колодец с «журавлём» — наследие стародавних времён. А по окружности, само собой, лавки и харчевни с гостиницами. Утром площадь занимают торговцы всяческой снедью, к полудню она пустеет, а ближе к вечеру превращается в место для прогулок, великосветского общения и нудных многозначительных разговоров, ибо провинциальные праны имеют необъяснимую тягу к бесконечным разглагольствованиям, а купцы и богатые ремесленники, во всём тянущиеся за дворянским сословием, им неустанно подражают.
