Возвращаться в Бракку менестрелю не хотелось. Он твёрдо решил сопротивляться до последнего и, поглядывая на приближающуюся каракку, подобрал полено поухватистее. НЕ шпага, конечно, но и с деревяшкой опытный фехтовальщик кое на что способен. Пусть сунутся. А если окружат и обезоружат, можно ив море прыгнуть. Желательно при этом захватить с собой пару браккарцев, чтобы у акул получился обед пороскошней. Ланс никогда не выделялся полнотой, а после скитаний и переживаний совсем отощал — кожа да кости, а ведь рыбам тоже есть хочется.

По мере приближения корабля, становилось заметно, что шторм, изуродовавший «Бархатную розу» не пощадил и его. Грота-марсель выделялся более тёмным цветом, чем все остальные паруса, выбеленные ветром и солёными брызгами. Верхний рей на фок-мачте носил следы ремонта, а фордуны шевелились на ходу, напоминая растрёпанную дерюгу. Вместе с тем Ланс не мог не отметить — в подлунном мире не рождались ещё мореходов, лучше барккарцев. Сперва они не допустили тех повреждений, что привели фелуку южан к гибели, а потом быстро починили рангоут и такелаж.

«Лунный гонщик» приближался неторопливо, скользя в полулиге с севера от островов. Менестрель на том уровне, на котором затравленный зверь догадывается о наступающей на пятки погоне, чувствовал ищущие его глаза. Ему не нужно было видеть напряжённо застывшего в «вороньем гнезде» наблюдателя или выстроившихся вдоль борта свободных от вахты матросов. Он кожей ощущал взгляд Дар-Виллы, который не сулил ничего хорошего. Браккарская шпионка не из тех женщин, что прощает обиды. Попасть в её руки после всего, что между ними было, откровенно говоря, боязно.

Как и следовало ожидать, заметили менестреля очень скоро.

Замахали руками! Заголосили! Забегали вдоль борта!

Ланс покрепче сжал полено. А что ему оставалось?

Может, и к лучшему? Снова угодить в плен к островитянам вместо того, чтобы умирать от голода и жажды на голой скале? Как-то неприятно звучит, отдавая чем-то мерзким, похожим на скользкого червя или гнилую раскисшую грушу, лопающуюся под пальцами. Неужели он, Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы дожился до такого, что готов позабыть о чести и гордости? Ради чего он готов терпеть унижения? Гнев всколыхнулся внезапно, заставляя выпрямиться и скрестить руки на груди, не выпуская из одной из них дубинки.

Нет такой причины, по которой он, альт Грегор, сдастся без боя браккарцам!

А как же надежда помочь Реналле, которая в ней очень нуждается? Эта непрошенная мысль закралась под темя ядовитым южным паучком из тех, которых ни за что не разглядишь, пока не укусят.

Ничего! Свет клином на ней не сошёлся! Найдёт себе молодого и богатого, не впервой!

Тут же Лансу стало стыдно — впору самого себя поленом по лбу огреть. Изо всех сил, чтобы искры из глаз посыпались. Какое он имеет право осуждать? Что он сделал для того, чтобы завоевать сердце Реналлы? Или даже не так… Что он сделал, чтобы подтолкнуть её к решению, что с ним ей будет легче жить, чем с любым другим мужчиной? Какие шаги предпринял, чтобы убедить её в искренности чувств и серьёзности намерений? Наговорил кучу комплиментов в памятную ночь перед дуэлью? Ну, и что? Что из них следовало? Что старый развратник заинтересовался очередной молодой красоткой, свежей, как лепесток розы на рассвете? Что она должна была ответить? Или во вторую встречу, когда он ворвался через окно — грязный, заросший, воняющий чесноком и вином? Наговорил кучу гадостей на этот раз, устроил драку с законным правителем Аркайла. Наверное, Реналла должна была повиснуть у него на шее, завизжав от восторга?

Старый дурак! Вспомни, что ты плёл принцессе Ирелле, стоя у садка с миногами. Ты живёшь для того, чтобы когда-нибудь пригодиться Реналле. Если она попадёт в беду, ты должен оказаться рядом, преодолев любые препятствия, пройдя над пропастью, переплыв через океан, прорубившись сквозь толпу врагов. Только так и не иначе. Особенно тепреь, когда она, возможно, в опасности, возможно, терпит лишения, возможно, нуждается в помощи, как никогда ранее.

И для этого ты должен выжить, наплевав на дурацкие понятия о чести и гордости. Если потребуется, ты будешь извиняться перед Дар-Виллой и кланяться Нор-Лиссу, лишь бы получить призрачную надежду на побег. Ни закованный в кандалы, ни брошенный в темницу, ни, теп более, мёртвый ты Реналле не поможешь.

Ланс пару раз глубоко вдохнул и отбросил полено.

Он был готов к встрече с неизбежным.

Тем временем суета на «Лунном гонщике» не утихала, а стала вообще какой-то странной. Будто скучающий и жестокий бездельник потыкал палкой в муравьиную кучу, превратив в считанные мгновения размеренное и упорядоченное движение её обитателей в бессмысленную кутерьму. Каракка, напоминающая разворошенный муравейник, закладывала правый галс, открывая орудийные порты.

К чему бы это?

Браккарцы, конечно, отчаянные ребята и любят пошутить, но не собираются же они, в конце концов, расстрелять из пушек менестреля, неподвижно застывшего на плешивой верхушке утёса? Или они что-то увидели?

Ланс завертел головой, но на бескрайней глади океана, кроме каракки, ничего не обнаружил. Отдалённые острова возвышались серыми безликим громадами — попробуй различи. Вроде бы на одном, самом большом, виделось что-то похожее на дело рук человеческих — то ли развалины башни, то ли груда камней, сложенная наподобие бруствера. Но это могли быть и самые обычные валуны, остатки рассыпавшейся от ветра и волн скалы.

Что же тогда так взволновало северян?

Менестрель потом осознал, что мог бы долго гадать о причинах беготни и суеты на каракке, но так и не выдвинул бы ни одного достаточно правдоподобного объяснения. А всё потому, что последовавшие события оказались такими невероятными, что не могли прийти в голову ни одному здравомыслящему человеку.

Внезапно выше клотика грот-мачты браккарского судна взметнулись толстые розоватые щупальца. Солнечные лучи, преломившись в мириадах брызг, превратили их в россыпь бриллиантов, которая на миг обернулась радугой, а потом опустилась на паруса и такелаж. Бледные присоски выделялись на маслянисто поблескивающей коже, словно пупки покойников.

То ли гигантский кракен — а никаких сомнений в том, кто напал на судно, не оставалось — чуть-чуть помедлил, то ли время для Ланса замедлилось, но он успел подумать, что правдивы рассказы о мореходах, которые принимали чудовище, заснувшее на волнах, за остров и причаливали к нему. Одни, как утверждают слухи, даже огонь развели на спине кракена. А вот болтовня о том, что, поднявшись из глубин моря, многоногий гад — или зверь? — приманивает чаек, хватая их щупальцами, казалась сущей ерундой. Ну, что для него чайки? Как для собаки блохи. Разве ими можно насытиться? Для него ведь и акулы, что лошади слепни — кусать кусают, а сожрать вряд ли получится. И уж тем более, байка о старике из прибрежной деревушке на востоке Тер-Веризы, который подкармливал кракена и, таким образом, заручился дружбой властелина холодных океанских глубин, казалась совсем уже неправдоподобной.

Нет, вполне возможно, речь во всех историях шла о разных обитателях моря. Ведь ни для кого не секрет, рыбаки иной раз ловят на крючок кальмаров размеров в две ладони и каракатиц, которые лишь чуть-чуть крупнее. Спрутов, именуемых так же осьминогами, даже Лансу приходилось видеть самых разных. От маленьких, с кулак величиной, до матёрых — тулово, как ведро, а щупальца в размах рук взрослого человека каждое. В Вирулии готовили десятки вкуснейших блюд из спрутов, кальмаров и каракатиц, хотя альт Грегору они не слишком нравились из-за особого привкуса, неприятного, по всей видимости, лишь ему одному.

Если подумать, самая обычная морская тварь, вроде трески или трепанга, но ведь рассказы о Великом Кракене не на пустом месте возникли. Видели их моряки, видели издали, поскольку те, кто повстречался лицом к лицу, вряд ли мог, похвастаться перед благодарными слушателями. Находили кашалотов и гладких пузатых китов со страшными ранами. Ланс, признаться честно, думал, что кракены ушли в небытиё вместе с драконами. Ан, нет! Доведётся увидеть Великого Икку, как называли это чудовище тер-веризцы, воочию.