Именно здесь Ланс осознал, что надежды, будто его чувства к Реналле остывали по мере удаления от берегов материка и, наконец-то, охладели окончательно, разбились в мелкие осколки. Зелёные очи плыли перед ним в темноте комнаты — хоть зажмуривайся до вспышек под веками, хоть нет. Улыбка, каштановая прядь, выбившаяся из причёски и упавшая на висок. Лёгкий наклон головы, изящное запястье…

И тогда альт Грегор зажигал свечу, доставал бережно хранимый под подушкой рисунок. Чёрные росчерку уголка на плотной бумаге. Осторожно разворачивал, чтобы — не приведи Вседержитель! — на надорвать краешек, повредить сам набросок, начинавший бледнеть на сгибах.

Он глядел на её лицо, оставшееся далеко-далеко, за двумя морями, на северном материке, и не мог наглядеться. Вспоминал и ощущал, что воспоминания порабощают его душу, овладевают ею, как морозная зима лесами и полями Аркайла.

Шаг за шагом, мгновение за мгновеньем менестрель разбирал всю историю их знакомства, с одной стороны неудачного, но с другой — подарившего ему счастье любить, любить искренне и от всего сердца.

В чём он сделал ошибку? Почему удача вдруг развернулась спиной? Рассорился с друзьями. Нажил кучу врагов. Потерял шпагу и перстень — реликвии Дома Багряной Розы. Угодил за решётку и едва не расстался с головой. Оказался на далёкой враждебной Браккаре и вынужден жить, окружённый ненавистными ему островитянами.

Ведь мог же он, знаменитый менестрель, пользующийся благосклонностью его светлости Лазаля, уладить дело миром с Ак-Нартами и уже на следующее утро просить руки Реналлы у её отца? Наверняка, тот согласился бы. Награды, полученной от герцога, вполне хватило бы на покупку небольшого домика, и даже не на окраине, а неподалеку от Соборной площади.

А что потом?

Имя Ланса альт Грегора звучало — как, впрочем, и его мелодии — далеко за пределами Аркайла, но заработки менестреля случайны и непредсказуемы, как погода на берегу Эр-Трагерского залива. Ланс и помыслить не мог, что по его вине самая прекрасная девушка в двенадцати державах может оказаться без средств к существованию. Опять же, разница в возрасте. Сколько ему ещё отмерил Вседержитель? Пятнадцать-двадцать лет, если не напорешься на чей-то клинок в подворотне, будь то честная дуэль или ограбление? С чем тогда она останется?

Таким образом, Ланс не мог не признать, что поступил правильно, начав безнадёжную борьбу с любовью, которая вспыхнула в его сердце. Ведь он думал не о своём счастье и своей радости, которые останутся навек для него недоступными, а о счастье и радости любимой девушки. Но следовало признать, что борьбу он проиграл. Мысли о Реналле преследовали его неустанно. Метались в голове, то разбегаясь по самым отдалённым закоулкам сознания, то свиваясь в клубок, при этом жалкие попытки выстроиться в тройные ряды неизменно проваливались с громким треском. Ну, прямо как миноги. Не потому ли Ланс так любил останавливаться и подолгу стоять у садка с этими рыбами?

В этот день, достаточно жаркий и солнечный по меркам северян, но напоминавший самую лютую зиму для ощущений айа-багаанца, менестрелю не дали насладиться одиночеством. Краем уха уловив лёгкие шаги, он повернул голову и увидел одну из дочерей Ак-Орра — принцессу Иреллу. Конечно же, полностью её следовало величать — её высочество Ак-Ирелла тер Шейл из Дома Белой Акулы, но Ланс предпочитал использовать в уме сокращённые наименования.

Следует пояснить, что с тремя принцессами Ланс альт Грегор познакомился в тот первый день, когда явился давать урок музыки его величеству Ак-Орру. Местом для занятий назначили зимний сад — просторный овальный зал, потолок которого состоял из застеклённых оконных рам. Не виражами! Прозрачным стеклом! Очень прозрачным! Очень большими кусками — полтора на полтора локтя! Как браккарцы умудрились так превзойти мастеров его родной державы? Трагерцев, считавших себя несравненными мастерами, когда речь заходила о клинках? Унсальцев, знавших толк в пушках и пушечном зелье? Хвастунов и задир вирулийцев, делавших самые тонкие ткани? Уму непостижимо.

Чуть позже ему объяснили, что в рамы вставлены по два стекла, в отличие от виражей. Именно прослойка воздуха между ними не позволяла морозу суровыми браккарскими зимами проникнуть внутрь зимнего сада. И снова удар по самолюбию. Ланс не считал себя болваном, но утеплял бы стены и потолок не воздухом, а соломой или пористым кирпичом из красной аркайлской глины. Но воздух? Воздух, три тысячи зелёных и пупырчатых болотных демонов!!! А к ним вдобавок мохнатая кикимора и три черноногие гыргалицы из унсальских лесов! Каким образом, будь они хоть учёные, хоть разученные, браккарцы догадались что воздух не пропускает холод?!

Пран Нор-Лисс взялся что-то объяснять, ссылаясь, что в пористом кирпиче важнее всего как раз не обожжённая глина и именно мелкие пузырьки воздуха, оставшиеся в ней при затвердевании. Но Ланс всё равно ничего не понял, после чего тощий старик добил его, поведав, что пол в зале, отведённом под зимний сад, просверлили, подвели трубу от горячего источника, которых немало в горах, окружавших Бракку. Потом в полу наделали бороздок… В гранитных плитах! Главный учёный Браккары утверждал, что мастера использовали для этой работы алмазные резцы, но разум Ланса уже отказывался воспринимать это «натуру» в каких бы то ни было ощущениях. Алмазы? Чтобы ковырять гранит? Можно подумать, нельзя их использовать более достойно… Ну, ладно, положим, прорезали. Так браккарцы пустили в канавки горячую воду из источника, и это дало им возможность круглый год выращивать в дубовых кадках самые разнообразные южные растения. Диковинные цветы и пальмы с Айа-Багаана, колючие лианы и фикусы с Голлоана, магнолии и кедры из Вирулии и ещё множество других, названий которых менестрель не знал и о существовании которых ранее не догадывался. У одной из стен журчал маленький фонтанчик, сложенный из неотёсанных камней. Он очень напоминал родник в горах. Только вода горячая. Ну, вполне возможно, для браккарцев ничего удивительного, хотя Ланс в походах привык, чтобы из родников била ледяная вода — такая, чтобы зубы ломило.

Среди кадок и длинных ящиков, расставленных, казалось бы, без какого бы то ни было порядка, оставались дорожки и одна центральная полянка. Там стояли резные скамейки со спинками и на подставках возвышались цимбалы и виола да гамба — в отличие от виолы да браччио во время игры её держали стоймя.

Ланс едва-едва успел оглядеться, приходя в себя после головокружительных объяснений прана Нор-Лисса, как в зимний сад вошёл король в сопровождении трёх юных миловидных девушек. Главный учёный Браккары немедленно изобразил поклон. Менестрель последовал его примеру. Конечно, глубже, чем хотелось бы, но всё-таки не достаточно для приветствия особы королевской крови. Его величество кивнул и широким жестом указал на спутниц:

— Пран Ланс, мои дочери сгорали от нетерпения, желая познакомиться с прославленным менестрелем, самым известным исполнителем во всех двенадцати державах.

Альт Грегор окинул принцесс быстрым взглядом. Хорошенькие. С первого взгляда видно, что сёстры. Скорее всего, погодки. Ну, может быть разница в возрасте и больше, но тогда удивительно, почему старшая до сих пор не замужем? Неужели Высокие Дома Браккары так обнищали на благородных отпрысков, желающих породниться с королевским семейством? Ещё два-три года назад они заинтересовали бы его. Улыбка, шутка, комплимент, а там можно пройтись прогуляться «под ручку» на террасу. Конечно, Ланс никогда не позволял себе серьёзных отношений с дочерьми правителей. Тут надо держать ухо востро, чтобы не угодить на кол или на плаху. Так, невинный флирт, лёгкий поцелуй, сонатина, посвящённая красотке со стороны менестреля, цветок или ленточка, как ответный дар. Он и с правительницами старался вести себя сдержанно. За исключением, пожалуй, княгини Зохры с южных островов. Но там, скорее, она увлеклась прославленным магом-музыкантом и потащила его в постель, а тут уж благородный пран не имеет морального права оттолкнуть женщину, особенно если она знатна и хороша собой.