Пока менестрель, отвыкший за месяцы тюрьмы и скитаний от человеческих условий жизни, соображал, что же слуга имел в виду, юноша вернулся, прижимая к животу пузатый кувшин. Подогретая вода! Как же он сразу не догадался. Ведь благородным пранам свойственно умываться по турам тёплой водой, а не плескать в лицо две-три пригоршни ледяной из реки или ручья, и уж тем более не размазывать грязь из замшелой бадейки, в которой кишмя кишат карминно-красные личинки комаров или как там этих мерзких извивающихся червей положено называть?

Кусок мыла лежал на табурете рядом с медным тазом. Снарр сливал менестрель на руки, пока тот с наслаждением умывался, а потом почтительно передал полотенце. Помог опоясаться перевязью, расправил сзади складки камзола. Порывался даже расчесать Лансу волосы, но тут уж альт Грегор воспротивился. Не до такой уж степени он беспомощный, да и отдаёт чем-то непристойным, когда один человек мужского пола так ухаживает за другим. В глубине души маг-музыкант понимал, что большинство его знакомых пранов из Аркайла не увидели бы в поступке слуги ничего зазорного, но Ланс свято соблюдал собственные принципы, не желая отступать от них ни на волосок. Но завязать тесёмку, стягивающую хвост всё-таки позволил юнге. Сам он никогда не любил морочиться вслепую — или затянешь так, что вечером не развяжешь, или узел получится слабый и волосы растреплются посреди дня.

После утренних прихорашиваний менестреля ждала ещё одна приятная и давно позабытая неожиданность. Завтрак, принесенный прямо в комнату. На подносе, который, пыхтя не от усилий, а от боязни споткнуться и уронить, приволок слуга, стояли — глубокая тарелка с овсяной кашей, два сваренных всмятку яйца на подставках, блюдце с янтарно-жёлтым малом, тарелка с ломтиками ветчины, объёмистая чашка и фарфоровый чайник, покрытый голубоватой глазурью. И конечно, хлеб! Тёмный по сравнению с тем, который привыкли есть в Аркайле, да и вообще на материке, но вкусный, с хрустящей корочкой, и как оказалось, с примесью зёрен тмина, придававших ему необычный аромат.

Внезапно вспомнив, что голоден, как волк, Ланс набросился на еду.

Снарр с улыбкой наблюдал за ним, присев на край табурета в углу.

— Дар-Пенн… То есть, пран Дар-Пенн давал какие-нибудь распоряжения, куда идём с утра? — спросил альт Грегор с набитым ртом.

Юнга пожал плечами.

— Нет, ничего.

— Странно, они с его величеством столько всего понапридумывали для меня и, вдруг, молчлк. Или с браккарцы с утра не делают важных дел? — Прищурился Ланс.

— Делают, делают. Смею вас заверить, делают, — донёсся откуда-то из коридора шелестящий старческий голос. Через мгновение порог переступил похожий на журавля пран Нор-Лисс.

— Моё почтение, — слегка поклонился Ланс. Сгибать спину, выказывая подобострастие, он не собирался, как бы там ни плясали вокруг пожилого браккарца придворные, но всё же следовало оказать уважение к старости.

— Я вижу, вы вскакиваете ни свет, ни заря, молодой человек. Это похвально, — Нор-Лисс по-хозяйски огляделся. — Я полагал, благородные праны на материке более изнежены.

— В большинстве своём, да. — Кивнул менестрель. — В особенности те, кто привыкли жить в городских домах, окружённые толпой слуг. Но моё детство прошло в провинции, в весьма небогатом замке, отрочество в музыкальной академии, где юнцов держали в чёрном теле, словно новобранцев в казарме, а зрелые годы я провёл в странствиях и на войнах — там, знаете ли, всегда не хватает времени, чтобы понежиться в постели с утра.

— О! Я вас чудесно понимаю! — Блеклые старческие глаза остановились на музыканте. — детство, отрочество и раннюю зрелость я провёл точно так же. Думал, отосплюсь в старости, когда достигну власти и успеха. И что в ыдумаете?

— Уверен, что вы сейчас поведаете мне, как государственные хлопоты отнимают у вас время на сон и отдых, — прищурился Ланс. Сколько раз он это слышал от пранов старшего поколения? Не перечесть.

— С чего бы это? Напротив, я хотел похвастаться, что с годами я научился спать совсем мало, и это весьма помогает мне в хлопотах на благо королевства. Одна стража или полторы.

— Завидую!

— Не завидуйте. Это старость. Кроме бессонницы хватает бед, — Нор-Лисс склонил голову к плечу. — Боли в суставах, одышка, запоры, в конце концов.

Ланс развёл руками:

— Знаком с бессчётным множеством пранов моложе вас, которых терзают эти же недуги. А вдобавок к ним — слабоумие, которого вы лишены напрочь, несмотря на почтенный возраст.

— Вы так считаете? Эх, не приходилось вам беседовать с моими подчинёнными. Они бы вам растолковали, что мозги мои высохли ещё лет пятнадцать назад и сейчас перекатываются внутри черепа, словно сморщившееся ядрышко лещины в скорлупе. И не выкатывайте глаза. Я прекрасно знаю, о чём эти юнцы шепчутся у меня за спиной.

— И не выгоняете их?

— А зачем? Во-первых, под моим чутким руководством они приносят какую-никакую пользу королевству, а так начнут пьянствовать и волочиться за юбками. Во-вторых, мне придётся где-то искать других — кто может с уверенностью заявить, что они не будут такими же точно склочными бездельниками, думающими лишь о том, как набить монетами свои карманы?

— Вот как!? — Ланс невольно улыбнулся. — А прана Дар-Вилла все уши прожужжала мне, что на Браккаре каждый подданный его величества Ак-Орра готов жизнь отдать за державу.

— Дар-Вилла? Сухопутный капитан? Много она понимает в настроениях столичных щёголей… Впрочем, иного она и не могла говорить. Знаете ли, пран Ланс, у нас на Браккаре принято не ругать свою Родину перед иноплеменниками. Разве у вас не так обстоят дела? — Старик прищурился. Потом глянул на Снарра. — Поди прочь. Не видишь, благородные праны разговаривают?

Юнга кивнул и, пятясь, покинул комнату. Глаза его при этом оставались выпученными, как у болотного демона. Правда, менестрель никогда не встречал болотных демонов, да и горных тоже, но в Аркайле ходила такая поговорка — что ты вытаращил глаза, как болотный демон?

— Вы хотите мне поведать что-то тайное? — улыбнулся альт Грегор.

— И в мыслях не держал. Но ваш слуга подумает так.

— И что с того?

— Подумав, он обмолвится поварёнку, кухарке или слуге какого-нибудь гвардейца, с которым будет бездельничать на заднем дворе. К вечеру все обитатели дворца будут знать, что старый, дряхлый и больной Нор-Лисс говорил с заезжим менестрелем о чём-то важном. Это подогреет интерес пранов к вам, это отпугнёт некоторых задир, наподобие прана Ак-Нарта, это подтолкнёт кое-кого к беседе со мной…

— Мудро.

— Я играю в эти игры без малого сорок лет. Тут даже если не захочешь научиться. Жизнь заставит.

— А на самом деле — о чём мы будем говорить?

— О всяких пустяках. Например, я хотел бы отвести вас в ту галерею, где висят картины юного Ак-Карра, убитого вашей рукой. Вы же хотели на них взглянуть?

— Не так, чтобы горел желанием… Скорее, это Дар-Вилла настаивала, чтобы я их увидел. Она говорила, что юноша — небесталанный художник.

— Что ж, позволю вам судить об этом самостоятельно. Пройдёмте?

— Конечно! — кивнул Ланс, учтиво пропуская пожилого прана вперёд.

Они зашагали по коридорам. Сегодня они освещались не факелами, а ярким утренним солнцем через узкие окна, больше похожие на бойницы, которые располагались под потолком сводчатого прохода. К слову сказать, в Кевинале, Трагере и Аркайле пускать дневной свет в замки не догадались — они и ночью и днём освещались факелами. Разве что в комнатах знати делали витражные окна.

Менестрель задрал голову, пытаясь разглядеть как выполнены световые отверстия и не нарушают ли они крепость каменной кладки и каким образом их закрывают, когда начинаются дожди или снегопады, и вдруг заметил странный отблеск. Стекло?

Должно быть, его удивление отразилось на лице, как краска смущения на щеках юной праны, услышавший первый комплимент на балу от гвардейского офицера.

— Окна закрыты. Стёклами, — будто невзначай заметил пран Нор-Лисс.