Кларина не успела даже предъявить архиепископу Гурвику письмо Лазаля, как собиралась. Кстати, она спаслась. Сбежала. Очевидно, ее осведомители или осведомители прана Клеана из Дома Бирюзовой Черепахи не даром хлеб ели. Исчезла и Дар-Вилла тер Нериза из Дома Алой Звезды – сухопутный капитан и интриганка, каких поискать. Ну, ей-то как раз затеряться в большом городе проще простого. Одна. Ни слуг, ни спутников. Коэл до конца не разобрался в своих чувствах – жалеет ли он, что шпионка спаслась или что исчезла? Чего ему хотелось больше – взять за горло и выдавить до последней капли лживую браккарскую душонку или упасть на колени и молить о помощи в спасении Ланса. Ну а пока он не мог до нее добраться и стоял в храме. По левую руку от него, благоговейно внимая музыке, – Жермина, к которой после трех дней жизни в гостях у альт Горранов начала возвращаться былая уверенность в своей непогрешимости, по правую руку – Реналла, оставившая младенца-сына на попечение кормилицы. Коэл, скосив глаза, смотрел на нее и думал, чем же эта девушка, теперь уже молодая женщина, могла так зацепить Ланса альт Грегора, раньше менявшего любовниц как перчатки? Да, молодая, да, хорошенькая. Но у менестреля таких было… И вдруг огромное чувство, от которого невозможно избавиться. Магия какая-то.

И ей Ланс, по всей видимости, небезразличен. В ту памятную ночь перед дуэлью девушку не пришлось долго уговаривать. Выслушав доводы Коэла, она тут же встала, прямая и строгая, и отправилась к менестрелю. Не ахала и не охала, как это принято у слабого пола, не задумывалась, а не повредит ли встреча ее репутации. Она шла спасать. Тогда капитан стражи прочел решимость в ее смарагдовых глазах. Да и сейчас тоже. Когда Деррик открыл Коэлу правду, тот потерял дар речи и на некоторое время погрузился в себя, терзаемый размышлениями – кинуть сейчас перчатку своему спасителю или вначале покинуть его кров… Не глядя по сторонам, ничего не слыша, вновь и вновь перекатывающий в разуме, словно тяжелые валуны, противоречивые устремления. Он вышел на лестницу и остановился, упершись лбом в холодный камень стены. Давняя, еще детская привычка. Тогда казалось, что камень придает сил и охлаждает гнев. Через несколько мгновений он ощутил дуновение ветерка. Сквозняк – кто-то открыл дверь. Тонкий аромат аркайлских ландышей. Коэл повернул голову. На ступенях стояла Реналла… Так и хотелось добавить – из Дома Желтой Луны. Но нет, из Дома Лазоревого Кота.

– Пран Коэл, – прошептала она. – Прошу вас, не отвергайте предложение моего мужа. Вам, как благородному человеку, должно быть, противно метаться из лагеря в лагерь… Но ведь ваша дружба с правящим Домом для него – единственная надежда на спасение.

– Для кого? – опешил альт Террил.

– Для прана Ланса. Ведь вы всегда были добры к нему, – зачастила Реналла. – вы пытались отговорить его от дуэли с сыном посланника. Кто же сейчас поможет ему, если не вы?

– Но как? – прошептал Коэл. Он в самом деле не представлял, как сумеет вытащить менестреля из подземелья. Даже если бы замысел Кларины удался и ее сын стал бы герцогом, а участники заговора заняли бы причитающиеся им по заслугам места при дворе, освобождение из тюрьмы человека, обвиненного в убийстве наследника престола, могло стать непосильной задачей. А уж теперь. Дом Черного Единорога возжаждет мести, и только кровь Ланса альт Грегора, пролитая на плахе, умерит печаль его вдовы и прочих родичей.

– Не знаю как… Но ведь мы должны попытаться хотя бы. Деррик не ударит палец о палец ради его спасения. Он ненавидит прана Ланса. Когда я сказала, что не верю, будто он убийца, Деррик кричал, топал ногами, разбил кувшин о стену. Я думала, он ударит меня… Он не станет ему помогать, даже слышать не хочет. Вся надежда на вас. А я могу… Я могу только молиться.

Коэл мог бы рассказать, если бы захотел, как они в последний раз расстались с Лансом. Но она вряд ли поверила бы, что менестрель больше не считает его своим другом. И тогда пришлось бы признаться, что причиной ссоры послужила она. Нет, мало ли что выдумал себе Ланс? Повод ли это отказывать в помощи человеку, с которым дружил тридцать лет?

– Я умоляю вас, пран Коэл… – всхлипнула Реналла. – Помогите ему. Иначе пран Ланс обречен. – В ее зеленых глазах стояли неподдельные, ненаигранные слезы. – Не подумайте ничего дурного. Я не смогу жить, зная, что он умрет и что… Что я была причиной его страданий и смерти.

– Не вините себя, милое дитя, – ответил альт Террил. – Ланс всю жизнь играет со смертью. Он просто не мыслит, что можно жить по-иному.

– Но вы поможете ему?

– Ценой предательства? – вздохнул он. И тут же добавил: – Я готов помогать ему. Даже ценой собственной жизни.

– Я тоже, – шепнула Реналла и упорхнула, словно ночной мотылек.

На губах Коэла повис незаданный вопрос: «А как же честь?» Но именно эта беседа подтолкнула его принять с пониманием объяснения альт Горрана и дать согласие помогать в дальнейшем правящим Домам. В конце концов, он почти всю жизнь прослужил герцогу Лазалю, потерял его покровительство из-за глупой случайности. Так почему же не вернуть все как было, но уже с внуком его светлости?

Все бы хорошо. И совесть почти успокоилась. Если бы не гнусная мыслишка: наследник-то – безумец. И править державой будут его дядьки. Пран Льюк и пран Шэн.

Они стояли по правую сторону от алтаря и прямо-таки лучились от счастья. Упитанные и коренастые, с лоснящимися щеками и напомаженными бородками, они напоминали поросят из известной детской сказки, подравшихся за кормушку. Только поросят выросших, возмужавших и благодаря стечению обстоятельств не попавших под мясницкий нож. Дом Серебряного Барса занимал левую сторону. Пран Родд с лиловым траурным бантом на рукаве дорогущего дублета зыркал исподлобья на Коэла. Хотя альт Террил и заколол его младшего брата в честном поединке, трудно надеяться, что барон поймет и простит. Прана Мариза выглядела недовольной и даже слегка заплаканной. Ну конечно – братец-безумец коронуется, а она смотрит и облизывается. Ее муж, пран Эйлия альт Ставос, кусал губы и дергал себя за ус. Похоже, он видел себя в короне, а тут неудача. Архиепископ Гурвик согласился, что права Айдена на престол неоспоримы, несмотря ни на что.

Сам иерарх стоял на амвоне в тяжелых золототканых одеждах такой маленький и тщедушный, что возникало серьезное опасение за его здоровье и саму жизнь. Риза, подризник, епитрахиль, пояс, поручи, набедренник, казалось, расплющат его… Расшитая жемчугом и сапфирами митра возвышалась на голове, угрожая сломать тонкую шейку. Но пастырь крепко сжимал в руках посох и глядел орлом. Мол, плохо вы знаете Гурвика, если боитесь за его жизнь.

Наконец певчие смолкли. В храме повисла торжественная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием братьев альт Кайнов.

Гурвик воздел посох и трижды ударил им в пол, вернее в старинный орлец, на котором уже четыре сотни без малого лет стояли архиепископы, служившие в соборе Святого Кельвеция. Творение давних мастеров изрядно поистрепалось, но золотое шитье все еще блестело.

Отворились двери храма.

На порог шагнул наследник Айден в белых полотняных одеждах, с непокрытой головой. Смотрел он по своему обыкновению куда-то вверх и вправо, из уголка рта стекала полоска слюны. Хотя Коэл не мог не признать, над ним поработали. Длинные, такие же темные и непокорные, как у отца и деда волосы вымыли и тщательно расчесали, связав на затылке в «хвост», бородку, редкую и на удивление светлую, подстригли и смазали маслом, юношеские усишки подкрутили.

Вели Айдена под руки прана Леаха и двоюродный дядька из побочной ветви Дома Черного Единорога – пран Дилль альт Туррас. Толстуха – вдова Гворра плыла в широком платье с множеством оборок, словно каракка под всеми парусами. Худющий и очень высокий альт Туррас вышагивал, будто журавль, и по-птичьи вытягивал шею, непривычную к жестким накрахмаленным воротникам. Впечатление довершал седенький хохолок на темени, торчавший, как у полевого жаворонка.

Он зажег свечу, сунул ее в руки наследнику. Они прошагали мимо любопытно глядящих дворян и остановились у амвона.