Рывком мастер сел, отбросил одеяло и раздраженно покосился в сторону изрядно расплывшейся жены. Ну вот. Настроение на целый рабочий день испорчено безвозвратно. А так много хотелось сделать сегодня.

Гитон влез ногами в холодные сандалии, натянул широкие кожаные штаны и тунику из толстого полотна – обычную одежду.

В голове всплывали все упреки, которыми осыпала его Макария в пылу ссор и скандалов, свои привычные ответы на них.

Ах, он вместо того, чтобы набрать кучу учеников и подмастерьев и завалить половину Соль-Эльрина вазочками, бутылочками, фужерами и бокалами, вечно мудрит, вечно в ущерб работе и семье ковыряется со всякими новыми смесями и приспособлениями. Ну и что? На хлеб и одежду он зарабатывает? Налоги платит в казну города и на Храм исправно? На старость откладывает? А на приданое дочерям? Так почему бы не поработать чуток для души? Всех денег не заработаешь. И не тот мастер в памяти народа остается, который сто лет назад все рынки дешевыми табуретками наводнил, а тот, кто создал такое кресло, что на нем четвертое поколение императоров отдыхает.

Ах, любит с друзьями в таверне пропустить чашу-другую вина? Так не приносили его домой еще ни разу. Всегда сам приходил, а то и соседа к порогу приволакивал. А как мужчина может отдохнуть, если не с приятелями о том о сем поболтать? Сквозь кухонное окошко заползала напоенная осенней сыростью мгла. Так и есть, очаг давно остыл. От света масляной лампы, зажженной мастером, шарахнулись по углам жирные черные тараканы. Тьфу, хозяйка называется…

Гитон умело разжег огонь, подбросил нащепленной загодя вишневой стружки. По дому пополз приятный аромат. В ожидании, пока забулькает вода в маленьком медном котелке, уселся у окна, разглядывая залитый лунным светом двор и мастерскую, расположенную под навесом. С огнем приходится работать – летом и помереть недолго от жары, если стенами закрыться. А зимой? Недолгой зимой можно и потерпеть.

Вчера сварили очередную порцию стекла-сырца, второй варки. Второй варки – это значит, что предыдущий слиток мутного, с застывшими внутри пузырьками воздуха разбили на мелкие осколки, а после Ордо и Ставрос сидели, перебирали блестящие острые кусочки, откладывая в горшочек те, где пузырьков меньше. Потом их варили отдельно, и Акмей до одури раскачивал мощный мех, с помощью которого раздували жар в горне. Расплав вышел жиже, а значит, и чище. Сегодня процедуру предстояло повторить. В этом и заключалось отличие изделий мастера Гитона от прочих ремесленников – он использовал стекло только третьей варки, а они – и второй, и даже первой.

Кроме удаления пузырей, за третью варку Гитон намеревался подкрасить стекло – досыпать несколько щепоток истолченного в ступке бурого железняка. Тогда стекло-сырец приобретет нежный зеленоватый оттенок. Тот самый, что необходим для задуманного Гитоном шедевра.

Зашумело, забулькало над очагом.

Мастер подхватил тонкую ручку мозолистой ладонью – что такое кипяток после работы с расплавленным стеклом? – и поставил котелок на дощечку, склеенную из можжевеловых плашек. Захватил из коробочки три щепоти травяного чая: две пятых листьев лимонника, две пятых – шалфея, одна пятая – сушеных корешков девясила. Вдохнул острый, чуть терпковатый парок и накрыл крышкой.

Сейчас настоится…

Снаружи заливисто залаяла собачонка. Лопоухая наглая тварь с отрубленным хвостом жила в весело разукрашенной будке у калитки и тявкала пронзительно, отчаянно громко. За это, собственно, хозяин дома ее и терпел. В Соль-Эльрине простым ремесленникам держать на цепи волкодавов смысла не было. Городская стража не зря получала жалованье. Если карманники еще могли срезать кошелек на одном из рынков, то ограбления домов и усадеб уже лет пятьдесят как отошли в историю. Поэтому собак держали скорее как домашних любимчиков – старикам на радость, детям на забаву.

Недоумевая, кого могло принести в такую рань, Гитон выглянул в окошко и обомлел.

Посреди двора, опасливо поглядывая на рвавшуюся с привязи собачонку, стоял человек. Высокий, широкоплечий. Фигура укутана темным плащом.

Что за шутки? Потянулся за увесистой кочергой, брошенной со вчерашнего вечера в углу около очага. Взвесил на ладони. Сейчас я тебе… Не забыть стукнуть в дверь каморки Акмея. Парня Сущий Вовне силушкой не обидел – если что, поможет.

Так он и сделал.

Постучал Акмею и смело двинулся на встречу с незваным гостем.

Но, уже распахивая двери, услышал, как жалобно заскулила собака.

Странно, а звука удара не было. Сам бы он в первую очередь поддел бы надоеду сапогом. Или убили пустобрешку? Жалко, коли так.

Рывком Гитон распахнул створку двери. Если воры надеются, что хозяева в это время самые сладкие сны смотрят, – будут разочарованы.

Во дворе был уже не один человек, а трое. Видно, забравшийся первым открыл калитку.

– Вот я вас! – взмахнул кочергой, преодолевая робость и желание спрятаться подальше. – А ну пошли вон!

Ближайший к нему ворюга сделал два быстрых шага и почти поравнялся с хозяином.

– Мастер Гитон, если не ошибаюсь? – произнес он вполне доброжелательно.

Однако не обратил ни малейшего внимания на спокойные слова, обращенные к нему.

– Пошел вон, я сказал! – воскликнул он уже громче, сам себя подбадривая криком. Ничего, сейчас Акмей с чем-нибудь тяжелым подойдет. – Вон!

Гитон замахнулся, целя ударить незнакомца по плечу. Бить по голове он почему-то не решался. Еще покалечишь. Самого же виноватым и выставят. Не хватало ворью за ущерб выплачивать.

Человек в плаще плавно повел левой рукой. Кочерга стукнулась о другое железо, а потом вдруг отлетела в дальний угол, к горну.

– Рот закрой, – очень настойчиво посоветовал незнакомец, и его просьбу захотелось выполнить. – Шуметь не в твоих интересах, мастер Гитон, – проговорил второй, еще выше и плечистее первого.

Мастер кивнул, соглашаясь. Не шуметь так не шуметь. Лишь бы в живых оставили.

Третий из посетителей неожиданно вытащил из складок плаща камышинку в локоть длиной, дунул, запуская Гитону через плечо облачко то ли порошка, то ли дыма.

Сзади кто-то сдавленно охнул, послышался звук падения тяжелого предмета.

«Акмей, – догадался стекловар. – Вот так они и песика успокоили. Хоть бы не насмерть…»

– Не бойся, мастер Гитон, – словно прочитал его мысли тот, что был выше всех. – К обеду придут в сознание. Да голова поболит до вечера.

Хозяин кивнул. Теперь он был согласен на все. Когда жулик с трубочкой убирал ее снова под плащ, из-под темно-серой ткани мелькнул малый кусочек вороненой кольчуги.

Заметив выпученные глаза Гитона, высокий сказал:

– Приглашай в дом, хозяин. Я тебе все объясню.

Сохраняя согласно приказу молчание, жестом пригласил непрошеных гостей на кухню. Двое вошли, уселись у невысокого стола. Третий задержался. Очевидно, перетаскивал Акмея из коридора в каморку. Похвальная забота о человеке, которого сам и отравил.

Гости скинули на плечи капюшоны. Тот, что пониже, оказался ничем не примечательным человеком. Светлые волосы зачесаны назад, аккуратная бородка, серо-голубые глаза. В Соль-Эльрине таких из дюжины десяток. А вот тот, что повыше… Черноволосый и кареглазый, он производил впечатление чужестранца. Говорят, в Пригорье все такие чернявые, как тараканы. И на Севере есть королевство. Трегетрен называется, если не врут купцы. Тамошние жители тоже темноволосые и темноглазые. Правда, слова произносил высокий со столичным выговором. Приезжему такой выучить – не один год протолкаться в столице Приозерной империи надо. Значит, местный? Или все-таки чужестранец?

– Говори, – милостиво разрешил Гитону высокий. – Только не ори. Шум не люблю.

– Я понял, – непослушными губами произнес мастер, имея в виду собачку и помощника.

В этот момент вошел третий. Встал у двери, опершись о косяк.

– Лишние свидетели нам ни к чему, – рассудительно заметил чернявый. —Мы ведь и тебя могли усыпить, не так ли?

– Да.

– Должен быть благодарен, не так ли?