Неужели я настолько давно покинул Приозерную империю, что теперь жрецы Храма изменились и ведут неприкрытую – да нет, пока еще прикрытую, агрессию – против северных королевств? Или это жрецы-отщепенцы, покинувшие Храм и действующие по собственной воле, по своим понятиям о добре и зле?

Я вспомнил, что творил прибывший с Валланом чародей на Красной Лошади…

Треск и рев пламени даже через плотно пригнанные доски ляды заставил пригнуться и с перепугу прикрыть голову руками. Это не струя, это огненный шар. Причем очень мощный. Такое не всякому выпускнику Школы по плечу. Даже с соответствующим амулетом.

Силен чародей. Ох, силен!

А и вправду, как его звали? Квартул? Четвертая ступень посвящения. Мастерство должно быть немалое.

Значит, не зря он с Валланом на Север ходил? Все у них там в Трегетройме схвачено. Круговая порука. И любые средства хороши, чтобы власть, корону вожделенную, к рукам прибрать.

А что это Бейона отвечает Кейлину?

– Прав ты, трижды прав… И у нас такой таракан запечный завелся. Речи сладкие, да только если слова его в воде развести, вся рыба в Отце Рек кверху брюхом всплывет. Старый король, Экхард Первый, ему не шибко доверял, а сын…

– Все как в Трегетрене, – лицо принца исказила гримаса – словно хотел улыбнуться, а вышел оскал. – Ох, не позавидую я Селине, Валлану и земляку-чародею, когда Кейлин к ним вплотную подберется. – Только у нас жрец-чародей не к сыну, а к дочке в доверие втерся.

– Думаю, ты не совсем прав, – Бейона вздохнула. – Терциел помог Хардвару, когда все лекари королевства признали свое бессилие. Вылечил ему руку. Правую. Ничего не требовал взамен. Иногда давал советы. Должна признаться, весьма недурные.

– Ну да, – буркнул принц. – Верю. Охотно верю. Лучший путь к сердцу любого человека. А уж к королевскому сердцу тем паче…

Тут он прав. Наши жрецы всегда читали в душах людей, как в открытой книге. И тем гордились. Но все-таки как же так получилось, что Храм вмешивается в жизнь сопредельных государств? Кому и зачем это могло потребоваться? Неужто императору, да живет он вечно? Нет, не верю. После всего, что я о нем слышал, не верю.

Пригорянка согласно кивала, ловко перебирая гору снеди, наваленную на столешнице. Откладывала ту еду, что попроще и посытнее. Тут и я ощутил, как бурчит обиженный тюремной пищей живот. Я бы сейчас целый олений окорок проглотил. И не подавился бы.

– Терциел не мог полностью подчинить Хардвара… то есть Экхарда Второго, своей воле, – сказала женщина. – Без ложной скромности замечу – с ним была я.

Я скосил глаза на Сотника. Он сидел не шевелясь, полуприкрыв веки. Словно был не здесь. Словно все происходящее его не касается.

Зато Вейтар хмыкнул и, демонстративно смахнув рукавом копченые брюшки форели, уселся на стол спиной к беседующим. Даже ногами заболтал.

– Однако… – продолжала Бейона, озираясь в поисках сумки или мешка. Я подал ей плотную, на вид чистую тряпку, примеченную на низкой лавке у очага. – Спасибо, мастер Молчун. Ты, если хочешь, поешь. И девочка пускай поест… Я ж понимаю, в подземелье еще те разносолы.

Чего ж не поесть. Тем более ощущение, что кишки слиплись и к хребту прижались, меня не отпускало.

– Спасибо, госпо… то есть Бейона.

– Не за что, – она усмехнулась. – Все равно пропадет. – И продолжала, обращаясь уже к Кейлину: – Однако Терциел лечил сына капитана Брицелла. Мальчик с детства обезножел – повитуха перестаралась. Говорили, у Терциела кое-что получалось по части врачевания. Брицелл не знает жалости и понятие чести у него весьма своеобразное, но сына любит безмерно. Думаю…

Что она думает, услышать нам не довелось.

Дверь распахнулась и в проеме, почти перекрывая его широченными плечами, появился Клыч. Охранник.

– Что такое? – встрепенулась пригорянка. – Что случилось?

– Это… Госпожа… Там, того… Это…

– Что? Говори толком!

– Верес того… это…

Тут только я разглядел, что это не Клыч. Вернее, Клыч, да не тот. Нос не кривой, шрама над бровью нет и сам помоложе вроде как. Вон ямочка на щеке. Брат? Скорее всего.

– Что Верес? – грозно сдвинула брови Бейона.

– Того… этого…

– Ну же!

– Удрал вроде как…

– Удрал?!

– Стал быть, удрал, – здоровяк сокрушенно опустил плечи и вздохнул – аж ветер по складу прошел.

– Ты уверен?

– Дык… это… братан пока гостей… это… выпроваживал… Я… это… туды, сюды, а его нетути…

– А девчонки? – похоже, растерялась до сих пор уверенная в себе женщина. – Они где?

– Дык… это… толкутся в зале… того…

– Я ж ему приказала! – в гневе Бейона стукнула кулаком о столешницу так, что даже Вейтар на нее покосился.

– Отвыкла, миледи, от слуг-предателей? – приподнял правую бровь вверх Кейлин. – У нас в Трегетройме этого добра…

– Вот сволочь! – процедила сквозь зубы пригорянка, имея в виду сбежавшего управляющего. Надо полагать, до сегодняшнего вечера у нее не было случая усомниться в его честности. А что? Молодец, Верес. Хороший управляющий и должен всегда нос по ветру держать. Догадался, что с хозяйкиными делами не все слава Сущему Вовне, и тут же пятки салом смазал. И выручку прихватить, скорее всего, не забыл. Если бы вот так запросто о деньгах забывал, не был бы управляющим столько лет.

Ну, если поразмыслить, немного мы и потеряли. Плащей он, конечно, нам не принес и уже не принесет. Это плохо. А вот на деньги мне как-то наплевать. Уж не думала Бейона подкупать городскую стражу на воротах, чтоб нас выпустили? Такую глупость даже я совершить не в силах, а ведь она женщина расчетливая и в облаках не витает. Из города выбираться нам нужно совсем иным путем, в обход и ворот, и стражников.

А вот если Верес сообразил не просто удрать, а еще шепнуть кому-нибудь на ушко пару-тройку слов, дело может закончиться для нас плачевно.

Похоже, того же мнения оказался и Сотник. Он поднялся с корточек одним плавным движением:

– Теперь времени у нас совсем не осталось! Подпол у тебя есть? С трупом на руках не выберемся.

– Подпол? – переспросила Бейона. – Да стрыгай его знает! Вроде был ледничок совсем малый… Тебе ж главное – сохранить его?

– Ледничок? Пойдет, – кивнул пригорянин. – Показывай!

И снова сделал мне знак, чтоб за ноги брался.

– Кто хоть это? – женщина в несколько шагов достигла дальнего от очага угла комнаты, отодвинула в сторону низкий, колченогий табурет. – Все-таки репутация «Каменной курочки»!

Это она шутит, что ли? Какое ей дело до репутации игорного дома, когда есть девять шансов из десятка, что до утра красного петуха подпустят? Впрочем, как у пригорян принято шутить и переживать в минуту опасности, мне неизвестно. Ничего или почти ничего. Знакомство с Гланом не в счет – уж слишком он неразговорчив. Весь в себе, ни единого чувства наружу, напоказ.

– Улад. Из дружины ярла Мак Тетбы, – твердо произнес Сотник.

– Остроухий? – поразилась Бейона.

– Сид? – воскликнул я. – Откуда?

– С корабля, – как всегда поражая многословием, ответил мой друг.

– С какого корабля?

Бейона открыла неширокую, плотно пригнанную ляду. Из темной дыры пахнуло холодом и сыростью.

– С сидского. Подашь его, – Сотник спрыгнул вниз, буркнул оттуда: – Давай, что ли…

Я поднял мертвого перворожденного на руки, как нес когда-то оглушенную жрецом-чародеем Мак Кехту, и, опустившись на колени, осторожно подал его пригорянину. Хоть и мертвец, а швырять, как мешок со старыми тряпками, не годится.

Пошуршав в темноте, Сотник легко выскочил из ледника. Закрыл ляду, придавил для верности ногой. Спросил у женщины:

– Не найдут?

– Если не Верес искать будет… – пожала плечами та.

Глан кивнул:

– Ладно. Будем надеяться.

– Откуда в Фан-Белле остроухие? – Бейона все же хотела услышать ответ на заданный мной вопрос. – Отвечай, Глан. Немедленно!

– Какая ты нетерпеливая, – пошевелил усом Сотник. – Я прям-таки в юность вернулся.

– Я хочу знать…

– Хорошо. Отвечаю. С корабля. Сидского. Его, – Глан кивнул в сторону ледника, – ярл послал мне помогать. Чтоб, значит, вот его, – снова кивок, теперь уж в мою сторону, – выручить. Но ты, похоже, раньше успела.