— Да не боись, я уже за клещи взялся. Что спросить хотел?

В самом деле, Тарк, отложив молоток и обсечку, расшатывал подкову здоровущими клещами. Разболтанная подкова поддавалась.

— Управляющий от казны королевской где ваш? Сбежал?

— Ага, сбежал.

— А как про нас узнал?

— Да уж нашлись доброхоты, рассказали.

— А они как узнали?

— Ну, брат лесовичок, о том не спрашивай — не знаю.

— А кто такие?

— Да проезжали тут вчера.

— Торгаши?

— Не сказал бы. — Кузнец вновь взялся за молоток. Теперь он простукивал подкову так, что плоские шляпки ухналей, прячущиеся до того в пазах, вылезли наружу.

— Опять мешаю?

— Да нет.

— А что ж из тебя всякое слово тянуть приходится, ровно цирюльнику гнилые зубы?

— Прости. Я, когда работаю, больше о деле думаю.

— Так мне молчать?

— Да нет. Ты спрашивай, спрашивай.

— Если не торговцы, то кто?

— А не поймешь. С оружием люди. Вроде армия. — Живолом присвистнул:

— Большая?

— Десятка три-четыре.

— Так три или четыре?

— Я ж не считал. Может, так, а может, и эдак.

— Так ваши девки со вчера в лесу прячутся? — ухмыльнулся разбойник.

— Ага, — в тон ему отвечал кузнец, при этом выдергивая освобожденные гвозди. — Видишь, удачно как вышло. Два раза не бегать.

Последнее движение клещей — и копыто оказалось свободным. Тарк пощупал край рога, покачал головой неодобрительно и взялся за копытный нож.

— А управляющий с ними, значит, отправился?

— Ага. Сбежал, попросту говоря.

— Ясно. А если знали, что мы идем, что ж армейские засаду не устроили? Хоть трегетренская армия была, а?

— Трегетренская, трегетренская… Какая еще? Арданы пока сюда носу не кажут.

Кузнец неожиданно отпустил копыто. Выпрямился, потер кулаком поясницу:

— А кто тебе говорил, что засаду не сделали?

— Никто. Это я так…

Тарк хмыкнул презрительно. Мол, совсем безголовые у нас разбойнички по лесам расплодились.

— Ждут вас, лесовичок, ждут.

Живолом не показал удивления. Спросил нарочито беспечно:

— В лесу за бродом?

— Почем знаешь?

— Коли я таких, как сам, ждал бы, сам бы за бродом засел.

— Ох, не простой ты лесовичок, не простой, — погрозил ему почернелым пальцем кузнец. — И что делать думаешь?

— Не я вожак. Не мне решать.

— Знаю. Видел. — Тарк опять принялся за копыто, выравнивая и зачищая край. — Однако видел, как он тебя слушается.

— Наблюдательный ты, коваль.

— А то!

— Ну, ежели такой наблюдательный, скажи точнее — что за отряд вчерась проезжал? Конные или пешие, с луками или без…

— Как не помочь хорошему человеку, — почти ласково произнес кузнец. — С луками десятка два, не больше. Десяток щитоносцев с копьями. И еще десяток конных — на кольчугах накидки с огнем вышитым и веревки вот тут. — Толстый палец Тарка прикоснулся к левому плечу.

— Гвардия? Откуда?

— Мне не ведомо. Передо мной не отчитывались. Может, гвардия, а может, и не гвардия, а так, погулять вышли.

— Да нет, гвардия. — Живолом не на шутку встревожился. — Откуда здесь? До Трегетройма суток пять пути… Командира не запомнил? Не лысый?

— Чего? Кто лысый?

— Командовал отрядом кто? Здоровый лоб такой с башкой бритой?

— Да нет. Обычный мужичонка. Мелкий, седенький. Моих годков, пожалуй.

— Мелкий, седенький?

— Ага. Усишки невеликие. А, еще! В седле — что на шкворень посаженный сидит, не шелохнется.

— Шрам есть?

— У кого?

— Слушай, Тарк-кузнец, хорош дурня из себя корчить. Не похож ты на дурня. У мужичонки седенького с усишками невеликими шрам есть?

Кузнец немного подумал.

— Был. На щеке. Вроде как от ожога. Старый.

— Лабон! — звучно ляснул кулаком о ладонь разбойник.

— Чего?

— Нет, ничего…

— Знакомца старого встретил?

— Еще не встретил. Но встречу, будь уверен. Соскучился я за ним.

— Так тебе коня ковать или уже не надо? К знакомцу на некованом помчишь?

— А? Нет, ты заканчивай работу-то, — бросил через плечо Живолом и быстрым шагом направился к трактиру, где давно скопилась вся шайка.

От реки тянуло сыростью и тиной.

Лабон спрыгнул с нижней ветки на усыпанный прошлогодней листвой дерн.

— Что ж они не торопятся к нам-то?

Поправил перевязь и уставился на Бургаса, удравшего из Щучьего Плеса, едва прослышал о приближении разбойников, управляющего.

— А я почем знаю? — Тот засопел пупырчатым носом, гриб-строчок. — Грабят, должно быть.

— Хе! Грабят! Да они там скоро хоровод водить начнут, даром столб беллен-тейдовский не разукрашенный стоит. Ты бы слазил и поглядел…

Управляющий открыл было рот, чтобы привычно возразить, но Лабон уже махнул рукой:

— А, куда тебе, сухорукому. Всё равно не влезешь. Меня слушай. Они там с утра вроде как торг затеяли. Не грабят, понимаешь. Первый раз таких лесных молодцев вижу. Им людишки сами харч тащат. Коней перековывают.

— Да ну?

— Баранки гну! Соображаешь, к чему веду?

— Соображаю! Сухорукий-то сухорукий, а всё ж не баран!

— И к чему же?

— А что предупредили их давно. О засаде нашей. И отряд твой расписали, как на картинке, — что да как. Не дождемся мы тут никого. Не на ту добычу ты, полусотенник, капкан снарядил.

Лабон глянул на уставших торчать наготове с самого утра пехотинцев, на невозмутимых, готовых в огонь и в воду за своего командира петельщиков, на растрепанных и как-то не по-военному выглядевших помощников управляющего. Проговорил неуверенно:

— Другой дорогой уходить будут — в спину ударим. Догоним.

— Если догонишь. У них все оконь, а у тебя? С десятком воевать кинешься?

— А хоть и с десятком! Тебе-то что? Мне или приказ выполнить, или голову сложить. Понял, как оно?

— Тьфу на тебя! А на дурня не похож. С первого взгляда.

Лабон неприязненно глянул на кривобокого растрепанного трейга, отчаянно пытающегося держать фасон в крайне неприятной для него ситуации.

— Не боись, сухорукий, я перво-наперво постараюсь приказ исполнить. Голову сложить — мне не к спеху.

— Командир, командир! — сдавленным голосом прокричал с дерева наблюдатель. — Заметушились что-то!

— А ну, Жердяй, подсади! — Лабон повернулся к высокому петельщику, переминающемуся с ноги на ногу в двух шагах от них. Оперся на подставленные ладони коленом, толкнулся. Подброшенный рывком, полусотенник взлетел на нижний сук, умостился поудобнее и глянул за реку.

Со стороны деревеньки с дурацким названием Щучий Плес к броду двигались четыре груженные всякой всячиной телеги.

— Ну что? Пошли? — нетерпеливо проскулил снизу Бургас. Его-то на дерево никто не подсаживал. Что толку? Всё равно сверзится.

— А, не лезь пока! — Петельщик пристально всматривался в приближающиеся повозки.

Казалось, радоваться надо! Вот она, долгожданная схватка! Да только повода для радости никакого.

Не походной колонной шли повозки лесных молодцев. Веером разворачивались, как клинья рыцарской конницы на поле битвы. И двигались вроде сами по себе. По крайней мере, запряженных коней видно нигде не было. Матерый волк Лабон сразу догадался — веселины решили не рисковать жизнями скакунов и толкают телеги руками.

Позади груженых возов, низко пригибаясь, тут и там перебегали человеческие фигурки. Не десяток и не два.

Вот повозки коснулись колесами раскисшей земли на левом берегу безымянной реки и тут же развернулись к лесу боком. Лабон сумел рассмотреть заполнявший их груз — вязанки хвороста, старые, топорщащиеся сухой лозой корзины, драные мешки, набитые не иначе соломой.

«Что ж там за трейг такой к ним попал? Видно, что не новичок на войне. Да и Валлан со жрецом кого ни попадя не испугаются, а они боялись. Лопни мои глаза, боялись. Потому и голову его затребовали».