Третий всадник, застывший на пологом пригорке, молчал. Думал о чем-то своем. Каштановая борода отросла на зависть даже веселинам. Нестриженые и давно не чесанные кудри удерживались от падения на глаза широкой вышитой лентой, сложенной вдвое, — на манер арданских воинов. Жители Повесья предпочитали заплетать на висках косички. Трейги стриглись коротко. Самая распространенная прическа как у благородных воителей, так и у поселян-землепашцев — под горшок.

Парень, прозванный Живоломом, сочетал во внешности приметы всех трех народов, населявших Север материка. Масть трейговская — темная, борода веселинская — пониже ключиц, повязка на голове — арданская. С виду — наемник наемником, перекати-поле бесприютное, привыкший силу рук и клинок за звонкую монету продавать тому, кто дороже предложит. Вот только башка варила у него вовсе не как у простого наемника. И местность вдоль трейговской стороны Ауд Мора он знал прекрасно. Так что уже к яблочнику Бессон понял — обходиться без Живолома ватага не сможет никак. Ну ни под каким видом.

— Что молчишь-то? — буркнул главарь лесных молодцев задумавшемуся парню.

— А что болтать попусту? Деревня как деревня. Не бедная. Можно сказать, богатая. Гляди. Вон трактир. Не иначе как для купцов, в Ард'э'Клуэн путь держащих, построен. Значит, выгоду поселяне имеют с него, и немалую. Фураж, людской харч… А вон глянь, чуток правее — кузня. Тоже не в каждой деревеньке ее построят. Телеги чинить, коней ковать. Нет, деревня богатая.

— Сказать хочешь, разживемся? — осклабился светлобородый, коренастый Крыжак.

— Тебе на жизнь мало? — вскинул бровь Живолом.

— Не, ну… — замялся веселин.

— Фураж возьмем, харч людям возьмем, — сказал, как отрезал, парень, — а больше не вздумай. Мало селян утесняют?

— Ты что-то сильно о землепашцах печешься, — хохотнул Бессон. — Мы ж всё-таки разбойники, лесные молодцы. Нам убивать и грабить полагается.

— А оно тебе надо? Убивать и грабить? Корову зарезать можно и сожрать, а можно доить. Так ведь? — Живолом улыбался во весь рот. — Да что я тебе рассказываю? Ты ж, Бессон, сам хвастался — по понятиям живешь, лишнего зла не творишь.

— Верно, — кивнул главарь. — Ни к чему зло плодить. Пускай его богатеи плодят — им не привыкать. Но деревня эта мне не нравится.

И три пары глаз всадников вновь принялись обшаривать расстелившуюся перед ними деревеньку. Щучий Плес имел форму широкой подковы — левое крыло следовало вдоль бегущего рядом с опушкой тракта, а правое спускалось к самому краю заливного луга у реки. Внутри подковы укрывались огороды, обнесенные невысокими плетнями, и выгон. Однако ни коров, ни овец что-то не наблюдалось. Не бегала меж домами и птица, не сновали ребятишки. Тихой и безлюдной выглядела деревенька Щучий Плес — полтора десятка домишек, трактир и кузня. Только над крышей небольшого, чисто беленного трактира вился слабенький столбик дыма.

— Поразбежались, что ли? — рассуждал вслух Бессон. — Может, их кто предупредил?

— Об нас, что ли? — протянул Крыжак.

— Об нас, об нас.

— А кто? Вырвиглаз, что ли? Этот мог, сука арданская.

— Думаешь, ему делать нечего больше, как вперед нас по тракту бежать и селян будоражить?

— А то?

— Да нет, он уже к Фан-Беллу подгребает грязными пятками.

— Зря ты так людям веришь, Бессон, — заметил светлобородый Крыжак. — Люди, они хуже волков встречаются.

— Верно. Бывают хуже волков, — процедил сквозь зубы Живолом. — Только, если Вырвиглаз надумает на нас кого навести, он не к поселянам побежит, а в баронский замок или форт какой.

— Точно, — согласился Бессон. — Ближайший форт далеко ли?

— Турий Рог. Полдня езды верхом, — откликнулся трейг.

— Мог поспеть?

— Мог.

— Значится, мог навести ищеек на наш след?

— Не мог.

— Это еще почему?

— Конницы у них нету, в Турьем Роге. Лучники да копейщики. Пехом не поспеют так быстро. Разве что к вечеру. А где мы к вечеру будем?

— Во-во! Ищи ветра в поле! — усмехнулся Крыжак. Бессон снова почесал затылок, глянул прямо в глаза Живолому:

— И откуда ты на мою голову такой умник выискался? Ну всё знаешь! И про форты, и про замки баронские… Да, скажи, друг разлюбезный мой, местного барона замок далече отсель? Али нет?

— Пару дней как мимо ехали.

— К нему Вырвиглаз заскочить мог?

— Мог. Только не попрет барон в одиночку против твоей силы, Бессон. В заднице у него не кругло. Вот если б двое-трое объединились, тогда — да, тогда наши дела плохи.

— Не, ну откудова ты все знаешь? — Главарь ватаги пристукнул кулаком по коленке. — Слушай! А, часом, ты не того… Не твоего папаши замок проезжали?

— Я ж тебе говорил, не баронский я сын.

— Ясно дело, — подначил тут же Крыжак, — самое малое, графский. Оттого и знает всё. Кто у нас местный граф?

— Тебе не всё едино? — отмахнулся трейг.

— Как так — всё едино? Любопытство меня прет. Можешь ты мое сердце болящее успокоить ответом?

— Гляди, за лишнее любопытство без носа можно остаться, как та баба из сказки.

— Ну вот. Он уже и обиделся. Ровно королевна. Из такой же сказки. — Бессон поудобнее перехватил ременный повод уздечки. — Скажи, кто граф. Без подначки спрашиваю.

— Ага, без подначки. А после поллуны зубы скалить будете.

— Не буду. Конем клянусь.

— Что ж мы, нелюди? — поддержал главаря Крыжак. — Али арданы какие?

— А ну вас. Ведь не отвязнете всё едино. — Живолом махнул рукой. — Грейн Седьмой, на черненом щите шестнадцать серебряных копейных наконечников.

— Не, ну откудова ты все знаешь? — Бессон не смеялся, не до смеху в самом-то деле. — Вроде как за ручку с ними со всеми.

— Я ж говорил тебе. Наемник я. То у одного послужу, то у другого. Вот и запомнил всех.

— Молодой ты для наемника. Не, мечом ты машешь — мама не горюй. Тут и спорить не о чем. Каждый барон, да что там барон, каждый граф тебя в своей дружине с дорогой душой примет. Да я не о том. Не успел бы ты у многих послужить. Молодой еще.

— Так и про то я тебе говорил. Война-то сидская всех перемешала. И графов, и баронов. И наемников. Думаешь, откуда я того барона из Восходной марки знаю? Красная рыба на щите. Всё оттудова. С войны. Я при графе Палене в дружине состоял. Слышал про такого? Коннетабль. Над всем войском старший.

— Чудные вы, трейги, — удивился в который раз Бессон. — У нас король над всеми войсками старший. Как же иначе быть может? Раз король, значит, первый боец.

Живолом хмыкнул:

— Видал я вашего Властомира. Как он пятками от Мак Дабхты с Мак Кехтой нарезал.

— И как же ты мог это видеть, наемник? — насупился Бессон.

Крыжак тоже обиделся за родного повесского владыку и пробурчал под нос что-то в адрес всех трейгов вместе взятых, а в адрес болтающего бескостным языком соседа — отдельно.

— Вот, уже обиделись, — покачал головой Живолом. — Просто вас, веселинов, до расстройства довести. Сами первые начали. Или нет? А видел Властомира потому, как в том отряде был, что его отбивал. Не подоспели б петельщики трегетренские, здоровущий курган насыпать в Весеграде пришлось бы.

— Ну, уел, уел, — примирительно пробормотал вожак. — Когда б не трейги, победили бы остроухие у Кровавой Лощины? К этому ведешь?

— Да нет. С чего бы. Вместе бились. Я к тому веду, что наш король вперед в бою не лезет, грудь под бельты да под дротики не подставляет. Коннетабль на то поставлен, чтоб войска в бой вести. А король на войне тоже не последний человек. И обоз, и тыл на нем… А случись так, что коннетабля порешат, — король может сам командовать, пока нового не назначит. Вот и выгода.

— Ото ж ваш король накомандовал, — съехидничал Крыжак. — В телеге на сене.

— Пускай и на сене, да петельщикам его у остроухих отбивать не пришлось.

— Во! И петельщиков вспомнил, не к ночи будь помянуты. Ты их сильно любишь?

— Не за что мне их любить, — нахмурился трейг, — только я честно вам говорил — сам в петельщиках состоял. Недолго.