Хардвар кивнул, застегивая пояс.

— Слушай дальше! Среди ночи его величество поднялся по нужде…

— По какой? — не понял принц.

— Какая тебе разница? По большой, по малой? Ночной горшок все равно пустой! Встал с кровати, зачем-то зажег факел. Запоминай. Меня разбудил звук падения и крик… Да, еще ж факел… Падая, король уронил огонь мне на ногу. Я побежала за помощью…

— За какой помощью? Разве мы можем кого позвать?..

— Помощь — это ты, — с трудом сдерживая раздражение, отчеканила Бейона. Что за мужчины на этих равнинах? И это еще наследник престола сурового северного королевства! — Ты примчался так быстро, как только мог. Но король уже не дышал… Все понял?

— Да. — Хардвар уже оправился в какой-то мере от пережитого потрясения. — Бейона, ты понимаешь, что я только что сделал?

— И что же?

— Я убил родного отца.

— Во-первых, не убил. Это удар. Жила лопнула в голове. Экхарду еще повезло, что он умер и сразу отправился к Сущему…

— К кому?

— Мы так зовем вашего Пастыря Оленей. Мог бы еще лет несколько жить паралитиком: дышать, есть да под себя ходить — вот и вся забава. Во-вторых, было бы лучше, если бы он размозжил тебе череп этой деревяшкой?

— Нет, но…

— Все, что делает Сущий, — к лучшему. Если мы будем как следует хранить нашу маленькую тайну, ничто не воспрепятствует тебе получить корону. Ну же, взбодритесь, ваше величество! Жизнь, настоящая жизнь, только начинается.

— Но… — Хардвар беспомощно развел руками. — Как же…

— Я буду нема, как рыба. — Бейона положила руки ему на плечи. — Не бойся, я всегда буду рядом. Ведь ты же не выгонишь меня прочь из замка перебиваться сухими корками и развлекать завсегдатаев трактиров веселыми сказками? Ну?

— Я буду королем. — Голос Хардвара обрел решительность. — А ты… Ты будешь моей королевой!

— Вот и славно, ваше величество. — Насмешка в голосе женщины если и была, то легкая, почти незаметная. — Я благодарю вас, ваше величество.

Она присела в глубоком поклоне на имперский манер.

— Я пошел за охраной…

— Конечно, ваше величество. Только…

— Что «только»?

— Позволю себе отвлечь ваше драгоценное внимание.

— Давай, да поскорее.

— Ничего, ему уже все равно. Первым делом мы должны убрать Тарлека Двухносого.

— Канцлера?

— Его родимого.

— Но почему?

— Он слишком умен. И слишком долго изучает людей. Ты думаешь, он поверит нашей сказочке?

— А почему бы и нет? Ты так все придумала…

— Эта сказка хороша для тупых егерей и черни. Двухносый даже не дослушает нас до конца — поймет, что все это выдумка. Думаешь, он стерпит?

— А что?

— Нет, ваше величество, без моих советов вы не просидите на троне и дня. Да что там, вас сожрут прежде, чем вы до него доберетесь. Тарлек потребует высшей справедливости, а высшая справедливость — это суд знатнейших талунов королевства. Каждый из них спит и видит в короне себя. Что останется от страны? Да еще с ихэренским бунтом в довесок!

— Понял. Сегодня же ночью Тарлек умрет.

— Вот и славно. Возьми десяток егерей.

— А Брицелл? — Хардвар направился было к выходу, но вдруг обернулся.

— Брицеллу полезна прочная королевская власть. От короля он получает свое жалованье. В разодранной талунской смутой стране он никому не будет нужен. Поэтому он поддержит вас, ваше величество.

Новоиспеченный король, кивнув, вышел. Бейона брезгливо присела на испорченную постель, оглядела, сморщив носик, царящий в комнате разгром.

— Вот и славно, мой мальчик. Кто же знал, что так все удачно выйдет?

И она рассмеялась низким грудным смехом, всем нутром ощущая ту цель, к которой стремилась всю жизнь, — богатство и власть.

Все-таки в том, что Желвак прибился к нашему отряду, при желании можно было усмотреть и преимущества, и недостатки.

Вначале о хорошем.

Начать хотя бы с того, что первые четыре дня он вел нас, выступая в непривычной для себя роли проводника. Штольня тянулась очень далеко. Кому пришло в голову в стародавние времена пробивать такую выработку, крепить ее, поддерживать в исправном состоянии, ума не приложу.

Сперва мы видели отходящие влево и вправо через равные промежутки — шагов пятьдесят — штреки. Это само по себе объяснимо и понятно. Выпади мне честь руководить горными работами, то, призвав на подмогу весь опыт и кое-какие знания, вбитые мне в голову, а то и в другое место при помощи розог, в Школе, я сделал бы то же самое. Длинная штольня, как артерия в теле человека, несущая основной поток крови от сердца, от нее — штреки, чтобы разбежаться в стороны, отойти подальше и захватить как можно большую площадь для добычи самоцветов. От штреков наверняка должны разбегаться частые, недлинные рассечки, где, собственно, и велись работы. Все по правилам — не придерешься. Но потом черные лазы штреков перестали попадаться. А штольня тянулась и тянулась. Для чего? С какой целью? Кто даст ответ? Только давно умершие старатели, проделавшие эту поистине каторжную работу, могли бы помочь. Но от них ждать подсказки не приходилось.

Ради интереса и чтобы занять себя хоть чем-то, я считал шаги. На четвертой тысяче споткнулся, ударился плечом о стойку и сбился. Больше не начинал. Да и Сущий с ней, со штольней этой. Самое интересное началось, когда она вывела нас в пещеру. Тут была вода. Думаю, и пещера была прогрызена подземной рекой. Так нам рассказывали, хотя вообще-то в Соль-Эльринской Храмовой Школе этому не учат. Вот Академия в Вальоне, городе на Озере, другое дело. Ну, да там и учат не жрецов, а лекарей, рудознатцев, законников, да мало ли кого еще… Всех не упомнишь. Наши отцы-наставники налегали все больше на историю материка и, главным образом, Империи, древние и нынешние языки и на умение пользоваться Силой. Но какие-то знания об окружающем бренном мире все же давали.

Почему-то именно лекции, не связанные с магическими закавыками, запомнились мне больше всего. И теперь я мог бы доходчиво объяснить любому, проявившему любопытство, что холмы, в которых мы рылись на Красной Лошади, сложены сверху совсем не той породой, что несет в себе драгоценные камушки. Холмы — это самый обычный известняк. Из него на моей родине рубят камни для строительства домов. Дробят его и получившийся щебень используют как подушку на прославившихся широко за пределами Приозерной империи дорогах. Известняк послабее будет, чем гранит либо базальт, но все-таки крепче, чем сланец, не говоря уже о глине. Но самое главное свойство известняка — он может размываться водой. Конечно, любой камень не выдержит, если изо дня в день на протяжении нескольких сот, а то и тысяч лет лить на него воду. Но известняк размоется раньше того же гранита. Так вот, известняк лежал тут много лет назад, ровный как скатерка, пока из глубины земных недр не рванулась к воздуху и солнечному сиянию другая порода. Та, которая приносит кому-то успех и богатство, а кому-то разочарование и гибель. Как нужно разогреть камень, чтобы он потек? Мой разум воспринимать такое отказывался, рисуя картины третьего круга Преисподней — огненного, где вечно жарятся грешники, не прошедшие Поле Истины. Севернее холмов расплавленный камень прорвался и вспучился Облачным кряжем, чьи вершины и пики поражают воображение всякого, увидевшего их впервые. А у нас не сдюжил. Только повздувал грибами известняковые пласты, взбугрив некогда ровную землю. А когда остывали жидкие камни — зародились в них смарагды и топазы, бериллы и турмалины, горный хрусталь и гранаты.

Но известняк хоть камень плохонький, а все же камень. Гнуться, как листовая медь под ударами молотка чеканщика, он не захотел или не смог и пошел трещинами. Где мелкие и неглубокие, где широкие и протяженные, они пронизали все тело холмов. В трещины пошла вода. От частых ливней осенью — близкие горы придерживают набегающие с юга тучи, и они изливаются на наши головы с середины яблочника почти до конца златолиста, до морозов. Весной — талая, от обильных снегов, которыми заметает нашу негостеприимную землю в зимние месяцы — листопад, порошник, сечень, лютый. Вода бежала, размывала и расширяла трещины в известняке. Они сливались, образуя желоба и каналы. Тоненькие водяные ручейки собирались в полноводные ручьи, а потом и в реки. Нам повезло, что лето выдалось сухое и жаркое. Безводное. Иначе брести нам по колено, а то и по пояс в ледяной воде. Кто бы подумал! Шагая под землей, я радовался тому, что за весь жнивец не сорвалось ни единой дождинки с неба. Мысли о засухе, о неурожае и грядущем голоде куда-то спрятались.