Но если не обращать внимания на детвору, то у нас всё шло более-менее стабильно. Караван двигался дальше, не встречая на своём пути проблем, день сменялся ночью, и мы постепенно углублялись в пустыню, где один преодоленный бархан ничем не отличался от другого.

Хотя были перестановки, которые мне не нравились. Например, с каждым разом около золота караулило всё больше и больше людей, будто тех, что уже охраняли, было недостаточно, а рядом с ним околачивалось и того больше. На моё замечание об этом, Ёсим сказал:

— Мой господин волнуется, что что-то с ним случится.

— А он не волнуется, что у нас днём, когда мы двигаемся, большая часть охраны теперь не выспавшаяся? — махнул я на уставших людей.

— Он… он понимает это.

— Что происходит, Ёсим? — вздохнул я, спросив его в лоб. — Все как-то помешались на этих сундуках.

— Просто стало опаснее двигаться по пустыне, ведь мало ли кто решит попытаться присвоить его.

— Ничего не изменилось. Никто не знает, что у нас они вообще есть, — заметил я.

Хотя я заметил не только это — люди вообще стали более нервными. Они стали более дёрганными, чаще начали оглядываться, бросая друг на друга подозрительный взгляды. Да и я сам, когда подходил ближе к сундукам, чувствовал некоторое беспокойство, если честно. Даже не так, я смотрел на сундуки и боялся, что кто-то попытается нас обокрасть, хотя казалось бы, какое мне до этого дело.

Такое ощущение, что мы все помешались на этом золоте.

Хотя у меня было определённое преимущество в этом плане. Я находился достаточно далеко от него, и детвора, которая ехала со мной, постоянно заставляла отвлекаться на себя.

Так однажды ночью я вообще проснулся, от того, что что-то вибрирует у меня под боком. Открыл глаза и вижу, что этот Рушшсен, самый мелкий, забился мне под бок калачиком, словно кошка, и мурлычит во сне. И ладно бы просто это, мелочь ещё и бой большой палец на руке в рот засунул. Мой! Пусть вон, свой облизывает! Или на утро я вообще не досчитался одного, и как оказалось, тот провалился между ящиками, где и уснул.

Зато днём я мог на них не отвлекаться, так как детвора неожиданно нашла себе занятие, доставая Зу-Зу. Тискали его, гладили пушистый хвост и временами пытались оседлать. Он даже катал двух мелких иногда, труся рядом с санями во время наших дневных переходов.

Уже через неделю я привык к выходкам мелких, а через две начал по-заправски над ними бдеть, иногда даже пресекая всякие выходки типа той, когда они закапали по голову Шелишшу, которая была не против и вполне себе смеялась.

А потом про неё забыли и уехали, и ей стало не до смеха.

И обнаружил я пропажу, когда по привычке, едва караван тронулся, начал пересчитывать поголовье молодняка. Из-за этого пришлось вернуться обратно, под недовольные взгляды и ропот всего каравана, благо найти её было несложно — Шелишша ревела и звала меня на всю округу.

Пробил леща обоим идиотам, которые чуть сестру в пустыне не похоронили.

Правда если бы всё происходило во всём караване так же гладко, как у меня с мелкими.

Я смотрел на людей, которые охраняли сундуки, и у меня всё больше складывалось мнение, что они вообще не спят. С синяками под глаза, бледные и какие-то нервные, дёрганные, они продолжали волком коситься не только на меня, но и на остальных. Из-за этого пришлось идти к мальчишке, который, скажем так, тоже меня не сильно порадовал.

— Ты не видишь, что происходит? — зло спросил я, махнув в сторону сундуков. — Люди совсем там ошалели от этого золота!

— Я вижу, — ответил он, не поднимая головы. — Но та вынужденная мера.

— Какая? Морить людей без сна?

— Они сами вызвались.

— И тебя это не смутило?

Парень поднял голову, и я понял, что он сам-то недалеко ушёл от них. Блестящие глаза, какой-то бегающий взгляд, дёрганные движения.

— Ёсим, — обратился я к единственному здравомыслящему человеку, который не поддался всеобщей золотой лихорадке. — Скажу ему!

— Он прав, господин, мы слишком зациклились на золоте. В караване назревает какая-то нездоровая обстановка.

Парень недовольно посмотрел на своего помощника, явно почувствовав предательство.

— И что ты предлагаешь? — спросил он меня.

— Меняй их. Дай им что-нибудь, чтобы успокоились. Да хотя бы выпить тем, кто не охраняет сегодня ночью.

— А кто караулить будет золото? — прищурился он.

— Я покараулю. Мне уж точно сил хватит, если что, подрезать любого, кто на него покусится, — заверил я его.

И оставив на Зу-Зу присмотр за мелкими, я остался на ночь с пятью сундуками золота.

Надо сказать, что ощущения были такими себе. Не знаю, как сидели здесь остальные, но я то и дело постоянно оборачивался с ощущением, что кто-то пытается подкрасться сзади, и это при условии, что у меня была Люнь и собственные обострённые чувства. А взгляд то и дело постоянно падал на сундуки с мыслью.

­— Знаешь, Люнь, я не могу понять. То ли мы просто помешались все на золоте, то ли оно проклято, — негромко пробормотал я, в который раз обернувшись, как мне показалось, на шум за спиной.

— Мне кажется, вы слишком много внимания уделяется ему, — ответила Люнь.

— Просто я сижу здесь и уже который раз замечаю, что оборачиваюсь на любой шорох, уверенный, что это кто-то крадётся к золоту. И не могу ничего с этим поделать, — я вновь посмотрел на сундуки. — Что-то здесь не так, жопой чую. Ты смотрела, что в них?

— Сразу проверила, —кивнула она. — Кроме золота там ничего нет.

— А само золото?

— Ну… металл как металл, — пожала она плечами. — А что?

— Не знаю, но я чувствую определённое… беспокойство что ли. Мысли, типа столько золота и вдруг кто-то решит обмануть нас и выкрасть пару монет… Подозрительность и недоверие — вот что я испытываю, — наконец смог я описать свои чувства. — Причём абсолютно ко всему, из-за чего не могу как успокоиться, так и перестать думать о нём. Хотя мне уж точно первому насрать на него.

Я встал и подошёл к одному из сундуков, задумчиво проведя по крышке рукой. Под ним лежало столько золота, что можно было построить дворец. А если вернуться с ним в Ёхендхай, то и вовсе купить себе, наверное, город. Столько денег…

А ведь большая часть достанется тому мальчишке. Он, по сути, нихрена и не сделал, но всё золото перейдёт к нему, а нам хер с маслом за щёку. Его можно было разделить между всеми, но всё отойдёт одному ему…

Хотя зачем делить? Я зачистил судно, я, считай, нашёл золото, значит и большая часть должна принадлежать мне, нет? Они вообще должны быть мне благодарны, что я помог им найти его. А можно и вовсе ни с кем не делиться, и всё забраться себе. И тогда…

Я отдёрнул себя едва ли не силой. Заставил с каким-то титаническим трудом оторвать от крышки сундука руку, чувствуя непреодолимую тягу прямо здесь и сейчас открыть и проверить, на месте ли золото.

На мгновение позволив себе поддаться чувствам, я понял, что испытывают остальные, когда находятся рядом с сундуком. Это даже не жадность, а какие-то навязчивые мысли, которые… причину которых я затруднялся определить. Вроде бы это и мои собственные, но при моём отношении к деньгам выглядели они слишком уж чуждо.

— Что ты делаешь? — раздался за моей спиной голос.

Я почувствовал их приближение ещё до того, как они что-либо сказали, поэтому появление охранников для меня не стало сюрпризом.

Я медленно обернулся к троим каким-то измученным мужчинам, которые смотрели на меня блестящими холодными глазами.

— Я спросил, что ты… — начал было тот, кто стоял в середине…

­— Таким тоном будешь разговаривать со своими друзьями, — перебил я его.

Но вот удивительно, даже мой холодный тон не заставил их, как обычно отступить. Казалось, что мой ответ лишь раззадорил чуваков.

— Ты хотел открыть сундук, да? — в его голосе скользнули истерические нотки.

— Если бы я хотел открыть его, парень, я бы это уже давно сделал, и нихрена бы меня никто не остановил с моей-то силой, но… — я подёргал крышку. — Она закрыта.