Соня играла с Эйко.

Не наказывала за то, что та вырвала клок волос у неё, а играла, показывала простенький фокус класса Тантум, самого начального класса опасности. Возможно, болючего, если даже Эйко решит попробовать его пальцем, но вполне себе безопасного. Но той, казалось, было интересно именно увидеть сам фокус, от чего она начинала сразу радостно смеяться.

Осторожно, чтоб не испугать обеих, я прошёл в комнату и сел на стул, продолжая наблюдать за ними.

Вмешаться? Нет, я не считал это необходимым. Девочки вроде как нашли общий язык, что было весьма удивительно. А раз они его нашли, то может даже смогут подружиться. Сейчас лезть — это разрывать мало-мальски налаженный между ними контакт, что не есть хорошо. Также Соня может подумать, что ей не доверяют, боятся или любят меньше — дети бывают очень мнительными иногда. Да и всё-таки они были частью одной семьи теперь и хорошо, что обе находили общий язык между собой.

А через двадцать минут обе уснули прямо на полу. Соня, как сидела, так очень медленно и завалилась на бок у кровати. Эйко несколько минут пыталась её разбудить, дёргая за волосы, уши и нос, заглядывая в лицо. Подёргала за щёки, что-то спросила, потянула за щёку, вновь спросила что-то очень важное, но под конец заползла к ней под бок и тоже уснула.

Это выглядело настолько мило и уютно, что на сердце само собой стало тепло. Нечасто у меня бывает наплыв этих чувств — тепла, уюта, умиления и любви. Особенно одновременно.

Кто-то спросит, люблю ли я их? На этот вопрос я могу ответить так — если кто-то или даже что-то решит им навредить, я выковыряю это хоть из-под земли, даже если мне придётся сжечь к чёртовой матери половину города, а то и весь. Даже если придётся пустить под откос весь картель. Мне кажется, что это и есть любовь.

Немного раньше я говорил, что не чувствую к Эйко ничего. Сказать по правде, я и сейчас к ней особо ничего не чувствую, но лишь до момента, когда она рядом. Когда же её нет, тогда мне становится немного неуютно. Я это прочувствовал, когда очухивался после наркотиков и мог немного ясно мыслить. Вокруг словно стало пусто и не хватало чего-то очень важного.

— Эх, дети, дети… — вздохнул я, осторожно беря сначала Эйко, потом Соню на руки и укладывая их обратно спать. Правда, Эйко пришлось выковыривать из цепких ручонок Сони, но куда ей до меня.

Немного было странно и то, что она просто неожиданно взяла и слезла с кровати. Может упала с неё, когда пыталась взглянуть на Эйко, а там уже сама села? Или действительно ходит? Просто когда человек не двигается, мышцы у него атрофируются, что не есть хорошо. И там ему предстоят многие месяцы реабилитации, чтоб вернуть себе способность нормально передвигаться.

Вообще, мне хотелось попробовать поговорить с Соней, однако будить ради этого ребёнка не хотелось совсем, как и прерывать их игру с Эйко. Поэтому я решил подождать до следующего раза, когда она проснётся. Вместо этого позвонил Фее.

— Алло, занята?

— Звонишь по личному телефону? — казалось, что она удивилась. — Что-то произошло?

— А ты где сейчас? Я слышу на заднем фоне шум.

— Я у Скрипки на пункте. Слышал же, обстреляли их, убили двоих.

— Да, слышал. Что-нибудь есть по ним интересное или опять их попытка показать себя? — спросил я сразу.

— Да знаешь… странно немного выглядит это нападение, если честно.

— Чем именно?

— Тем, как оно сделано. Раньше они просто подъезжали на машине и расстреливали пункт, а тут попытались штурмом взять, — поведала Фея. — Это что-то новенькое.

— Это называется эволюцией, — ответил я. — Наглеют.

— И?

— Жаждешь ответной реакции?

— Хотелось бы. Не хочется, чтобы повторился опыт Соломона.

— Не повторится, — заверил я её и решил перейти к вопросу, по которому звонил. — Но я по другому поводу. При тебе Соня что-нибудь делала?

— Делала?

— Вставала, сидела, пыталась говорить, есть сама? Может импульс как-то проявляла?

— Эм… нет, не видела такого, хотя и я присматривала за ней, и няня. Что-то произошло?

— Да она просто тут сидела, молнии из ладошек пускала, вот я и решил поинтересоваться, с чего вдруг так оживилась она.

— Может рада, что вернулась домой? — предположила Фея.

— Очень смешно.

— А это и не шутка. Не ты ли за ней присматривал всё это время? Да и где больше всего времени она провела, скажи мне, не у тебя ли?

— Допустим, в твоих словах есть зерно истины, — согласился я.

— Скорее всего так оно и есть. Для неё ты родной человек. Твоя квартира — её дом. Она ребёнок, но скорее всего всё понимает. Однако вряд ли имеет собственную память, поэтому для неё всё это ново, и она как птенец — кого первого увидела, тот и родитель. Что-то вроде этого.

— С чего ты взяла, что она не имеет памяти? — удивился я.

— А ты бы стал давать оружию память о том, кем она была? Я бы вот нет. К тому же, она ребёнок. А я мать. Будет у тебя ребёнок, ты станешь тоже понимать больше, чем сейчас.

— Она решила проявить себя дома?

— Возможно, так у неё выражаются эмоции: она рада, что вернулась. Запомни, кем бы она ни была, в первую очередь она ребёнок. И вести с ней надо будет, наверное, как с ребёнком.

— Я понял.

— Надеюсь, я дала вразумительные ответы на твои вопросы. Однако, если нужно, я могу сегодня приехать к тебе. Сама посмотреть, что да как.

Я сначала хотел отказаться, однако решил, что её опыт мог бы вполне пригодиться здесь. Что я знаю о ребёнке? Да ничего. Я даже не знаю, как за ними ухаживать, особенно за девочками. Поэтому помощь наставника мне бы действительно не помешала.

— Знаешь, да, пожалуйста, если тебе не сложно, то сегодня.

— Хорошо, приеду, как только освобожусь здесь, — ответила Фея и сбросила звонок.

Как и обещала, Фея приехала сегодня, правда, вечером. К тому моменту Соня и Эйко уже проснулись. И если одна из них вела свой обычный образ жизни, бороздя квартиру в поисках приключений на свою мягкую и закованную в памперс пятую точку, то вторая проявляла удивительную активность, пытаясь выбраться из кровати.

— Соня, тебя ещё не рано вставать? — присел я рядом, наблюдая, как она сбросила с себя одеяло и в чём мать родила, или в чём клонировали её в пробирке, теперь пыталась слезть с кровати. — Ты же буквально недавно лежала на кровати.

Девчушка удивлённо посмотрела на меня пронзительным взглядом, после чего посмотрела на Эйко. Потом снова на меня. Хоть лицо и общее выражение лица были милыми: вопросительными, умоляющим, жалостливыми, но сам взгляд был действительно каким-то не таким. Я бы сказал, взгляд убийцы, прожжённой машины смерти, которая порвёт тебя на части и не моргнёт глазом.

Мне пришлось постараться, чтоб под таким взглядом по-доброму улыбнуться.

— Скажешь что-нибудь? — молчит. Смотрит, будто пытается понять, что от неё требуется. — Ну же, давай, скажи что-нибудь.

Она склонила голову вбок, после чего открыла рот и выдала:

— Мозиграть-ть. Моза.

— Мо… — мне пришлось постараться, чтобы соотнести то, что она пытается сказать, с тем, чего она хочет сделать. — Можно поиграть? — переспросил я.

Она закивала головой. Очень медленно, будто давалось это ей с трудом.

— Ну-ка, скажи «можно».

Она склонила голову в бок, помолчала с важным видом и выдала:

— Моза!

— Не моза. Можно, — поправил я.

— Моза?

— Нет.

— Маза?

— И тоже нет. Давай так, мо-о-о-о, — протянул я.

Девочка посмотрела на меня как на идиота, явно не совсем понимая меня.

Окей…

Активно двигая губами, я вновь произнёс:

— Мо-о-о-о-о.

Она задумчиво посмотрела на меня, после чего вытянула губы и произнесла:

— О-о-о-о-о-о-о-у-у-у-у-у-у.

— Нет-нет, мо-о-о-о-о-о-о-о.

— О-о-о-о-о-о-о-у-у-у-у-у

— Нет, не так. М, — я прямо губами показывал. — М. М. Давай, губками, м. Как будто целуешь Эйко. М. М.

А Соня губами чпок, будто реально целует кого-то.