Сын не может отвечать за грехи отца, как и наоборот. Нельзя наказывать тех, кто вообще ни при чём, за то, что сотворили другие. А у них получается: ты никого не трогал, но мы всё равно тебя убьём, чтоб запугать твоего родственника. Это действенно, но это логика ублюдков, которых надо отстреливать, как собак, прямо на улицах.

Я мог много чего сказать, но по понятным причинам промолчал, не вымолвив ни слова и не подав вида, как сильно меня это тронуло.

Ведь что я сделаю? Застрелю его? А потом и Бурого? Только получается, что ушёл от одних проблем, но наткнулся на другие, причём созданные собственноручно. И тут уже не отвертишься, не скажешь, что ты ни при чём. Правда в том, что я тоже боюсь за свою жизнь, на чём всё это и держится. Да и это уже в прошлом, так что…

К тому же, история повторялась — Бурый набирал не самых удачливых людей, которые были как очень благодарными, так и очень послушными. Можно сказать, что воспитывал их с самого детства. Вполне возможно, что и меня взяли с тем же расчётом.

Появлялось искреннее ощущение, что Бурый создаёт себе армию верных псов. Нет, другие, насколько я понимаю, тоже её создают, но он — особенный случай. Я вижу, какие у него мечты и как он к ним идёт, поэтому вполне логично предположить, что он может и не остановиться на порту в дальнейшем счёте.

— Он в принципе очень целеустремлённый. Пойдёшь за ним, и добьёшься многого, дружище.

— Я знаю.

— А ты сам откуда?

— Я из Читы…

А дальше пошла уже заранее подготовленная история о том, кем я был, где учился, где работал, без особых подробностей, как получил шрамы и как переехал сюда. Я рассказывал это даже с лёгким энтузиазмом, который был возможен при моём не самом разговорчивом характере. Я говорил убедительно, и даже сам рассказывал без каких-либо вопросов, чтоб показать свою заинтересованность и в меру открытость.

Ряба слушал меня, не перебивая, впитывая каждое слово, словно губка, и я прекрасно отдавал себе отчёт, что в будущем он будет всем рассказывать то, что услышал. А потом слухи расползутся дальше, что может повлиять на моё будущее.

Потому я довольно тщательно подбирал слова и историю, чтоб в будущем у меня не возникло проблем, которые смогли бы доставить мне неприятности. Нет, естественно, можно всё проверить, но одно дело, когда ты спотыкаешься на каждом слове, тем самым подталкивая людей проверять, а совсем другое — складная история, как и у большинства людей, не вызывающая интереса от слова совсем.

Но, естественно, не для сплетника, который всё про всех знает.

— Далеко же тебя занесло, — покачал он головой. — Но, возвращаясь к нашей Фиесте, которую, кстати говоря, зовут Барбара, я бы на твоём месте так не волновался о ней. Она вполне безопасна.

— Безопасна? Насколько же?

— Как… как кактус.

— Но кактус не безопасен, — заметил я. — Он не убьёт, но сделает больно.

— Ну вот и она не убьёт, но сделает больно, — подытожил Ряба.

Не сказать, что меня это устроило. С чего вдруг я не должен волноваться о том, что мне сделают больно?

— Она со всеми так себя ведёт?

— Ну… ты первый, вроде как, из нашей команды, хотя я за ней не слежу. В любом случае, Фиесте не позволят делать глупостей, так что перейдёт черту и получит, это точно говорю.

— Бурый её не любит?

— Я бы не сказал, что не любит, скорее чуть-чуть бесит его, вот совсем немного, — в знак подтверждения он прищурился и показал пальцами чуть-чуть, словно держал между ними песчинку и пытался её рассмотреть. — Она иногда действительно чудит и уже выкидывала фокусы, но большую часть времени Фиеста вполне спокойна, будто её ничего не волнует.

— Буду надеяться, что она немного успокоится со временем, а то она в штыки меня воспринимает.

— Ну или так проявляет заботу, — усмехнулся он.

Тем временем мы уже почти подъехали к моей улице. Здесь было рукой подать. Пройти через две подворотни, после чего в соседний квартал, и я дома. Раньше я старался не ходить такими путями, но это была практически утоптанная и безопасная тропа, которой я часто пользовался.

— Остановишь здесь? — попросил я, кивнув на тротуар.

— Здесь? Я думал, что до дома тебя подкинуть надо.

— Тут будет ближе, чем ехать в объезд кварталов, — объяснил я.

— Как скажешь, — он притормозил на обочине. — Тогда до завтра?

— Да, — кивнул я. — Пока, Ряба.

Он кивнул и отъехал от меня, оставляя одного… почти одного, не считая пешеходов, которые поглядывали сначала на довольно неплохую машину для этого места, а потом на меня, вылезшего оттуда. К гадалке не ходи, уже понятно, о чём они думают. И они не далеки от правды, если начистоту.

Но меня это и не сильно трогало. Я привык ко множеству взглядов из-за моего лица, в котором крылся гигантский минус — с ним в толпе будет спрятаться тяжело.

Я двинулся через подворотни домой.

Мои мысли возвращались к Фиесте. Безопасная, как кактус. Ну… учитывая тот факт, что если её не трогать, то она вполне безопасна, я могу согласится с этим. Но она — подвижный кактус, который сам бежит к тебе, чтоб уколоть, вот в чём проблема. И Бурый, словно специально, каждый раз ставит меня рядом с ней, будто надеясь, что мы таким образом сможем найти общий язык. Или убить друг друга.

Однако Бурый не выглядел тем, кто будет специально разжигать конфликт внутри группы. Отсюда следовало, что он делает это или намеренно, или просто считает, что дальше подзатыльников и мелких обид это не уйдёт. А может, если верить Рябе, просто пытается сбросить её на кого-нибудь, кто будет приглядывать за столь агрессивной личностью, которая может быть очень полезна, но не настолько, чтоб возиться с ней лично.

И пока я раздумывал над данной немного странной ситуацией, в которой оказался, сам не заметил, как вышел к небольшой драке.

Глава 80

Такая картина не была редкостью в Сильверсайде. Здесь постоянно кого-то грабили, убивали или насиловали. Люди знали, что происходит вокруг, но каким-то образом всё равно умудрялись ходить там, где делать этого не следует, словно надеялись, что именно их пронесёт мимо проблем. Кого-то проносило, а кого-то — нет.

Я же был не столь уверенным в себе, чтоб ходить в таких местах. Может потому всегда и избегал проблем. Ведь здесь был не Ханкск, в котором тебя тоже могут избить и обокрасть, но на этом всё и закончится. В Сильверсайде тебя могли запросто застрелить, чтоб ты лишний раз не сопротивлялся, пока твои карманы будут обыскивать.

И да, я видел, как грабят или избивают других, но никогда не встревал в эти дела. Во-первых, они могли быть из банды, во-вторых, у меня не было с собой оружия, чтоб защитить даже самого себя, не говоря о бедолаге. Пистолет я с собой в школу по понятным причинам не носил. Про кулачный бой можно было вообще забыть. Потому вместо одного избитого могло быть два, и я это отлично понимал.

В-третьих, я не испытывал к ним особой жалости. Нет, я не считал, что им так и надо, и не поощрял нападавших. Просто и не чувствовал какой-то неожиданной тяги встать на их защиту, рискуя собственный здоровьем. Поэтому меня никогда не мучила совесть, когда я проходил мимо. Они были лишь частью пейзажа этого города.

Но сейчас всё было немного иначе.

Жалость к жертве.

Это меня остановило и не дало пройти дальше. Уж больно я сомневаюсь, что в этот момент меня постигла всеобъемлющая любовь, которая заставила бы действовать и спасать мир. Может мне стало жалко её из-за того, что я знал жертву насилия? Или потому что она сама по себе выглядела не очень, и при взгляде на неё появлялась жалость с презрением — ты смотрел и думал: «её и так жизнь покарала, может хватит?».

Причин может быть много.

Я её знал как Саки. Все её звали Саки, тем самым обезличивая её, стирая личность и делая лишь частью привычного пейзажа. Вечно голодная, лазящая по помойкам и просящая есть наркоманка с животом, которая только лишь благодаря себе оказалась на дне общества.