И да, я подозреваю, что он согласится на это. Практически вижу эту усталость от такой жизни в этих глазах и желание рискнуть, поставив всё на кон.

А с ним я решил кое-что и для себя.

Да, если всё получиться, и я одержу верх, то могу попробовать вернуться к нормальной жизни, завести обычную семью и прожить обычную жизнь. Могу всё оставить и продолжить жить обычными буднями среднестатистического человека — это чудесно, это прекрасно и очень честно…

Но честность — не та валюта, которая котируется в нашем мире.

После всех усилий, трудов и потерянного времени действительно ли я захочу оставить всё заработанное кому-то? Какому-нибудь левому человеку, который палец о палец не стукнул, просто оказавшись в нужном месте. И где гарантия, что этот самый человек не решит убрать меня как того, кто раз уже всех сместил и сместит второй раз?

Я никогда не стремился быть первым или держать в руках власть. Достаточно было обычной скучной жизни. Но я перечеркнул это самолично. Я уже сам по себе совершенно другой человек. Мне будут вечно диктовать, что делать, указывать и решать за меня.

Свобода, о которой я говорил, лежит здесь. И если я возьму всё в свои руки, мне не придётся работать на кого-то, и никто больше мне не будет указывать, что делать. Я сам смогу распоряжаться собой и не зависеть от работодателя, который может влиять на мою жизнь — этого я хотел и именно это могу получить.

Если всё удастся… я смогу взять всё в свои руки. Не потому что хочу помыкать и править другими — я хочу, чтоб со мной никто этого не делал. Хочу быть сам себе хозяином.

А мой идеал — это лишь иллюзия, которой теперь мне никогда не добиться.

В этот момент, отказавшись от своего последнего идеала, я окончательно перестал быть тем, кем был когда-то, порвав с прошлым.

Бурый позвонил мне на десятый день.

К тому моменту синяки по всему телу уже сходили, и я был как больной гепатитом — весь жёлтый. Мышцы ещё побаливали, но не так сильно, как до этого, когда некоторые движения частей тела простреливали такой болью, будто по ним резали раскалённым скальпелем. К этому моменту даже ногти начали отрастать, а с пальцев наконец можно было снять этот несчастный гипс. Мне было чему порадоваться.

Что касается Саки, то ей… было весело во всех смыслах. Иногда она плакала, жалела себя и говорила, какая же она никчёмная мать, а иногда даже капли отчаяния в глазах не было видно. Возилась с ребёнком, искала жильё и работу по телефону, который я ей дал.

Мне хотелось верить, что эти наплывы депрессии пройдут, когда она окончательно встанет на ноги. Но… у таких людей, как Саки, всегда будут проблемы, с этим ничего не поделать.

Забрал меня из дома Гребня. Явно не по своей воле приехал.

— Бурый послал, — сухо ответил он на незаданный вопрос. — Он сказал передвигаться теперь только на машинах. На улицах становится слишком опасно.

— До этого было безопаснее? — задал я вопрос.

— Город большой. Пойди, найди кого-нибудь просто на улице, если не знать, где кто живёт. Только у дома и работы выловить и можно было. Сейчас же недавно в городе на Пулю напали, когда тот шёл по улице. На нашей территории. Заметил, что машина странно едет. Бросился бежать, в спину начали стрелять. Он забежал в подъезд, где вылез на крышу и убежал.

Слушать Гребню одно удовольствие. Мало того, что предложения рваные, будто случайно сложенные, так ещё и голос монотонный настолько, что информация сама по себе не воспринимается. Но даже так я понял, что теперь нас будут, ко всему прочему, пытаться ловить на улицах.

База встретила нас действительно хорошо выстроенной обороной. Так как она располагалась около портовой зоны в складах, заехать туда случайно было очень и очень сложно. Плюс дорога проходила около всяких цехов и складов между зданиями. Поэтому даже если кто-то и подъезжал, знали об этом все заранее.

Сама оборона начиналась ещё на подъездах, где стояли люди, следящие за проезжающими. Чуть дальше был блокпост, который перекрывал проезд: шипы на дороге, два пулемётчика сверху, которые сидели в противоположных зданиях друг напротив друга, чтоб вести перекрёстный огонь по дороге снизу. Ещё четыре боевика на земле. Я так подозреваю, что это было сделано, чтоб не подпустить близко любимое оружие бандитов — машины со стрелками, которые подъезжали, расстреливали и уезжали.

Для остальных видов противников, что могли пройти не через дорогу, а по подворотням, улочкам и складам, существовали камеры, датчики движения и караульные. Правда, датчики вполне можно было обмануть или сломать, что немного усложняло работу, а караульных обойти. Так что самым надёжным помощником оставались камеры, если только не сыграет человеческий фактор и следящий за ними банально не пропустит момент среди множества других камер.

Проехав первый блокпост, мы вскоре подъехали ко второму, который располагался уже непосредственно перед штаб-квартирой. Вместе старого обычного шлагбаума теперь стоял большой, тяжёлый, с шипами, которые должны были, по идее, воткнуться в таранящую машину и застрять в ней. На земле были трубы с не менее маленькими шипами, больше похожими на ежи, а сам подъезд перекрывали бетонные блоки, не дававшие разогнаться. Плюс дзоты, сделанные из круглых бетонных колес, что используют для канализации. И всё это великолепие теперь окружено забором с колючей проволокой.

— Бурый решил не размениваться по мелочам, — заметил я.

— Недавно на базу Мачо напали.

— Напали?

— У него был магазин электротоваров со складом. Там хранился товар, который поставлялся в Верхний город. Они врезались на джипе в магазин и подорвали его.

— Сильно?

— Нет. Но всё сгорело.

Мачо, так как его зона ответственности граничила с территорией Брюсселя, отвечал за поставку наркотиков в Верхний город. У него, как я слышал, был немаленький склад с магазином, который был забит до отказа. И если всё сгорело…

— Ничего не осталось? — уточнил я.

— Руины.

… то да, это большая проблема. Вряд ли за товар уплачено, так как он был ещё на нашей территории, но сколько там? Две, три тонны? Или пять? Зависит от того, когда последний раз поставляли в Верхний город.

За раз, насколько я знаю, к нам в порт приходило пять-десять тонн. Иногда двадцать, иногда тридцать, иногда больше. Причём поставки были регулярными. Так как в Нижнем городе реализовать всё было просто нереально, часть уходила на экспорт в Маньчжурию, где были свои люди, что рассылали наркотики дальше по континенту. И часть уходила в Верхний город, который реализовывал их у себя и так же перепродавал в Маньчжурию.

Так что на складах Мачо могло как ничего не быть, так быть очень и очень много. Речь могла идти о десятках миллионов долларов.

— Сколько потеряли?

— Не знаю.

Значит, теперь за свой склад испугался и Бурый.

— А что слышно о Фее и её складах?

— Теперь их курирует Бурый и Мачо. Соломон пока следит за портом. Сейчас всё тихо. На складах. На территории постоянно кого-то убивают.

Тем временем мы остановились около крыльца штаба.

С тех пор, как я сюда пришёл, здесь стало пустовато. Раньше здесь было восемь человек, включая меня, а сейчас всего шесть. Да и обстановка была немного унылой, будто тучи сгрудились над этим местом, хотя на улице было солнечно и по-летнему тепло.

— О, какие люди, — поднялся Пуля с дивана, когда увидел меня. Пожал руку по-братски, похлопав по плечу. — Почти цел и почти невредим, как погляжу.

— Ты правильно заметил. Везде почти, — кивнул я.

— Мы по тебе скучали, — повисла на шее Гильза. — Ты весь жёлтый! У тебя желтуха?

— Нет, это синяки, Гильза. Они уже почти спали.

— Ты человек-синяк! — обрадовалась она непонятно чему.

— Можно и так сказать. Где Бурый?

— Да там о чём-то талдычит с человеком Соломона, — кивнул Пуля на дверь. — Недавно сожгли целых два склада с наркотой…

— Это которые Мачо?