Оставив парнишку чахнуть над золотом, которое мы раздобыли, я поднялся обратно в каюту капитана, где пряталась детвора. Те так и не вылезли из душного шкафа, и даже когда я распахнул створки дверей, продолжали сидеть внутри, испуганно глядя на меня. Хотя надо признать, парнишка двенадцати плюс-минус лет выглядел вполне себе боевым, пусть и напуганным.

— Итак, детвора, вылезайте, — кивнул я в комнату.

— Зачем? — тут же спросил он.

— Ну, у вас два выбора. Либо вы остаётесь здесь одни, посреди пустыни без воды и еды один на один с дикими зверьми и умираете долгой мучительной смертью. Либо вы едете со мной, и там уже поглядим, как можно будет вам помочь.

— А ведь того мальчишку ты оставил. Которого нашёл у озера, — заметила Люнь.

— Там всё же другое было. Я оставил его не на верную смерть, а около ратуши, где ему помогли, так как это было единственным, чем я мог ему помочь. А здесь оставить их — это бросить на верную смерть.

— Дядя сам с собой разговаривает, дядя сошёл с ума, — тихонько пропищала Шелишша, приподняв уши.

— Тс-с-с… не надо ему этого говорить, — тихо сказал ей брат.

И всё это прямо передо мной, будто я не слышал.

— Ладно, детвора, ваш выбор, остаётесь подыхать или мне помочь вам? — предложил я, нагло манипулируя мелочью.

— Вы вернёте нас домой?

— Нет, это навряд ли, — покачал я головой. — Но я выведу вас из пустыни к людям, и там, возможно, найдётся тот, кто вам поможет.

— Вы бросите нас в городе?

— Оставлю в городе. Извините, но бегать с вами я не смогу.

— Но ты сказал… — начал было он с лёгким наездом, но я тут же перебил его.

— Не «ты», а «вы», парнишка. Прояви уважение к тому, кто тебя спасает и вообще старше тебя. Своим друзьям тыкать будешь, а здесь держи свой характер на поводке.

Я решил сразу пресечь всякие попытки показать свой характер или разговаривать на равных. Здесь я спасаю, а они слушаются. Точка. Ещё не хватало здесь своевольной детворы, которая будет потом пытаться диктовать мне условия.

— Вы сказали, — недовольно продолжил Газзенесс, — что, если мы скажем, где наши, вы нас отведёте.

— Это если по пути будет. А если это надо топать на другой край пустыни, то уж извините, я не смогу так долго с вами возиться.

— У нас нет выбора, да? — пробормотал он.

— Ну смерть тебя, твоей сестрёнки и твоего брата тебя не устраивают, как я понимаю, да? — он покачал головой. — Ну тогда да, выбора у вас не много.

Они по очереди медленно выбрались из шкафа, явно сторонясь меня, после чего выстроились в шеренгу по росту. Вот таким паровозиком я их и вывел из судна, где они сжались под взглядами охраны. Я не мог сказать, испытывают люди к кошатникам ненависть или нет, но дружелюбными их точно было не назвать. Поэтому я сразу посадил мелких на сани, на которых ехал сам, сразу предупредив.

— Чтобы не смели слезать, а то мало ли, кто до вас начнёт докапываться.

— А я писать хочу, — промямлила Шелишша.

— Я тоже, — поддакнул самый мелкий по имени Рушшсен.

Тц… началось…

— Делайте свои дела рядом с санями. Вообще, чтобы не отходили ни на шаг от них.

— Я стесняюсь, — пожаловалась она.

— Привыкай, значит, не стесняться. А ты, — тыкнул я пальцем на самого старшего, — следи за ними. Здесь не все рады вам и мало ли что с вами попытаются сделать, если будете бегать по округе, понял?

Тот с ответственным видом кивнул.

— Зу-Зу, следи за ними, — наказал я пушистому, а сам вернулся к остальным.

Когда я отошёл от саней, Люнь негромко заметила.

— С Ки ты был более терпеливым и ласковым.

— Может быть, — ответил я. — Но это было тогда и сейчас ситуация немного иная. Люди явно кошаков недолюбливают.

— Почерствел.

— Возможно, ­— не стал отрицать я. — Но это лучше, чем вообще лишиться эмпатии.

Около судна работа постепенно подходила к концу. Не сказать, что мы как муравьи его разобрали на части, однако он лишился одной из мачт и части обшивки. Когда я подошёл ближе, ко мне подошёл Ёсим.

— Обычно он так себя не ведёт, — словно извиняясь, сказал старик.

— Вы про… а-а-а…

— Мой господин чтит законы пустыни. Протяни руку нуждающемуся — это впитывается с молоком матери, но эта сцена с детьми… мне жаль, что так произошло, и я прошу прощения от его лица и лица его семьи. Просто поймите правильно…

— Что золото — это золото, — вздохнул я, а мой взгляд сам по себе перекочевал к одному из сундуков.

— Что зла в пустыне тоже хватает, и приходится быть осторожным, чтобы вами не воспользовались, а потом не предали.

— Кто? Дети? — хмыкнул я.

— Они могут стать лишь ступенькой к будущим неприятностям, — ответил Ёсим.

Но если я думал, что на этом с котятами будет покончено, то очень сильно ошибался. Едва я начал помогать охране загружаться, чтобы поскорее двинуться в путь, как неожиданно услышал детский плач.

— Что? Что такое? — вернулся я к саням, глядя на зарёванную рожу девчонки. — Что случилось? Кто тебя обижает?

— Я… я попой в песок упала, когда писала… — прохныкала она.

— И? — не понял я.

— У меня попа в песке и чешется теперь…

Ну началось…

Мы выдвинулись дальше лишь ко второй половине дня. Быстро отъехали от частично разобранного судна, оставляя его мёртвый скелет так и лежать между песков. Как сказала Ёсим, скоро пустыня поглотит судно обратно, скрыв его от глаз.

Теперь расстановка охраны немного изменилась. Учитывая, что золото теперь ехало в санях, что шли в центре, больше всего людей сейчас находилось именно там, хотя до этого мы все были распределены равномерно по всей длине каравана.

Вообще такая перестановка была для меня непонятной, так как мы движемся и смысл таких манипуляций отсутствовал, однако раз решили так сделать, то пусть. К тому же у меня своих проблем хватало.

— Ну что опять… — вздохнул я и обернулся, когда мы отъехали на несколько километров, услышав плачь мелкой и смех мальчишек. — Чего ты плачешь опять? Тебя мальчишки обижают? Эй, парни!

— Мы не обижаем её, — тут же ответил Газзенесс.

— А чего хохочете?

— Да там охранник с саней свалился и его следующие переехали, — ответил он, улыбаясь.

Было бы над чем смеяться — я видел, как это произошло, и уже было думал, что того бедолагу переехало насмерть, если честно.

— Ясно, а ты чего тогда плачешь?

— А я не видела, — прохныкала Шелишша.

М-да…

Вообще, с детворой возникло довольно много проблем. И если Газзенесс был относительно самостоятельным и помогал мелкому Рушшсену, но вот Шелишша оказалась слишком беспомощной. Что не произойдёт, сразу плачет, и мало этого, ей ещё руку помощи хрен протянешь, так как она девчонка и стесняется.

Вот, например, упала жопой в песок и обоссала себе ноги, из-за чего пришлось её мыть. Раздеваться она стесняется передо мной, так что просто полить её из фляги и оттереть от песка не получится. Пришлось топать к судну и искать более-менее нормальную бадью, которую я уже и заполнил водой, чтобы Шелишша смогла залезть и сама помыться. И опять она выкаблучивалась, типа я мужчина, и она стесняется передо мной раздеваться.

— Да господи, у тебя ни сиськи, ни писки, там смотреть не на что, — уже начал я заводиться.

— Неправда… — разревелась она.

— Давай раздевайся!

— Я стесняюсь…

— Тогда как ты вообще мылась до этого?!

— С мамой и другими женщинами…

А так как девушек у нас в караване не было, я её чуть ли не насильно раздел и бросил в бадью, после чего вытащил обратно, укутал в тряпки, и посадил сохнуть. И этому человеку уже восемь, с её слов, ровесница Ки, когда я ту встретил.

— С той столько проблем не было… — проворчал я.

— Ну ты так-то и не заботился особо о Ки, — ответила Люнь.

— Это ещё почему? —­ возмутился я. — Заботился.

— Но ты её не мыл, не одевал, не решал вот такие бытовые проблемы — всё это было на плечах Лунной Совы. Вот уж кто точно намучился с ней. Ты же просто играл и разговаривал с ней. Думается мне, ухаживай ты за Ки так же, было бы что-нибудь похожее, — улыбнулась Люнь, посмотрев на укутанную девчонку, которая сидела на ящиках.