Генрих нахмурился:

— Хм… Я разберусь с этим делом, дорогая. — Некоторое время король сидел в задумчивости, потом переменил тему. — Я намерен просить мастера Гольбейна, чтобы он нарисовал вас. Мне хочется, чтобы это была миниатюра и я всегда мог бы носить ее с собой.

— Я с радостью попозирую ему.

Они уже приблизились к Хэмптон-Корту, и гребцы направили барку к пристани. Темно-синее бархатное ночное небо было расцвечено звездами, а дворец освещен факелами. Генрих помог ей сойти на берег, и они рука об руку направились во дворец.

Для позирования Екатерина надела французский капор, рыжевато-коричневое платье с глубоким вырезом, обшитым подаренной Генрихом каймой, и меховые нарукавники, которые пришлось потом снять: сидеть в них долго было слишком жарко. В качестве украшений она выбрала золотую брошь с плоским бриллиантом, к которой были подвешены рубин и жемчужина, а также тяжелое жемчужное ожерелье — вещи из сокровищницы королев. Приготовившись, Екатерина села в приемном зале. Сегодня ко двору прибывали ее братья, и она хотела поприветствовать их, прежде чем вызовет мастера Гольбейна.

Братья низко поклонились, потом обняли сестру. Они были намного выше ее, и она залюбовалась, какими же мужественными красавцами стали все трое. Чарльзу было уже двадцать четыре, Генри — двадцать два, а Джорджу — двадцать один.

— Как же ты постаралась, сестрица, для себя и для нас, — сказал Чарльз.

— Мы очень благодарны тебе, — вступил в разговор Генри. — Доходы, которые я получу от своей новой должности, позволят мне жениться.

— Жениться? — эхом откликнулась Кэтрин.

— Этот дурак думает, что влюблен! — поддразнил брата Джордж.

— Я-то влюблен. А тебе еще нужно подрасти! — парировал Генри. — Ее зовут Энн, и она очень мила.

— Надеюсь познакомиться с ней, — улыбнулась Екатерина.

— Китти, ты выглядишь до кончиков ногтей королевой, — сказал Чарльз. — Полагаю, мне все еще можно называть тебя так?

— Конечно, — с улыбкой ответила она. — Есть какие-нибудь новости о нашей сестре Мэри?

— Да, ее тоже скоро выдадут замуж за мистера Траффорда, юного джентльмена из Ланкашира. Милорд герцог организовал это.

— В это трудно поверить! — ужаснулась Екатерина. — Ей всего двенадцать, и она скоро станет чьей-то женой. Я не видела ее с тех пор, как она была совсем крошкой. Уверена, что не узнаю Мэри. Теперь она поселится на севере, и я сомневаюсь, что мы встретимся в скором времени, а ведь я надеялась устроить ее при дворе. Это печально. У меня есть сестра, но я с ней не знакома.

— Я слышал, она рада замужеству, — сказал Генри. — Траффорду всего четырнадцать. Они будут жить с его родителями. Может быть, Мэри когда-нибудь приедет ко двору.

— А кто эта юная леди вон там? — спросил Чарльз, указывая на Маргарет Дуглас, сидевшую у окна с Мэри Говард.

— Племянница короля, леди Маргарет Дуглас.

— Какая красавица!

— Нет, Чарльз, она не для тебя. Ее когда-нибудь выдадут замуж ради выгоды короля, — решительно заявила Екатерина.

— Но я могу помечтать… — Он подмигнул ей.

Хорошо, что ее братья будут при дворе.

Когда закончился сеанс позирования мастеру Гольбейну, Екатерина присоединилась к своим дамам в личных покоях, куда пришли несколько джентльменов составить им компанию. Некоторые занялись игрой в карты, другие музицировали. К Екатерине подошел кузен Суррей и сел на стул рядом с ее креслом. Он обладал живым артистическим темпераментом и временами бывал довольно буйным. Все знали, каких взглядов он придерживается, ибо Суррей во всеуслышание объявлял о них, но при этом был весьма остроумен и всегда добр к Екатерине.

— Как чувствует себя моя кузина в роли королевы?

— Превосходно! — с восторгом ответила она.

— Мой отец восхваляет вас целыми днями и совсем перестал по-стариковски брюзжать. — Суррей усмехнулся. — По правде говоря, мы все благодарны вам. Это непросто — заманить в ловушку короля.

— Думаю, это король заманивал меня в ловушку, — засмеялась Екатерина.

— И теперь реформистам надели намордники! — весело продолжил Суррей. — Дни архиепископа Кранмера и выскочек Сеймуров сочтены. Я слышал, они теперь грызутся друг с другом, что развязывает руки нам, консерваторам.

Она слегка рассердилась:

— И вы считаете, король не управится с ними?

— Он легко поддается влиянию, и наша задача — проследить, как бы его не увлекли в неправильном направлении. Вот почему ваша роль так важна. Пока он любит вас глубоко и искренне, нам нечего бояться, а значит, крайне важно, чтобы вы сохранили его привязанность.

— Он не так прост, как вы думаете, — холодно ответила Екатерина, злясь на Суррея: с чего он решил, будто Генрихом так легко манипулировать? — Король крайне подозрителен и мало кому доверяет. Тревожится, что люди из его окружения прониклись лютеранскими идеями, особенно молодое поколение вроде нас; настороженно относится к амбициозным придворным. Ему нравится, когда люди не уверены в нем. Не слишком мудро судить о короле так, как судите вы, потому что он не щенок.

— Вы наблюдательны, — заметил Суррей. — И все-таки он внушаем — и тем опасен. Сжигает католиков за поддержку папы, а протестантов — за ересь. Нам всем нужно следить за своими поступками, чтобы нас не поджарили! И если король не приструнит реформистов при дворе, это должны сделать мы.

Екатерина покачала головой:

— Вы бы лучше последили за своим языком, милорд, чтобы не нажить себе проблем.

Суррей сердито глянул на нее:

— Вы ведь не передадите ему мои слова?

— Нет, но вижу, вы боитесь, что я могу передать. И это доказывает могущество короля! — Она дерзко улыбнулась ему.

— Хорошо, я признаю себя побежденным. — Суррей засмеялся. — Его милости неплохо было бы узнать, какую верную защитницу он приобрел в вашем лице!

Лето стояло сухое и жаркое. В Лондоне началось моровое поветрие, и двор переехал в замок Виндзор, который после великолепного Хэмптон-Корта казался старым и мрачным. Генрих наказал священникам, чтобы те призывали людей в храмах молиться о дожде и окончании мора. На улицах появились процессии молящихся, возглавляемые духовенством.

— Мы уезжаем, — сказал король. — Пора продолжить наш медовый месяц охотничьим туром.

Она пришла в восторг и велела своим дамам паковать вещи, а то, что возьмет с собой, отбирала сама. Когда Генрих вошел в ее опочивальню и увидел наваленные горой на постели платья, разбросанные по полу туфли и лежащие повсюду капоры, он хлопнул себя рукой по лбу и в шутливом отчаянии воскликнул:

— Неудивительно, что моя казна пуста! — Потом обнял хихикающую Екатерину. — Но вы выглядите прелестно во всем этом, моя дорогая, так что эти деньги потрачены не зря.

Они покинули Виндзор двадцать второго августа и проехали через Беркшир в Рединг. Остановились в пустующем аббатстве; покои, которыми прежде пользовались короли и королевы, находились в отличном состоянии. Екатерина нашла это место пугающим: она вглядывалась в пустоту церкви и представляла себе невидимых монахов и эхо разносящихся под сводами хоралов. Печально, что в стране больше не осталось монастырей. Когда настало время продолжить путь, она вздохнула с облегчением.

Въехав в Оксфордшир, они добрались до Юэлма, живописной деревушки среди цветущей сельской местности, где заночевали в старом королевском поместье.

— Мой отец говорил, что меня зачали здесь, — сказал Генрих во время их прогулки по саду. — Раньше поместье принадлежало моей сестре Марии, французской королеве. Она умерла семь лет назад. — Король выглядел задумчивым; он явно любил покойную. — Это хорошая база для выездов на охоту.

В сопровождении нескольких придворных они прошли через деревню, чтобы осмотреть церковь. Там Генрих показал Екатерине прекрасную гробницу сына поэта Джеффри Чосера Томаса.

— Раньше он был лордом-смотрителем поместья Юэлм и сражался при Азенкуре, — сказал король.