Довольная Екатерина лежала в своих покоях в Гринвиче, накрыв одной рукой возвышавшийся холмом живот, и наблюдала, как ее фрейлины перебирают ткани, ленты и украшения для костюмов, которые наденут на праздник Двенадцатой ночи[10].

Генрих едва не лопался от радости и немедля сообщил ее отцу в письме прекрасные новости. С октября живот ее значительно вырос. Послушать мужа, так можно было подумать, что это будет первый ребенок в мире; во всяком случае, первый совершенно особенный.

Рядом с Екатериной на столе лежал прекрасно иллюстрированный молитвенник – преподнесенный утром новогодний подарок Генриха. Екатерина взяла его, перелистнула страницы, нежно проводя пальцем по тонко прорисованным миниатюрам и цветочным бордюрам. Она наслаждалась мирной передышкой от всех празднеств, пользуясь возможностью набраться сил перед вечерним пиршеством.

Вдруг раздались звуки музыки и смех, дверь распахнулась – и десяток мужчин в масках, скача и грохоча, ворвались в комнату. Екатерина привстала в испуганном изумлении, ребенок, потревоженный участившимся биением ее сердца, завозился внутри, а фрейлины, разинув рты, побросали свои безделки. Но потом Екатерина заметила, что буйные визитеры были одеты в одинаковые зеленые бархатные костюмы и шапочки с перьями, в руках же держали луки со стрелами.

– Если угодно вашей милости, Робин Гуд и его веселые приятели готовы услужить вам! – провозгласил их предводитель, и по голосу Екатерина узнала супруга. – Мы, разбойники, страстно желаем получить удовольствие от танцев с дамами!

Как по команде ввалившиеся в комнату следом за масками музыканты завели мелодию. Фрейлины, немедленно развеселившись, составили пары с разбойниками и пустились в пляс.

Потом Робин Гуд низко склонился перед королевой:

– Один почетный круг, мадам! Я не посмею утруждать вас в вашем положении.

Под гудение гобоев и переливы труб он повел ее в медленной паване, подстраиваясь под ритмичный бой барабанов. Танец следовал за танцем, пока наконец Робин Гуд не поднял руку.

– Хозяева зеленого леса, вы сегодня проявили себя храбрецами, но пришло время снимать маски, – провозгласил он и поклонился Екатерине. – Мадам, вы окажете мне эту честь?

Екатерина встала и сняла личину, обнаружив за ней прекрасное, восторженное лицо Генриха в венце из спутанных волос. Она притворилась приятно удивленной и поцеловала его, вокруг раздавались визг и хохот – это дамы опознавали тех, кто скрывался под масками их партнеров. Затем подали вино, леди и джентльмены много смеялись и флиртовали. Для Екатерины вечер закончился в объятиях Генриха, она горячо благодарила его за развлечение.

Как прекрасна была жизнь! И скоро они переедут в Вестминстер, где родится их сын. Ее время приближалось.

Никогда Екатерина не испытывала такой боли. Но становилось еще хуже, когда схватки прекращались и давали ей отдых от мучений. Тогда подступало осознание того, что все это напрасно. Рано, слишком рано!

Генрих ни мгновения не сомневался, что родится мальчик. Он месяцами планировал, как будет устроен двор принца, как пройдет крещение, какие последуют турниры, что мальчик будет носить…

Но сегодня, в последний день января – о, какая жалость! – все эти планы обратились в ничто. Екатерина проснулась от тупой, тянущей боли внизу живота, которая отдавала в спину. Когда она встала, то увидела, к своему ужасу, свежую алую кровь на простыне. Тут она вскрикнула и позвала на помощь.

Прибежали служанки, послали за повитухой. Когда та явилась, Екатерину уже скрутила сильная боль. Королеву уложили на соломенный тюфяк. Мучения продолжались несколько часов, пока она не почувствовала непреодолимого желания тужиться. Потом все закончилось. Екатерина в изнеможении отвела взгляд, пока повитуха возилась с чем-то у края кровати. Затем старуха передала крошечный, завернутый в ткань сверток горничной, и та быстро вышла с ним за дверь. По щекам королевы тихо потекли слезы.

Екатерина была слишком утомлена, чтобы плакать. Она должна вынести испытание, которое послал ей Бог, с храбростью и терпением.

– Что это было? – слабо спросила она.

– Девочка, ваша милость, – ответила повитуха. – Не берите в голову. У кого в первый раз родится мертвый ребенок, часто рожают второго здоровенького.

И опять все сначала!

К ней пришел Генрих, любящий и жаждущий утешить, но она точно могла сказать, что перед этим он плакал. Это противоестественно. Такому молодому сильному мужчине, как Генрих, не пристало плакать.

– О, какое несчастье! – сказала она сквозь слезы. – Мне так жаль!

– Кейт, вам не стоит беспокоиться, – успокаивал ее супруг, гладя по влажным волосам и отводя их со лба.

– Я обманула ваши надежды! – рыдала она. – Я так хотела порадовать вас и всех подданных принцем!

Екатерина содрогалась при мысли о том, какую ужасную потерю понесли она сама, Генрих, Англия.

– И вы порадуете, любовь моя. – Он взял руку Екатерины и сжал ее. – У нас будут и другие дети, вот увидите. Как только вы оправитесь, мы сделаем еще одного.

Екатерина отвернулась. Сердце ее переполняла печаль из-за потерянного ребенка и пошатнувшихся надежд.

Она восстановилась быстро, уже через неделю после родов ей позволили сидеть. Ребеночек был крошечный, так что она не пострадала от разрывов, сказала повитуха. В следующий раз все будет хорошо. Вскоре ей разрешили вставать и отдыхать на стуле, а потом пришло время идти в церковь. Церемония прошла тихо, потому что не было ребенка, за которого следовало бы благодарить Бога. Екатерина могла возносить молитвы лишь за свое счастливое избавление от родовых мук и опасностей, связанных с деторождением.

Получив благословение и очистившись, королева вернулась к повседневной жизни. Она поеживалась от сочувственных, встревоженных взглядов, которыми одаривали ее окружающие. И неудивительно: она поняла причину, стоило ей взглянуть на себя в зеркало. Лицо у нее было бледное и печальное, общий вид нездоровый.

Приближенные всячески старались ее утешить. Будут еще дети, говорили они. Потерять первого – это обычное дело.

– Я лишилась сына, когда ему было два месяца, – сказала Мод Парр, и ее глаза затуманились слезами. – Я знаю, как это тяжело, но ты учишься жить заново.

Генрих делал все возможное, чтобы взбодрить супругу: приносил ей книги, которые, как он думал, ей понравятся, выписывал из Испании апельсины и зелень. Часами сидел с ней, забывая о государственных делах, и утешал, как только мог. Велел доставить свой переносной орган и исполнил для нее прекрасный гимн, недавно им сочиненный, «О Бог, создатель всех вещей». Теперь это произведение регулярно исполняли в королевских церквях. Он говорил, что работает над двумя мессами, в пяти частях каждая. Екатерина изо всех сил старалась не остаться глухой к этим усилиям, улыбаться, стать прежней. Но знала, что получается у нее неубедительно.

Королеву переполняло чувство вины. Наверняка это из-за нее был потерян ребенок. Она без конца размышляла о том, что сделала или чего не сделала в предшествовавшие родам дни. Ответов не было. Может быть, она чем-то прогневила Господа. Стоя на коленях, Екатерина искала Его прощения и постилась, чтобы искупить вину.

– Вы написали отцу? – спросил Генрих с озабоченно-мрачным лицом.

– Зачем? Чтобы сообщить ему, как я подвела вас? У меня не хватает духу.

– Вы не подвели меня, дорогая, – в сотый раз заверил ее Генрих. – Позвольте мне написать королю Фердинанду.

– Нет! – воскликнула Екатерина.

– Хорошо. Но, Кейт, он обрадуется вашему письму, я уверен.

Несколько дней она размышляла об этом, потом заставила себя взять перо. Екатерина молила отца: «Прошу Вас, Ваше Величество, не гневайтесь на меня. Это не моя вина, но воля Божья. Король, супруг мой, воспринял это без особой печали, и я благодарю Господа за то, что Вы избрали для меня такого мужа». И она повторила, чтобы подчеркнуть особо: «Это воля Божья».