– Слышали – что? – спросила леди Ратленд.

– Вы все знаете, что герцог Саффолк был послан в Бакден, чтобы препроводить вдовствующую принцессу в Сомерсхэм. Ну так вот, по словам моего мужа, который получил эти сведения от слуги посланника Шапуи, она заперлась в своих покоях и отказалась покинуть их. Ни угрозы, ни увещевания не побудили ее выйти. Герцогу пришлось стоять за дверью и умолять ее открыть дверь. Но она, отвергнув все резоны, отказалась, бросив ему, мол, пусть осмелится взять ее силой.

– Таких строптивых женщин свет еще не видывал! – воскликнула леди Болейн, тетка Анны.

Джейн ничего не сказала: фрейлины не вступали в разговоры придворных дам без приглашения. Но есть ей совершенно расхотелось.

Анна планировала устройство великолепного двора для принцессы в Хатфилде. В этом месяце Елизавету должны были с большими почестями доставить туда.

– Принцессу повезут кружным путем, чтобы ее увидело больше людей, – сказала королева своим дамам.

Разлука с дочерью, видимо, ее совсем не печалила. Джейн это казалось неестественным, но она знала, что для королевских особ и аристократии расставание с детьми – дело невеликой важности: в младенчестве их растили кормилицы и няньки, а подросших отпрысков отправляли к какому-нибудь великолепному двору учиться манерам и всему прочему, что может им пригодиться для блестящего будущего. Это был первый шаг к возвышению. Однако Джейн такой обычай не нравился. Она была глубоко благодарна родителям за то, что они вырастили ее в отчем доме, а из личного примера матери она извлекла для себя много пользы. Подходя с такой меркой к материнским качествам Анны, Джейн была невысокого мнения о них. Анна держала дочь при себе несколько недель после родов и демонстрировала ее окружающим почти с вызовом, но других, более нежных проявлений привязанности к малышке Джейн в ней не заметила.

Гораздо больше Анну занимало желание выместить злобу на своей падчерице, принцессе Марии. По ее настоянию Марии тоже предстояло отправиться в Хатфилд, чтобы прислуживать своей сводной сестре Елизавете. Джейн ужасалась: какое унижение придется выносить несчастной девушке, которой уже почти два года запрещали видеться с матерью. Несмотря на запрет, Мария не скрывала, что поддерживает Екатерину, и теперь ее наказывали за это.

– Удивляюсь, как король допускает такое отношение к Марии, – тихо сказала Джейн Марджери, когда однажды в преддверии Рождества они собирали в парке веточки остролиста. – Так третировать собственную дочь!

– Он принуждает ее склониться перед своей волей, вот для чего все это, – отозвалась Марджери, притопывая ногами от холода, – и ни в чем не может отказать королеве, пока та носит ребенка.

– Мне невыносимо думать, как почувствует себя ко… вдовствующая принцесса, когда узнает об этом, – сказала Джейн. – Сердце кровью обливается за них обеих.

– У меня тоже, – согласилась Марджери, отламывая веточку с куста. – Но мы не должны ни думать, ни говорить об этом.

Благодаря посланнику Шапуи весь двор узнал, что враждебно настроенная толпа фермеров и деревенских мужиков, вооруженных серпами, косами и садовыми ножами, окружила Бакден и стояла там, грозно наблюдая за действиями герцога Саффолка, готовая вмешаться, если тот попытается силой забрать из замка их добрую королеву. Джейн, готовясь к Рождеству, мысленно подбадривала защитников Екатерины. Анна хотела, чтобы ее первые Юлетиды в качестве королевы были отмечены с невероятной пышностью. Все женщины при дворе занимались плетением венков и гирлянд из остролиста, лавра и омелы для украшения апартаментов. Джейн не могла удержаться от сравнений: тепло и праздничное великолепие двора на фоне голого и унылого Бакдена, где несчастная королева замуровалась в своих покоях. Ей не доставляло удовольствия всеобщее веселье. Еще сильнее она загрустила, когда Мэри Говард, теперь герцогиня Ричмонд, рассказала им, как ее отец, герцог Норфолк, угрожал расправой принцессе Марии, отказавшейся ехать в Хатфилд.

– Он сказал: будь принцесса его дочерью, он бил бы ее об стену головой, пока она не стала бы мягкой, как печеное яблоко, – скривившись, передала слова отца Мэри. – Но я думаю, он говорил так только для того, чтобы остаться на хорошем счету у короля. С нами он был строг, конечно, но никогда не допускал жестокости.

«Да, – подумала Джейн, – но как ужасен такой разговор для бедной Марии!»

Маргарет Дуглас опечалилась.

– Я служила принцессе, – сказала она. – Это очень милая леди и не заслуживает таких несчастий.

«Интересно, а как чувствует себя сама Маргарет под властью женщины, которая явилась причиной всех проблем Марии? – размышляла Джейн. – Наверное, она тоже ощущает внутренний надлом и не знает, кому хранить верность».

Когда в Рождество распространился слух, что Марию принудили-таки поехать в Хатфилд, Джейн предположила, что Маргарет, наверное, так же опечалена, как она сама. Но та вслух ничего не сказала, не разомкнула рта, хотя глаза ее блестели от едва сдерживаемых слез. «Проблема в том, – рассудила Джейн, – что мы все стоим в стороне и ничего не делаем». Даже вздорная Маргарита, племянница короля, которую он любил, как дочь, не смела сказать ни слова.

Перед Новым годом, увидев при дворе герцога Норфолка, Джейн обрадовалась: значит, Екатерину оставили в покое в Бакдене.

– Вероятно, король опасается, что император объявит войну, если с его теткой будут плохо обращаться, – сказала Марджери, когда они раздевались в спальне однажды вечером.

Джейн знала, что император – самый могущественный соверен во всем христианском мире. «Конечно, он что-нибудь предпримет для защиты прав королевы и ее дочери», – понадеялась она.

1534 год

В Новый год в приемном зале состоялась традиционная пышная церемония обмена подарками. Согласно обычаю, каждый придворный и слуга преподносил королю презент и, если повезет, мог получить ответный дар. Джейн мучительно думала, что же подарить его милости. Что ему понравится? А если конкретнее, что она может себе позволить? Были и другие люди, которым нужно было что-то купить: домой она уже отослала кожаный ремень для отца, бархатные тапочки для матери и хорошенькое серебряное колечко для Дороти. И самое главное: хочет ли она покупать Генриху подарок, ведь он так плохо обходился с бедной королевой Екатериной? Но какой у нее был выбор? Все остальные фрейлины вручат ему что-нибудь, да еще будут соревноваться и стараться перещеголять друг друга.

В конце концов Джейн решила, что набор носовых платков, собственноручно расшитых золотой нитью, подойдет лучше всего. Король наверняка оценит труд, который она на себя взяла. И кроме того, втайне Джейн надеялась, что ему понравится ее искусная вышивка.

Одетые в лучшие платья, фрейлины выстроились в процессию и вслед за королевой вошли в зал, где на троне под балдахином восседал король Генрих в окружении толпы джентльменов и придворных. Шкафы и буфеты, стоявшие вдоль стен, ломились под тяжестью тарелок и прочих подарков, сделанных его милости за утро. Их выставили на всеобщее обозрение.

Генрих встал и приветствовал супругу, потом подождал, когда внесут и поставят на стол ее подарок – что-то громоздкое, накрытое дорогой тканью. Анна сама сняла покров, а под ним обнаружился изысканный фонтанчик, инкрустированный бриллиантами, рубинами и жемчугом. Она повернула ручку, и вода брызнула из сосков трех обнаженных золотых нимф.

Король явно был доволен. Он расцеловал Анну и поблагодарил, затем дал знак ее дамам подойти с подарками в соответствии с рангом. Каждое подношение он принимал милостиво, а секретарь записывал все в книгу. Вскоре настал черед Джейн. Она сделала реверанс, протянула королю свой дар и сразу увидела, что его милость тронут.

– Именно такие подарки, сделанные с любовью, имеют самое большое значение, – сказал Генрих, улыбаясь ей сверху вниз.