Казалось, ей никогда не снять траура. В ту зиму смерть прибрала маленького сына Маргарет Дуглас и доктора Баттса. Потом у Генриха случился припадок. В тот момент Екатерина не была рядом с ним, но поспешила в покои короля, как только ее известили, и ждала там, пока доктор Венди, заместивший Баттса, не выйдет из спальни. Мириады мыслей теснились в ее голове. Это конец? Станет ли Эдуард королем в таком юном возрасте? При виде лица доктора Венди у Екатерины закружилась голова.

— Ваша милость. — Врач поклонился; их тут же обступили джентльмены. — Я буду говорить с королевой наедине, — сказал он, и приближенные короля молча удалились, некоторые со скорбным видом, другие качая головами.

Екатерина села и приготовилась услышать худшее.

— Состояние его величества стабилизировалось, — начал доктор Венди. — Мы не знаем, что это было, но он упал в обморок и начал стонать. Теперь он пришел в себя, но ему очень плохо и его мучает сильная боль в ногах. И я боюсь, что, учитывая его возраст и вес, он может не пережить новых приступов. Говорю вам это, мадам, только для того, чтобы вы приготовились.

Екатерина столько раз представляла себе смерть Генриха; его здоровье так часто вызывало тревогу. И все же было трудно поверить, что он может уйти сейчас. Слова врача повлияли на нее сильнее, чем она могла вообразить. Генрих был хорошим мужем и по-настоящему любил ее, в этом она не сомневалась, как и в том, что ей будет не хватать его. И всей Англии тоже. Как она справится с придворными фракциями, если станет известно, что она назначена регентом? Вполне вероятно, ей придется вступить в борьбу не только за власть, но и за душу народа.

— Вы можете сделать что-нибудь для облегчения боли?

Доктор Венди выглядел очень расстроенным.

— Мадам, мы испробовали уже все.

— Я понимаю, — сказала она.

Генрих чувствовал себя плохо и накануне Рождества, когда должен был выступить перед парламентом. Екатерина, как обычно, пришла к нему с утренним визитом и ужаснулась, увидев его одетым в подбитую мехом горностая мантию, с короной на голове и в сверкающих украшениях. Он сидел на столе рядом со своим креслом.

— Генрих, вы что, собрались в парламент?! — воскликнула она. — Вы нездоровы, и на улице мороз.

Король погрозил ей пальцем:

— Я должен идти, Кейт. Некоторые вещи слишком важны, чтобы доверять их кому-то. Кроме того, может статься, это последний раз, когда мне придется выступать перед парламентом. — Глаза их встретились; Генрих говорил ей взглядом, что понимает: вероятно, дни его на этом свете сочтены. — Думаю, вам известны мои мысли относительно будущего, — сказал он. — Я хотел бы покончить с борьбой фракций. И желаю, чтобы этим королевством и моим сыном управлял человек, которому я доверяю. — Он взял ее за руку. — Вы понимаете меня, Кейт?

— Понимаю, Генрих.

Король не мог дать понять яснее, какие надежды возлагал на нее. Екатерина была глубоко тронута и ощутила робость. Неужели она, Екатерина Парр, когда-нибудь станет править Англией? Это казалось невероятным.

— Все будет сделано как надо и своевременно, — заверил ее король, — и я возьму клятву со своих главных чинов, что они поддержат вас. А теперь мне нужно торопиться.

— Прошу вас, Генрих, умоляю, останьтесь здесь, в тепле. — Екатерина заламывала руки. — Неужели за вас не может произнести речь лорд-канцлер?

— Кейт, мою Церковь раздирает вражда. Я хотел бы, чтобы мои добрые подданные жили в любви и согласии, но этого не случится, потому что между ними нет ни доброты друг к другу, ни взаимопонимания. Да откуда им взяться, если один называет другого еретиком, а тот в свою очередь ругает его папистом или лицемером, и сами священники сеют раздоры и смуту? Господь назначил меня своим наместником и министром здесь, и я добьюсь прекращения этого разлада! Вот почему я должен идти в парламент, мой долг — подавить распри, которые я сам создал своей либеральностью.

— Что вы имеете в виду? — забеспокоилась Екатерина.

Генрих величественно взглянул на нее:

— Когда я позволил иметь английскую Библию во всех церквах и разрешил читать ее всем, то не думал, что это вызовет такие распри. Я согласился на это только для того, чтобы люди могли искать в ней моральные примеры и воспитывать детей в соответствии с ними. — Лицо короля посуровело. — Я не давал позволения каждому Тому, Дику и Гарри спорить со священниками и проповедниками. Мне больно слышать, как непочтительно теперь толкуется, перекладывается на вирши, распевается и коверкается в каждой пивной и таверне это бесценное сокровище, Слово Божье. Я заставлю своих подданных жить в согласии друг с другом, как братья, любить и бояться Господа, служить Ему, и этого я, как соверен, потребую от них сегодня.

Екатерина осознала глубокую убежденность, которая стояла за словами короля, и готова была аплодировать ему, хотя сама с удовольствием участвовала в дебатах, которые так его тревожили. Взгляды короля на объединенную Церковь Англии целиком совпадали с ее представлением о ней. Его убеждения казались такими основополагающими и искренними, что она поняла, почему он хочет исправить тех, кто был слеп и глух к его истинным целям. В этом состоял его гений: он знал, как добраться до сути дела. В этом было его величие.

Екатерина больше не возражала против выступления Генриха в парламенте. Теперь она видела, что это необходимо. Пусть скажет там все и подчинит себе всех.

Так и вышло.

— Речь короля, — говорил ей Уилл вечером, — принесла такую радость и утешение, что я считаю этот день одним из счастливейших в своей жизни. Он говорил с такой добротой, по-отечески, что многие люди обливались слезами умиления.

А то как же! Все видели, что Генриху недолго осталось в этом мире. Может, эти вздорные фракции дадут ему хоть немного покоя на закате дней.

 Глава 21

1546 год

В день Нового года Екатерина сидела в своей спальне в Хэмптон-Корте и открывала подарки. Генрих преподнес ей изрядную сумму денег. От Елизаветы она получила еще один выполненный ею перевод. Падчерица прекрасно его оформила, однако Екатерина была неприятно поражена при взгляде на титульный лист: «О христианской жизни» Джона Кальвина — эту книгу королева отлично знала. Генрих придет в ярость! Екатерина завернула томик в обертку и сунула его в ящик. О чем только думала эта девочка? В двенадцать лет она уже могла бы понимать, что отец не одобрит ее интереса к трудам Кальвина.

Потом Екатерина присоединилась к Генриху в приемном зале, где проходила церемония публичного поднесения даров. Она дождалась, пока все придворные вручат королю свои подарки, выставленные на столах на козлах. Генрих был настроен добродушно и расточал улыбки всем и каждому.

— Взгляните, что я получил от Елизаветы! — сказал он и передал Екатерине книгу. Это был перевод на французский, латынь и итальянский ее «Молитв и размышлений». Екатерина покраснела, увидев адресованные ей похвалы, которыми полнилось написанное Елизаветой посвящение.

— Что она подарила вам? — спросил Генрих, пока они шли через его личные покои.

Екатерина не могла солгать и ответила честно:

— Перевод работы Кальвина. Я не думаю, что девочка понимает ее суть.

— Ей-богу, я надеюсь на это! — воскликнул Генрих.

— Не сердитесь на нее. Она всего лишь хотела произвести на меня впечатление своей образованностью.

— Поговорите с ней. — Король опустился в кресло, и Екатерина присела рядом с ним на пол, положив его больную ногу себе на бедра, что вошло у нее в привычку.

— Вы собираетесь прочесть эту книгу? — спросил Генрих.

— Только если вы считаете, что мне дозволительно сделать это.

— Думаю, вы и так уже знакомы с этим сочинением, — буркнул король, испугав ее. — Однажды вы назвали меня в письме избранником Божьим. Это слова прямо из уст Кальвина.

Значит, он не упустил из виду и не забыл написанного ею столько месяцев назад.