– А они что? – перебил его Маркел.

– А они ко мне! – сказал Моховиков. – И в крик: зачем ворота открывал, кто тебе это велел, знаем, знаем тебя, битяговский последыш! И стали меня убивать. И убили, но не до смерти, вот, видишь, очухался. Вот только где осталось.

И с этими словами он вначале снял шапку и показал разбитый лоб, после стал заголять рукава и показывать там синяки.

– Кто тебя так, назовешь? – спросил Маркел.

– Много их было, – сказал Моховиков. – Всех не запомнил. А кого запомнил, тех забыл. По голове же били, ироды!

– Побожись, – сказал Маркел.

– Я уже божился, – сказал Моховиков, – два раза божиться грех.

– Ладно! – сказал Маркел. – Больно ученый стал! – После опять спросил, уже не так сердито: – А чего сегодня опять ворота заперли? Кто велел?

– Ваш боярин, кто еще, – сказал Моховиков. – Сказал, шатаются тут всякие, неровен час еще кого зарежут, хоть царицу, и опять скажут: московские зарезали!

– Так и сказал? – спросил Маркел. – Сам слышал?

– Ну, не сам…

– Тогда помалкивай! А не то… – начал было Маркел, но продолжать не захотелось, и тогда он только сказал, чтобы Моховиков и в самом деле больше много не болтал, надо будет – его еще спросят, а пока пусть лучше копит силы на ответы, и развернулся и пошел дальше. Но не налево, к себе, а направо, мимо старой Константиновской церкви, за службы и дальше к Фроловским, так называемым пролазным, воротам.

И это было верное название, потому что как и сама башня (сказанная Фроловская), так и устроенные в ней ворота были широкие и низкие, в них и в самом деле нужно было почти пролезать, тут не всякому конно проехать, подумал Маркел, примеряя на глаз высоту того пролаза. Ну да, пролаз и есть, думал Маркел дальше, так ведь на то это и задние ворота, они для того и устроены, чтобы, скажем, не возить навоз через передний, так называемый царевичев, двор, а здесь тихонько вывезти, да и вони будет меньше, и так же и другое всякое, без чего хозяйства не бывает, и также без всякого подлого люда, который тоже лучше чтобы на глаза не лез, а здесь скромно шнырял. Вот как тогда думал Маркел, стоя перед теми задними воротами, а мимо него взад и вперед (то есть в ворота или из ворот, кому как это было нужно) ходили дворцовые люди, не обращая на него внимания, потому что у всех было дело. Так и тогда, думал Маркел, их здесь было полно и так же были открыты ворота, когда вдруг ударили в набат. Подумав так, Маркел обернулся и увидел верхушку колокольни, а остальное всё было закрыто спереди Константиновской церковью, слева самим царицыным дворцом, а справа – кормовым дворцом, то есть, если по-простому, то кладовыми с припасами. Но у царей всё дворцы, не удержавшись, подумал Маркел. После чего сразу подумал, что с того места, где он сейчас стоит, да и вообще от Фроловских ворот, того места, где преставился царевич, не видно. То есть если кто его убил (а вдруг всё же такое было!), то отсюда никто этого не видел. И поэтому тот, кто убил, мог ножик тихо в кусты бросить и мимо кормовых построек незаметно проскользнуть сюда и выйти в ворота! А там – через Каменный ручей и на посад, а там ищи-свищи! И грози, саблей маши боярин Михаил Нагой, а злодей уже сбежал!

Подумав так, Маркел насупился, поправил шапку и еще раз посмотрел на ворота, в которых никто не стоял, кроме дворцового сторожа, да и тот был, сразу видно, крепко выпивший, а тогда и его, может, не было. Подумав так, Маркел еще раз осмотрелся и подумал, что весь внутренний дворцовый двор – это большой трехстенок, у которого одна стена – это сам царевичев дворец, а вторая – это каменная кремлевская стена, повернутая к Волге, а третья – это стена тоже кремлевская и тоже каменная, и из этого трехстенка есть только два выхода: один – это перед ним, а второй – это те ворота, на которых как тогда, так и сейчас стоит Кирилл Моховиков, вот так-то! Ему тогда велели их закрыть. А почему эти не велели? Да потому, наверное, что Михаил Нагой про них и не подумал, он в них, может, никогда и не езживал, не лазил, вот и не подумал. А злодей (если он был) наоборот, подумал бы! Потому что если будешь выходить через передние брусяные ворота, то тебя могут приметить, а тут разве кто кого приметит: вон сколько их туда-обратно шныряет! Так что если был тогда злодей, то он побежал через эти ворота, даже просто только обязательно! Вот о чем тогда Маркел подумал, хотя тут же подумал и такое, что злодея могло и не быть, а царевич просто сам зарезался или его зарезали те, кого народ побил, то есть младший Битяговский, младший Волохов и младший же Качалов, и их сегодня хоронят.

Но всё это, тут же подумал Маркел, пока что только его выдумки-придумки, а голос ему был совсем другой: иди, Маркел, ищи Петрушу Колобова и остальных ребят и их расспрашивай, и не будет в том греха, что они однажды крест уже целовали, они же дети неразумные, безгрешные, вот как сказал ему святой Никола! Или он так сам подумал, а Никола только на него смотрел и сердито молчал, потому что почему Маркел пришел не сразу, а только на пятый день, как загордился! Ну да сейчас он всё исправит, он одумался! И с такими мыслями Маркел быстро развернулся и пошел, но не обратно, а дальше, то есть сперва мимо сказанной старой Константиновской церкви, а дальше мимо кормовых палат, а после уже между ними и стеной, то есть, думал он, тем же ходом, которым тогда убегал злодей, а он теперь как бы шел ему навстречу! Вот так-то, думал он, на ловца и зверь бежит, а здесь пока наоборот, ловец идет на зверя!

Но, правда, никого он тогда на том своем пути не встретил, а даже больше. То есть, никем не замеченный, прошел под кремлевской стеной и вышел прямо к тем яблонькам, под которыми царевича тогда не стало. И тогда там было много крику и много народу, а теперь зато пусто и тихо. Но Маркел еще раз осмотрелся и опять ничего такого приметного или необычного не заметил, а только под одной из яблоней стояла маленькая скамеечка. Маркел сел на нее и подумал, что эта скамеечка стоит здесь неспроста, а это ему знак.

И только он так подумал, как из-за угла (а это был угол уже не кормового, а хлебного дворца) вышел мальчик лет примерно десяти и с удивлением, а еще больше с робостью посмотрел на Маркела. А Маркел его сразу окликнул:

– Петруша!

Мальчик от этого еще сильнее оробел и сразу заскочил обратно, и его не стало видно. А ведь и вправду он Петруша, если он так напугался, подумал Маркел, низкий тебе поклон, святой Никола, это ты мои стопы сюда направил. И только Маркел так подумал, как тот Петруша опять показался. Маркел махнул ему рукой, чтобы не робел и подходил. Но Петруша опять скрылся. Понятное дело, подумал Маркел, натерпелся отрок страху, это же какая страсть – царский сын при нем преставился, ведь же могли сказать, что это Петруша его и зарезал. А что, продолжал думать Маркел, вон как в прошлом году был случай, князь Семен рассказывал, а Ларка Фомин ездил расследовать…

Ну и так далее. То есть Маркел, пока Петруши видно не было, стал вспоминать про то, как в прошлом году в Рязани было дело, когда такие же мальчишки, и тоже играючи в тычку, заспорили между собой, а после один пырнул другого, и вся недолга. И Ларка ездил, и его там подкупали, дело получилось очень шумное, и тогда сам князь Семен Михайлович, а это вам не просто кто-нибудь из неизвестно какого разряда, а из самих Лобановых-Ростовских, племянник князя Петра, Новгородского наместника, ездил в сказанную Рязань и раздавал там подарки, вот каковы тогда пошли круги! А тут…

Но дальше Маркел подумать не успел, потому что на этот раз из-за угла хлебного дворца вышел уже не хлипкий мальчишка, а высокий и широкоплечий человек, по одежде сразу было видно – непростого звания, и руку он держал на сабле, которая пока что еще была в ножнах. И этот человек шел прямо на Маркела! Но Маркел не стал заранее вставать, а только тряхнул правым рукавом, чтобы поправить в нем нож. А тот непростой человек уже подошел совсем близко и, не убирая руки с сабли, сердито спросил: