– Он этого не сделал, мадам, – сдержанно заметил доктор Стефан Гардинер, человек, верный Генриху во всех делах и даже представлявший его интересы в Риме.

– Хоть это хорошо. – Екатерина вздохнула. – Принцессе объявили о его решении?

– Мы сами поставили ее в известность, – ответил Норфолк. – И от имени короля приказали ей не поддерживать связи с вашей милостью.

Екатерина почувствовала, что внутри у нее все умерло, но мрачно улыбнулась:

– Из чего я заключаю: она объявила вам, что не признает другой королевы, кроме меня.

Лорды этого не подтвердили, но по их лицам Екатерина поняла, что не ошиблась.

За неповиновение Екатерина была наказана. Еще не закончился июль, как пришел приказ короля: ей было предписано значительно сократить двор и перебраться во дворец епископа Линкольна в Бакдене, в графстве Хантингдон.

«Ну что ж, пусть так, я все равно его жена», – сказала себе Екатерина и принялась размышлять, кого ей отпустить. Сделать выбор оказалось непросто, но лорд Маунтжой сообщил, что места во дворце для всех не хватит и на ее сократившиеся доходы содержать столько слуг, как сейчас, будет затруднительно.

С тяжелым сердцем Екатерина собрала своих людей и отпустила тех, кого не могла взять с собой, от всего сердца поблагодарив за службу. Расставаться было трудно: они принимали этот нежданный удар и деньги, которые она вкладывала в руки каждому, со слезами на глазах. Екатерина понимала, что им будет нелегко найти новое место: разве возьмут на работу тех, кто верно служил опальной королеве? Но выбора не было, и люди это понимали.

Когда они удалились собирать свои вещи, Екатерина отдала распоряжение паковать багаж. Старалась сдержать слезы в предчувствии трудного прощания, что ждало ее впереди. Ей причиняют зло не только по-крупному, но и в малых, незначительных с виду вещах, вроде сокращения штата.

Был конец июля, кортеж Екатерины потихоньку двигался в Бакден. Местные жители толпами бежали следом и желали ей радости, покоя, процветания и вообще всего хорошего; яростно призывали проклятия на головы ее врагов. Мужчины и женщины, некоторые со слезами на глазах, молили ее взять их к себе на службу, а кое-кто заявлял, что им дела нет до короля и его потаскухи и они готовы умереть за Екатерину. Она благодарила их всех за доброту и хорошее к ней отношение и продолжала путь. Ее носилки были забиты скромными подношениями: букетиками цветов, корзинками яиц, кульками с вишней, горшками с маслом и медом, бутылями с домашним вином.

По мере приближения к месту назначения Екатерина стала замечать постепенное изменение характера местности. Дороги пролегали по дамбам над обширной равниной, залитой водой и поросшей осокой. То тут, то там попадались убогие жилища с обмазанными глиной плетеными стенами и соломенными крышами. Иногда им встречались едва похожие на людей создания, которые пробирались по заболоченной равнине на плоскодонках или даже на ходулях. Местные жители с виду были сутуловатыми, но крепкими, с обветренной от долгого пребывания вне дома кожей. Ветер дул здесь постоянно, и вообще все это место казалось каким-то негостеприимным захолустьем.

– Это Фенские болота, мадам, – сказал лорд Маунтжой, ехавший верхом рядом с носилками Екатерины.

Она заметила, что в этом странном мире бесконечных вод, зарослей тростника и заболоченных лесов обитали бобры, выдры, а птицам не было числа.

– Похоже, это очень нездоровое место, – сказала Бланш, уныло выглядывая из-за занавесок. Они с Элизой ехали в одних носилках с Екатериной. – Помяните мое слово: мы все подхватим здесь лихорадку.

– Не думаю, – сказала Екатерина, надеясь, что расстройство ее здоровья не входило в намерения Генриха.

Конечно, он хотел еще больше оградить ее от двора и от всего мира – мстил за непослушание. В этом отдаленном, диком месте поддерживать связь с Шапуи и остальными ее друзьями будет еще труднее.

Настроение ухудшилось, когда вдали показались очертания Бакдена. Это был устрашающего вида замок с высокой старой башней, окруженный защитным рвом и стеной, которые отделяли его от соседней церкви и крошечной деревушки. Единственное, что можно было сказать хорошего о новом жилище: оно находилось рядом с Большим северным трактом, а это, сообразила Екатерина, вероятно, сделает возможным сообщение с Шапуи.

Все дома, в которых Екатерина проживала с момента ее удаления от двора, были достаточно большими и благоустроенными, но при взгляде на Бакден сразу становилось ясно: теперь она будет обитать в гораздо более скромных условиях. Екатерина пришла в уныние, когда ей показали комнаты в угловой башне донжона, которой было уже полвека и которая выглядела соответственно. Здесь явственно ощущалось воздействие сырости болот: затхлый воздух и зловещие зеленоватые пятна на стенах. Хотя был июль и на улице стояла жара, Екатерина приказала растопить камин, однако комнаты не стали ничуть теплее и привлекательнее.

Хранитель замка попытался приукрасить жилище Екатерины шерстяными гобеленами и расшитыми подушками. Потом принесли ее собственную мебель и прочие вещи, расставили все, и комнаты стали выглядеть более приветливыми и обжитыми. Но сырость от этого никуда не делась, она проникала всюду. Постельничие на ночь клали под одеяло разогретые кирпичи, но простыни оставались влажными; в обуви, которую не носили, вырастала плесень, и в покоях Екатерины всегда было прохладно. Прошло совсем немного времени, и она обнаружила, что у нее постоянно болит горло, а грудь раздирает кашель. Ее помощники часто жаловались на раздражение глаз и кожную сыпь. Все это вызывала сырость – так считала Екатерина.

Знает ли Генрих, каковы условия жизни в Бакдене? – размышляла она по ночам, лежа в постели. Конечно, он выбрал это место за отдаленность. Все существо Екатерины противилось мысли, что, возможно, королем руководили более злые мотивы, когда он посылал ее сюда. Может быть, он надеялся таким образом заставить ее поскорее сдаться, а потом намеревался перевести в более здоровое место. Она не могла поверить, что он замышлял недоброе. Генриха она знала. Он мог быть жестоким, когда кто-то препятствовал осуществлению его планов, он мог быть мстительным, но предпочитал действовать по закону. Не такой он был человек, чтобы строить козни, и никогда не опустился бы до убийства. Это не в его правилах. Он был готов угрожать противникам, но только силой своих законных установлений.

Анна Болейн – совсем другое дело. Екатерина не сомневалась, что эта дама не постесняется в средствах и может расправиться со своими врагами тайно. Вспомнить хотя бы покушение на епископа Фишера и угрозы Анны ему и Марии. Екатерина могла представить себе, как Анна тайком подыскивает самое нездоровое место в Англии, а потом невинным тоном делает предложение Генриху, искажая правду, лишь бы добиться своей цели.

Екатерина не собиралась сдаваться. Она будет держаться твердо, какие бы страдания ни выпали ей на долю.

– Всякие посещения запрещены специальным приказом короля, – по прибытии сообщил Екатерине лорд Маунтжой.

Однако милая Элиза легко завела флирт со стражниками, охранявшими ворота. Прошло совсем немного времени, и она добилась того, что они стали выпускать ее за пределы замка, в деревню.

– Если они доложат лорду Маунтжою, – говорила она, – я покажу ему свои покупки.

Она принесла Екатерине каравай свежего хлеба, немного сыра и горшок мармелада из айвы.

В эти вылазки можно было тайком передавать с повозками письма в Лондон, а потом надеяться и молиться, чтобы Шапуи их получил. Тем временем Екатерину тревожили мысли о том, как мало у нее средств для содержания себя и своих слуг. Им придется жить очень скромно и бережливо, а то, что удастся сэкономить, она станет раздавать в качестве милостыни окрестным беднякам.

К счастью, болота изобиловали рыбой. На столе у Екатерины появлялись окунь, плотва, палтус и миноги. Мяса тут было мало, но это ее не беспокоило, она привыкла поститься ради здоровья телесного и духовного, причем не только по пятницам, но и в другие дни. Посредством самоограничения и покаяния она скорее достучится до Господа и подвигнет Его взглянуть на нее благосклонно.