И так их болтало целый день, и унялось только к вечеру. Ночью опять болтало очень сильно, но Маркел уже немного притерпелся и даже заснул ненадолго под утро.

А днём и совсем стало легче – ветер дул попутный, ровный, стрельцы гребли справно, Кирюхин ходил повеселевший, разговорчивый. И не напрасно – потому что ещё на следующий день на окоёме показался берег. Но Кирюхин, увидев его, очень рассердился и сказал, что это не тот берег, что нужно забирать круто налево, а иначе им питья скоро не хватит. Это он про питьевую воду говорит, понял Маркел, вот и ещё одна беда, подумалось.

Но этой беды пока что не случилось. Они пошли вдоль берега, примерно в версте от него. Берег был пустой, песчаный, никого там видно не было. Так они прошли весь день, а вечером стали на якорь.

Шестой день тоже был спокойный, никого на том берегу не было, но и делать на нём тоже было нечего. Все ждали седьмого дня.

И на седьмой день, то бишь июня в шестнадцатый день, на святого Тихона, епископа Амафунтского, показался Терек. Они сразу причалили к берегу и набрали питьевой воды на всякий случай, а уже только потом пошли вверх по реке, к там называемому Терскому городку.

Или к Терскому городу, как называют его тамошние люди. А людей там было предостаточно. Первые терские люди, которых увидел Маркел, сидели в небольшом острожке над рекой, и, как только кирюхинская буса, набрав воды, повернула вверх по Тереку, эти люди выстрелили вверх и стали кричать, спрашивая, кто это такие лезут к ним в город без спросу. Кирюхин, приказав гребцам остановиться, в ответ прокричал, что они – люди московские, едут сюда по велению его царского величества государя Фёдора Ивановича и везут терским людям гостинцы.

– Не надо нам ваших гостинцев, – закричали с берега, – а сперва отдайте то, что вами ещё в прошлом году было обещано.

– Есть и такое, – ответил Кирюхин.

И приказал сорвать рогожу. Стрельцы её быстро сорвали, и терским людям стали видны те пятьдесят мешков с зерном, которые высокой кучей лежали возле мачты. Терские молчали.

– Ну так что? – спросил Кирюхин.

Но терские опять ничего не ответили.

– А есть ещё и другие гостинцы, – продолжил Кирюхин. – И всё это даром!

Терские ещё немного помолчали, а потом сказали:

– Проезжайте!

И они проехали. И там дороги было три версты, а после Терек поворачивал, и на этом повороте, у самой воды, стояла небольшая деревянная крепость с деревянными же башнями. А за деревянной крепостью, и тоже вдоль реки, стояла ещё одна крепость, уже земляная, с высоким валом, рвом и с деревянными подъёмными воротами. Кирюхин сказал, что деревянная крепость – это государева, а земляная – казачья.

– Сейчас посмотрим, кого из них больше, – прибавил Кирюхин.

И в самом деле, из обеих крепостей начали выходить люди, и они сходились возле пристани. Пристань здесь была одна на обе крепости, и толпа там всё увеличивалась. И ещё вот что: вперёд государевых людей из государевой же крепости вскоре вышел важный человек в высокой шапке. Кирюхин сказал, что это Иван Губин, здешний государев дьяк, а вот вперёд негосударевых казаков, так назвал их Кирюхин, не вышел никто. Потому что, как сказал Кирюхин, у них это так принято – вперёд круга не высовываться.

– А где воевода? – спросил Маркел.

– Скоро узнаем, – ответил Кирюхин.

И так оно и получилось. Но вначале буса причалила к пристани, Кирюхин сошёл на берег и, обращаясь к Губину, спросил, как у них идут дела. Губин сказал, что идут помаленьку. После чего сразу спросил, как поживают в городе Москве и всё так ли жив и здоров царь и великий князь Фёдор Иванович. На что Кирюхин ответил, что царь великий князь жив и здоров, чего и вам желает, – и тут же прибавил:

– А где благодетель ваш Пётр Михайлович? – Это он так спросил про тамошнего воеводу, князя Петра Шаховского.

– Благодетель наш Пётр Михайлович, – с достоинством ответил Губин, – десять дней как ушёл на Сунжу, к Сунжинскому городку, и взял с собой людей поболее, дабы сунжинских оборонить.

– То-то я вижу, что вас здесь немного, – продолжил Кирюхин и ещё спросил: – А он сказывал, когда вернётся?

– Нет, не сказывал, – кратко ответил Губин.

– Ладно, – сказал Кирюхин. – Тогда будем справляться сами. Да и дел у нас не так и много. – И обернувшись, велел: – Выносите!

Стрельцы стали выносить с бусы мешки с зерном и складывать их на помосте на пристани. Маркел невольно считал мешки. Их получилось пятьдесят. Но потом вдруг вынесли ещё пять. А потом, Маркел ещё сильнее удивился, вынесли ещё три мешка как будто с солью, и один из них был штопаный. Маркел посмотрел на Кирюхина. Кирюхин утвердительно кивнул. Но люди на этот мешок не смотрели, а они уже смотрели на другой мешок, пусть небольшой, но крепкий, кожаный, так называемый денежный. Его нёс Гришка. И отдал его прямо Кирюхину в руки. Кирюхин сразу взял этот мешок, но говорить о нём пока не стал, а начал так:

– Все вот эти пятьдесят мешков несите в государеву крепость, это государевы хлебные запасы для его верных стрельцов. А эти пять оставшихся хлебных мешков – это нашим славным вольным казакам царь жалует за просто так, берите!

Но никто пока не брал своих мешков – ни государевы люди, ни вольные. Тогда Кирюхин, негромко откашлявшись, продолжил:

– А эти три оставшихся мешка – это порох, и царь-государь повелел разделить его вот как: вот этих первых два мешка – это его верным стрельцам, а этот, третий – вольным казакам, – и тут он указал на тот мешок, который Маркел в Казани ножом резал.

А теперь он смотрел на него и помалкивал.

А все остальные смотрели на последний, денежный мешок. Кирюхин подбросил его у груди и прихлопнул. Мешок сладко чавкнул. Кирюхин усмехнулся, повернулся к Губину и спросил, сколько государев воевода выдал денег тем вольным казакам, которые пошли с ним на Сунжу. Губин сказал, что по рублю.

– А сколько он сулил им выдать по приходу? – спросил Кирюхин.

– Ещё раз по рублю, – ответил Губин.

– Вот! – сказал Кирюхин. – Это воевода. Из своей казны. А государь царь и великий князь Фёдор Иванович, из вот этого мешка велел мне раздать всем вашим вольным казакам по полтине! Просто так раздать! От царской щедрости! – Тут Кирюхин замолчал и осмотрелся. Все молчали. Тогда Кирюхин засмеялся и прибавил: – А тем, кто из вольных казаков захочет переписаться в государевы, тем выдать ещё сейчас же по полтора рубля!

С казачьей стороны толпы молчали. Потом один казак воскликнул:

– И получается по два рубля всего! А у стрельцов каждый год по четыре, по пять! Почему?!

– А ты запишись в стрельцы! – сказал Кирюхин. – Хочешь, езжай в Астрахань, записывайся, а хочешь, я тебя прямо здесь запишу! Мне царь-государь дал на это печатку! – И он показал её, потом прибавил: – И сразу выдам четыре рубля! Вот, я сую руку в мешок! Подходите!

В толпе началось движение, но вперёд пока никто не выходил. Кирюхин засмеялся и сказал:

– Смелее! Не робейте! Я же не пёс, не кусаюсь!

В толпе засмеялись. А тут ещё кто-то сказал нехорошее слово, да в рифму. Засмеялись громче. Потом кто-то из казаков вышел на середину и начал с жаром говорить про то, что, когда они в прошлый раз на шамхала ходили, им ничего не выдали, а дали только писульки, и по писулькам тоже ничего не получили!

– Какие писульки? – удивился Кирюхин. – Царь про писульки ничего не слыхивал! И если это правда, то царь за это посрубает кому надо головы!

В толпе ещё сильнее зашумели. Это надолго, подумал Маркел, Кирюхин ловок обещать, и сошёл с бусы на пристань.

– Маркел Петрович! – послышалось сбоку.

Маркел повернулся и увидел стоявшего рядом с ним Губина. Губин радостно заулыбался и спросил, как ехалось.

– Слава Богу, – ответил Маркел.

– Вот! – подхватил Губин. – Это славно! А у нас такая замятня! Они тут каждый день орут! А скоро будут орать ещё больше!

– Отчего это? – спросил Маркел.