— Оставайтесь здесь, Генрих! — в тревоге крикнула Екатерина. — Я позову врачей.

— Нет, я пойду к себе, — настоял на своем король и с трудом поднялся на ноги.

Как ему это удалось, Екатерина не понимала. Кликнув из-за дверей стражников, он с их помощью надел ночной халат и чепец, после чего ему помогли добраться до спальни, а Екатерина, обхватив себя руками за плечи, беспомощно наблюдала за этим.

— Если я чем-нибудь могу помочь вашей милости… — начала было она, но Генрих заставил ее умолкнуть.

— Вы не должны переживать из-за меня, Кэтрин. Со мною все будет хорошо.

И король ушел. Слушая, как стихают вдали его тяжелые шаги, она заплакала.

Позже тем же утром к ней пришли доктора. Екатерина ощутила слабость, увидев их мрачные лица.

— Ваша милость, вести недобрые, — начал Баттс. — Мы опасаемся за жизнь его милости. Язва закупорена, у него жар, и он почернел лицом. Опасность не столько в лихорадке, сколько в ноге. Язва не залечивается, потому что его милость очень тучен, пьет и ест слишком много. Мы вскрыли нарыв и выпустили оттуда жидкость, чтобы снять опухоль, но это был весьма болезненный процесс. Будем молиться, чтобы это произвело нужный эффект.

Она очень испугалась и едва сдержала слезы. Мысль о возможности потерять Генриха, обожавшего ее супруга, была невыносима. Что с ней станется? Как поступают с овдовевшими королевами? Так же, как поступил Генрих с Анной Клевской? Она представила себя обеспеченной деньгами, землями и великолепными домами. Но, кроме того, перед ее мысленным взором предстал и другой образ: она покидает двор во вдовьем трауре, больше не королева, лишенная любви и защиты почившего супруга. А потом Екатерина увидела себя снова невестой, целующей Тома на паперти церкви. Нет! Нельзя представлять себе такие вещи. Она любит Генриха, любит! И хочет, чтобы он выздоровел.

— О, я буду молиться за него! — вскричала она. — А вы, добрые господа, сделайте все, что в ваших силах, чтобы его милость поправился.

— Мы сделаем, мадам, — заверили ее доктора. — А вам нужно отдохнуть. Это испытание и для вас тоже.

Господь внял мольбам Екатерины. Через три дня, во вторник на Масленой неделе, Генрих позвал ее к себе. Ему стало лучше, и он сидел в кресле у очага, положив больную ногу на подставку, но был сам не свой. Супруг не протянул к ней рук, как делал обычно, а лишь печально улыбнулся.

— Увы, Кэтрин, кому может довериться человек? — со вздохом проговорил король. — Я правлю жалкими людьми, которые вскоре станут такими ничтожными, что не будут иметь ни храбрости, ни силы противостоять мне.

Екатерина не имела понятия, о чем он говорит.

— Что случилось? — в тревоге спросила она и подскочила, когда из-за кресла Генриха выполз шут Уилл Сомерс.

— Советники Гарри развлекались, управляя Англией без него, — прокряхтел он, скорчив гримасу.

— Убирайся! — рявкнул Генрих. — Проваливай отсюда, негодяй!

Уилл со скорбным выражением на лице ускакал. Он знал, насколько далеко может заходить со своим господином.

— Это правда? — спросила Екатерина, когда шут скрылся с глаз.

— Более или менее, — прорычал Генрих. — Большинство членов моего Тайного совета под предлогом службы мне заботятся только о личной выгоде. Я знаю их уловки. Они все борются за превосходство, каждый хочет возвыситься над другими и через это управлять мною. Но я отличаю хороших слуг от льстецов и, если Господь даст мне здоровье, расстрою их планы. — Он распалял сам себя. Ему это было вредно.

— Вы скоро поправитесь, — утешительно произнесла она, — и тогда, я уверена, разберетесь с вашими обидчиками.

— Хм… — Генрих задумался.

— Хотите, я позову музыкантов? — спросила Екатерина.

— Нет.

Это испугало ее. Музыка была одной из страстей короля.

— Может быть, тогда я сама вам сыграю?

— Кэтрин, вы очень добры, но я сейчас не в настроении. Нога так болит. Когда я думаю, каким был прежде, скакал верхом, бился на турнирах, участвовал в состязаниях, стоило мне только захотеть… А теперь едва способен обойти свою комнату. Черт побери, мне это надоело, надоело болеть, надоели советники — осточертело все это! Как подумаю, сколько я всего сделал для своих людей и что получил взамен, так во мне закипает кровь. Я отрублю им всем головы, если они хотя бы пискнут о том, чтобы снять ношу с моих плеч!

Он продолжал этот бессвязный ропот, не имевший для Екатерины никакого смысла. Она даже забеспокоилась, не началась ли у него снова лихорадка. Тут дверь открылась, и вошел Том Калпепер с подносом в руках.

— Простите за вторжение, ваша милость, — сказал он, с бесстрастным лицом поставил поднос и поклонился. — Я пришел накрыть стол к обеду.

— Вы ведь не предадите меня, а, Том? — жалобно спросил Генрих.

Том, который в этот момент разглаживал на столе скатерть, оторопел:

— Конечно нет, сир.

— А остальные предают! — прорычал король и огляделся, будто искал, кому бы поддать. — Клянусь Богом, они узнают, что такое мой гнев! — взорвался он.

Оба, Екатерина и Том, вздрогнули. Глаза их на миг встретились. Том покачал головой, почти незаметно, будто предупреждал ее, что успокаивать монарха сейчас бесполезно.

— Был ли хотя бы один правитель так несчастен в своих советниках? — Голос Генриха стал более ровным, но в нем звучала горечь. — Под мельчайшим предлогом, по ложному обвинению они заставили меня казнить вернейшего слугу, какой у меня когда-либо был.

Он говорил о Кромвеле, поняла Екатерина, а среди людей, которых король обвинял, наверняка был и ее дядя. Она ощутила острый приступ страха как участница заговора.

— Кромвель был выше фракций! — горячился король. — Он держал бы их под контролем. — Генрих осел в своем кресле и закрыл лицо руками. — О Боже! Не слушайте меня, дорогая. Я старый медведь. Это боль, а не министры, разжигает во мне злость.

— Могу я чем-нибудь помочь, сир? — спросил Том.

— Нет. Я побуду один. Уходите, вы оба. Том, развлеките чем-нибудь мою бедную королеву. Это будет для нее тихая Масленица. Мне не до развлечений и веселья. Пришлите духовника, чтобы исповедал меня.

Том поклонился, Екатерина сделала реверанс, порывисто наклонилась и поцеловала Генриха в щеку:

— Поправляйтесь, сир. Я буду молиться за вас.

В антикамере, когда за ними закрылась дверь, Екатерина испустила вздох:

— Я никогда его таким не видела.

— Он становится раздражительным, когда у него разболится нога, — отозвался Том, не отрывая взгляда от ее лица, потом понизил голос: — Скажи, Кэтрин, как ты выносишь это?

— Выношу — что? Я сегодня впервые увидела его таким.

— Нет. Я имею в виду супружество с ним.

Озабоченный тон, каким были произнесены эти слова, сыграл свою роль. Былое чувство вспыхнуло и разгорелось в ней.

— Я люблю его, Том. Он был ко мне более чем добр.

— Ты любишь его? — Во взгляде Тома отобразилось страдание.

— Да, люблю.

Это была правда. Но, оказавшись наедине с Томом, Екатерина поняла, что она не влюблена в Генриха, а это совершенно другое дело.

Потом Калпепер заговорил совсем другим тоном — наигранно оживленным:

— Так что же я могу предложить, чтобы развлечь вашу милость?

Последовала пауза.

— Прогулку по саду, может быть? — с некоторой неохотой сказала она.

— Как будет угодно вашей милости. Я играю в теннис в два часа, если король отпустит меня.

— Тогда я приду посмотреть на это. — Она возьмет с собою нескольких дам. Их присутствие обеспечит безопасность. — Думаю, в сад я пока не пойду.

Вся в смятении, Екатерина быстро вернулась в свои покои. Нельзя ей думать о Томе, но она не могла удержаться. Он был так галантен, так красив. Ее снова потянуло к нему, как тянуло всегда. Колесо Судьбы могло повернуться иначе, Том стал бы ее мужем, и она бы блаженствовала. Тем не менее она сама бросила его ради короны, и это дорого ей обошлось. Но у нее действительно не было выбора.