И тут вдруг открылась дверь и к ним в холопскую вошел, судя про парчовому кафтану, царицын сенной сторож и спросил, кто из них здесь Маркел, стряпчий Разбойного приказа. У Маркела сразу весь хмель из головы выскочил, он бодро встал и сказал (а все остальные молчали, конечно), что это он. Тогда пойдем со мной, сказал царицын сенной сторож. Маркел утер губы, взял шапку и пошел.
Шел через сени, читал «Богородицу». После, во дворе, опять ее читал. А после, на крыльце (а это было заднее великое крыльцо, как его там называли), уже просто «Господи, помилуй, Господи, помилуй» и незаметно крестился. Дальше они вошли в так называемые Постельные или Покоевые хоромы, пока только на низ, а оттуда по лесенке вверх (и там везде стояли сторожа, все как на подбор высокие, плечистые ребятки и все с бердышами), и там им открыли дверь и они вошли в так называемые комнаты, но пока только в их сени, и там Маркелу велели стоять. Маркел остановился. А тот сторож, который его туда привел, прошел вперед дальше, в следующую дверь. И там как пропал! Маркел начал с опаской осматриваться. Там, то есть в тех сенях, в которых его остановили, теперь уже никого кроме него не было и было просторно и светло, вдоль стены стояли широкие лавки с мягкими парчовыми полавочниками, на стенах висели шпалеры, с одной стороны с евангельскими притчами, как их узнал Маркел, а с другой – с просто травным узорным письмом. И то и то было очень красиво, Маркел стоял и рассматривал их. А время шло, а за ним никто не заходил и не вел его дальше, но и оттуда тоже ведь не выводил, думал Маркел и ждал.
После вдруг открылась передняя дверь, вернулся тот царицын сенной сторож, подошел к Маркелу и сказал, что у государыни сейчас митрополит и нужно подождать, и встал рядом с Маркелом. Теперь они ждали вдвоем, но веселей от этого не стало, потому что они просто стояли столбами и молча смотрели на плотно закрытую дверь перед собой. Маркел попробовал о чем-нибудь подумать, но не думалось, а только смотрелось на дверь.
После эта дверь вдруг неслышно открылась и из нее вышел митрополит Гелассий. Сенной царицын сторож ему сразу поклонился, а Маркел до того растерялся, что так и остался стоять прямо. Митрополит, проходя мимо него, перекрестил его быстро и мелко, будто крупой посыпал, и прошел дальше и ушел совсем. Маркел стоял, боясь пошевелиться. Сенной сторож подошел к передней двери, заглянул туда, что-то спросил, ему ответили, он оглянулся и махнул рукой, то есть позвал идти за ним. И Маркел пошел за ним в ту дверь.
17
И там он увидел царицу. И, теперь уже не растерявшись, сразу поклонился ей низким земным поклоном. А после, не распрямляясь, встал на колени и уткнулся лбом в ковер. Ковер был пушистый, персидский. Царица негромко сказала:
– Встань, Маркелка.
Маркел встал и еще раз, но уже несильно, поклонился и уже только после этого посмотрел на царицу. Царица сидела сбоку от стола, одной рукой (локтем) опершись на стол, и смотрела на Маркела. Царица была очень красивая, просто на диво: лицо у нее было белое, щеки румяные, глаза голубые, брови соболиные. А голову она держала гордо, на ней был высокий золотой кокошник, весь в драгоценных каменьях, а сама она была одета в черный летник тончайшего рытого бархата с опять же соболиной оторочкой, а на пальцах у нее были толстенные перстни, а в глазах, вдруг подумал Маркел, у царицы тоска смертная, а под глазами черные круги, вот что! Так ведь беда же какая, подумал Маркел. А царица вдруг сказала:
– Идите все!
И все, кто там тогда был, а это сенные девушки, да сторожа, да сытники при поставце, вышли в ту дверь, в которую пришел Маркел. А Маркел пока стоял на месте. Царица усмехнулась и сказала:
– Вот ты какой, Маркел Косой!
Маркелу стало обидно, он же очень не любил, когда его называли Косым, потому что он же косым не был! А царица опять усмехнулась, после чего сказала:
– Сенька тебя прислал. Я знаю Сеньку. Я и Ваську знаю, как не знать! – сказала она уже громче. – Он у меня на свадьбе дружкой был. А Борис был старшим дружкой. Ох, как Борис меня любил! – продолжала она уже с гневом. – Как только увидит, так сразу зубами скрежещет. А Ванюша сказал: будешь дружкой – и был!.. Ванюша! – еще раз сказала она с гордостью. – Все Ванюшу слушались, никто ему не перечил! Не смели! – и вдруг спросила: – Ты Ванюшу видел? Государя Ивана Васильевича? Ну? Что молчишь?! Язык, что ли, проглотил?!
– Нет, – сказал Маркел. – Не видел.
– Вот как, – сказала царица. – Не видел. А государя сына моего?
– И его тоже нет, – сказал Маркел.
– А чего тогда сюда пришел? – спросила царица уже опять очень сердито.
– Было велено, – сказал Маркел.
– Что велено? – спросила царица. – И кто велел?!
– Государь Феодор Иоаннович, – сказал Маркел. – Велел узнать, кто это сотворил.
– Что сотворил? – спросила царица и посмотрела на Маркела очень пристально.
– Кто его зарезал, государыня, – тихо сказал Маркел.
– Как ты сказал?! – воскликнула она. – Зарезал?
– Зарезал, да, – сказал Маркел.
Царица что-то прошептала и перекрестилась. Потом тихо сказала:
– А другие говорят, что сам зарезался.
– А раньше говорили, что не сам, – сказал Маркел. – Ведь так?
– Так, так! – тихо, но истово ответила царица. – А ты это откуда знаешь? Ты разве это видел? Да тебя здесь не было, когда это здесь приключилось!
– А ты, государыня, была? – спросил Маркел. И, не дождавшись ответа, еще спросил: – А видела?
– Я была здесь тогда, – сказала царица. – Вот прямо здесь сидела, где сейчас сижу. Как я отсюда увижу?
Маркел осмотрелся и спросил:
– А окно было открыто?
У царицы глаза сузились, и она гневно сказала:
– Пес! Ты что, с меня расспрос снимаешь?!
– Как бы я посмел такое, государыня! – быстрым голосом сказал Маркел и так же быстро добавил: – Я ищу злодея! У него был нож! Нож был весь в каменьях, индейский! Эх, государыня! – сказал Маркел уже неспешно и даже с досадой, – эх, если бы я знал, откуда у царевича взялся тот нож, мне бы тогда всё открылось! Вот как это окно, – сказал он дальше, – которое тогда было затворено, поэтому никто отсюда ничего не видел и даже не слышал, как кричал Петруша, пока он не добежал до самого крыльца, ведь так было, государыня, или разве не так?!
– Так, – сказала, подумав, царица. После еще сказала: – Я так и думала, что они его убьют когда-нибудь. Ох, сердце чуяло! Сперва думала – убьют меня, а когда он родился, стала за него бояться. У него кормилиц не было! – сказал она уже громко и с гневом. – Я его сама кормила! Никому я его не давала! Все говорили: как это, царица сама кормит, где такое видано! – Это она еще тоже сказала очень громко, а после уже тихо добавила: – А зато жив остался Митенька. Выпестовала я его, румяненький он был, толстушечка, Ванюша даже гневался и говорил, что Ваня с Федей не такие были, что это как не их порода.
И тут царица замолчала, и нахмурилась, и поднесла руки к лицу, стала будто рассматривать ногти. А ногти у царицы были крашеные и блестели, Маркел таких ни у кого прежде не видел.
А царица вдруг опять заговорила, опять очень гневно:
– Ваня с Федей, как же! Насмотрелась я на них! Ух как они невзлюбили меня сразу, и Ванька старший, ну, этот понятно, старший сын, наследник, так ведь и Федька тоже, даром что дурак, тоже ведь в глаза смотреть не мог и рожу так и воротил! А когда старший убился, упал головой и об косяк виском, и дух их него вон, Федька просто разъярился на меня! И я знаю почему: потому что это его Борис научил, что смотри, Федя, эта гадина родит гаденыша и тебя, Федя, из кремля тогда попрут и больше не дадут звонить в кремлевские колокола, потому что в них будет звонить гаденыш! А другим стал говорить, да ты и сам это слышал, небось, что это я Ванюшу натравила и он Ваньку посохом в висок. Слыхал такое?
– Нет, – сказал Маркел.
– Брешешь, – сказала царица. Маркел промолчал, потому что так оно и было, все так тогда судачили, да разве в глаза такое скажешь! А царица усмехнулась и сказала: – А зачем мне было на него натравливать? Потому что а зачем Ванюша взял меня? Чтобы я родила ему сына-наследника и чтобы он тогда мог бы ему, мимо своих старших, царство передать. Ванюша так и говорил, все это слышали. И он на нашей свадьбе так сказал, Борис это слышал, и этот Васька тоже, который сейчас приезжает, вот так бороду вперед сует и говорит: что, Маша, тут у вас такое приключилось? Свинья он, вот кто, твой боярин Васька! Был бы Ванюша жив, я бы только бровкой повела – и сняли бы с него шкуру, вот так! Ванюша меня ох как любил! И когда Митя родился, он ему в тот же день свой крест нательный отдал, сказал: носи, сынок, как после и мой посох и шапку мою, и всё моё будет тебе! И Борис тогда там с нами был и слышал это. А как ему такое было слышать, когда его сестра за Федькой, а Ваньки уже не было, он же уже думал, Федька за Ванюшей сядет, и вдруг Ванюша говорит, что Митя! Ой, Митя! – вдруг воскликнула царица. – Лучше бы он этого не говорил тогда, и был бы ты жив, Митя!