А потом достали! И он влез. Слон сразу встал с колен, встряхнулся. Маркел похолодел, вцепился в шкуру. Слон легонько вскинул задом. Маркел сел ровнее. Слон медленно, плавно пошёл. Маркел сидел, вцепившись в его шкуру и не поднимая глаз. Откуда-то снизу закричали, чтобы он слезал. Это Шестак кричит, кому ещё, подумалось Маркелу, и он поднял голову. Впереди было поле травы. Слон всё быстрее шёл туда и иногда подскакивал. Это он нарочно, думалось, это он прибить задумал, а потом затопчет! А…

Ну и так далее. Но никто Маркела не топтал, слон развернулся и пошёл обратно. Маркелу сразу стало веселей, он засмеялся. Слон остановился, поднял хобот, обвязал Маркела, как верёвкой, и мягко опустил на землю. Маркел осмотрелся. Рядом стоял Шестак, тут же Бахмет-хан, тут же слоновщики и тут же копычеи. Маркел повернулся к Бахмет-хану и сказал:

– Беру!

Шестак перевёл. Бахмет-хан обрадовался и заговорил, потом умолк, а Шестак перевёл:

– Он сказал, что это очень хорошо. Мы все видели, что это очень умный слон, такого не стыдно отсылать к такому великому и мудрому правителю, как ваш храбрый государь царь Феодор.

Маркел поклонился. Бахмет-хан повернулся к слоновщикам и стал им что-то приказывать. Шестак перевёл:

– Он им говорит, чтобы они готовили отобранного слона к дороге и сами к ней тоже готовились, а это неблизкий путь, он говорит, семь дней, и завтра надо будет выходить, прямо с утра.

После чего Шестак прибавил уже от себя:

– То есть они ведут слона только до пристани, а дальше нам уже самим его вести. А это сколько вёрст? Три тысячи?! Или, может, ещё больше?

Маркел молчал. Бахмет-хан повернулся к нему и опять что-то сказал, а Шестак перевёл:

– Он говорит, что теперь это твой слон. И завтра тебе выдадут на него грамоту, и дадут нам с тобой кормовых по пять туманов на день каждому, и дадут охраны пятьдесят гулямов и двести тюфенгчей. Но, он повторяет, это будет завтра, когда Даруга, первый шахский слуга и посаженник, распорядится выдать тебе грамоту, в которой всё это будет указано. А пока что, то есть пока эта грамота не написана и не скреплена большой государственной печатью, я распоряжусь поставить вас на ночлег, выдать еду и питьё и не тревожить вас до той поры, пока всё мною сказанное не будет исполнено. Ты с этим согласен?

Маркел ответил, что согласен. Тогда Бахмет-хан сказал идти за ним, и Маркел и Шестак пошли. Сперва они шли прямо по траве, в которой бегали всякие мелкие зверушки и расхаживали важные жар-птицы, которые, сказал Шестак, правильно называются павлинами, потом они пошли по красной каменной дорожке, потом подступили ко дворцу, в который вела высокая красная каменная лестница, на ступенях которой стояли тюфенгчи в красных парчовых архалуках…

Но Маркелу это было всё равно! Маркел ничего вокруг не видел и не слышал, а у него перед глазами стоял только слон, и ему в ухо дышал только слон, и под ногами топал слон, а слона звали Шир, Шир – это лев, лев – это царь зверей, но Маркел никогда львов не видел, а вот зато на слоне он верхом ездил, а…

Ну и так далее. Солнце опускалось всё ниже, в саду становилось сумрачно, а наверху, на лестнице, было ещё светло, и они поднимались всё выше и выше.

Когда они поднялись на самую верхнюю ступень этой лестницы, стоявшие на ней тюфенгчи расступились, за их спинами раскрылась железная кованая дверь, по ту сторону которой стоял важный старик в золочёных парчовых одеждах. Старик низко поклонился Бахмет-хану, а затем Маркелу и начал что-то говорить и улыбаться. Это, сказал Шестак, старший дворцовый букавул, то есть распорядитель, он приглашает их идти за ним. Маркел согласно поклонился, и они пошли за букавулом. Букавул завёл их в просторную, богато украшенную хоромину, там на полу был расстелен ковёр, очень богатый на вид. Маркел и Шестак сняли шапки. Букавул широко улыбнулся и показал рукой садиться. Маркел и Шестак сели на ковёр. Букавул трижды хлопнул в ладоши, в хоромину тут же вошли копычеи с мисками, Маркел и Шестак ополоснули в мисках руки. Тут же вошли другие копычеи и налили в чарки. Потом третьи челядины подали фрукты, четвёртые подали сладости, пятые – вина, шестые – сарацинской каши с мясом, седьмые – опять вина, восьмые – водки…

А кофе не несли и не несли, и голова стала понемногу кружиться. Шутка ли! Такой сегодня день был непростой, думал Маркел, закусывал и снова выпивал, помалкивал.

А Шестак, наоборот, не умолкал, рассказывал, как они все удивлялись, когда Маркел решил садиться на слона, и как все радовались, когда он сел и слон его не сбросил, и как все персияне, особенно слоновщики, глазам своим не верили, какой Маркел ловкий да цепкий…

Ну и опять так далее. То есть Шестак пел как соловей. А Маркел опять молчал, только глазами позыркивал.

Тогда Шестак вдруг усмехнулся и сказал:

– Вот только зря ты этого недомерка выбрал. Надо было выбирать первого, самого высокого и видного!

На что Маркел только сердито хмыкнул да ответил:

– Нам хотя бы этого до места допереть!

Шестак растерялся, не знал, что сказать. А Маркел ещё сердитее прибавил:

– Его же накорми! Его же напои! И чтобы он смирный был, чтобы корабль не раскачивал, да чтобы его дерьмо…

Но тут Маркел спохватился и только рукой махнул, а вслух уже ничего не говорил. Тогда Шестак задумчиво промолвил:

– А, ну да…

И больше ничего уже не прибавлял. Принесли двенадцатую перемену блюд, сарацинскую кашу с изюмом. Маркел кашу ел, а изюм выкладывал на край тарелки. И так же и водку не стал допивать. Шестак хлопнул в ладоши, заиграла музыка, выбежали голопузые девки, стали убирать посуду. Маркел сдвинул брови, девки убежали, пришли копычеи с мисками, Маркел и Шестак умыли руки. Копычеи убрали с ковра, смели крошки. Маркел снял шапку, лёг, повернулся на бок и сделал вид, что собирается заснуть.

А сам думал о слоне! Не о Параске, не о Щелкалове, не даже о царе Феодоре, как тот его пожалует, а только о слоне!

А Шестак, Маркел это спиной чуял, сидел, повздыхивал и тоже думал свою думу. Так он просидел довольно долго, а после всё-таки не удержался и негромким голосом позвал копычея. Тот быстро пришёл. Шестак сказал ему чего-то, копычей ушёл, быстро вернулся и принёс водки и немного свежих огурцов. Дух от огурцов был очень сильный, Маркел чуть улежал. А Шестак сидел себе и выпивал неспешно, закусывал и что-то мурлыкал под нос. Маркел думал про слона, что теперь главное – не как его добыть, а как доставить.

И заснул.

Проснулся Маркел рано, ещё затемно, и сразу начал думать о слоне, о том, что, может, прав Шестак и нужно было брать матёрого слона, а не этого трёхлетка, а то и в самом деле после в Москве скажут, что кого ты нам привёз, посмешище…

Но тут же думалось: нет, правильно, ему ведь что велели – привезти слона, а большого или малого, не говорили, только говорили, чтобы привезти живого, а не как Федька Ряпунин – вёз, да не довёз. И где сейчас этот Федька и где его слон?! А мы так не будем! А мы…

Ну и так далее. И всё равно на душе было гадко, Маркел вздыхал, ворочался и поневоле разбудил Шестака. Шестак поднялся, сел, начал зевать и говорить про то, что перед дорогой надо всегда обязательно выспаться, а не мешать один другому.

И только он это сказал, как пришёл вчерашний букавул и объявил, что надо поспешать, потому что слоновья грамота уже написана. Маркел и Шестак поднялись и обулись. Пришли копычеи с мисками, они умылись, копычеи принесли еды, они поели, и букавул повёл их к Даруге. Но когда они вошли в даругинские сени, правильнее – в приёмный покой, им навстречу вышел тамошний даха-махрам, а по-нашему стольник, и сказал, что Даруга их ждал, не дождался и уехал по другим делам. Но грамота уже подписана, и вот она! И даха-махрам подал Маркелу грамоту. Маркел проверил печать и шнуры под печатью, а даха-махрам сказал, что теперь им надо идти в слоновник, потому что их там ждут, и дал им копычея в провожатые. Копычей повёл их сперва по дворцу, потом вниз по вчерашней красной лестнице, потом по саду и привёл к слоновнику.