Рука Анны подлетела ко рту. Генрих обрек на смерть собственную племянницу?! Милую, очаровательную леди Маргарет!

— Их не казнили, — продолжила Сюзанна, — но продержали в тюрьме много месяцев. В конце концов леди Маргарет выпустили, а вот лорд Томас заболел и умер. Она была в большом горе и отправилась жить с герцогиней Ричмонд во дворце Норфолка в Кеннингхолле, где провела много времени. Ко двору она вернулась только ради того, чтобы служить вам. Лорда Томаса она любила по-настоящему, и я думаю, до сих пор скорбит о нем.

— Какая трагическая история, — с чувством проговорила Анна; ее собственные проблемы на этом фоне казались такими мелкими.

Когда они задули свечи, она лежала без сна и печалилась, думая, что ей не суждено познать такую сильную любовь, какую испытала Маргарет Дуглас, и что, если король обрек на смерть родную по крови племянницу, не говоря уже о жене, которую сперва обожал, чего он не сделает с грешницей вроде нее самой?

На следующий день период уединения завершился. Анна пошла гулять в Гринвичский парк, взяв с собой только Сюзанну и своих английских дам, так как уже ощущала некоторое недовольство предпочтением, которое она оказывала своим немецким помощницам и в особенности матушке Лёве. Анна понимала: нельзя допускать, чтобы ее двор разделился; если это произойдет, сформируются противоборствующие группы, возникнут распри и нездоровое соперничество.

На вершине холма позади дворца рядом со старой заброшенной башней она встретила четверых молодых джентльменов из своей свиты; они верхом охотились с соколами. Анна узнала Флоренца де Дьячето, Франца фон Вальдека и Германа, графа фон Нойенара. Четвертым был Отто фон Вилих: одетый в черный бархат, он выглядел весьма изящным на своем прекрасном жеребце. Все поклонились ей с сёдел.

Анна встретилась глазами с Отто. Как же он красив — голубые глаза, высокие скулы и буйные кудри! Отто мило улыбнулся ей, и она ощутила слабый толчок желания. Как же Анна завидовала его жене!

Произошел обмен любезностями. Анна поймала себя на том, что ей хочется поделиться своими проблемами с Отто. Это было бы безумием, она знала, но чувствовала, что он бы ее понял. В конце концов, он же ей не чужой. Но о таком нельзя было и помыслить. Анна не могла — не посмела бы — остаться с ним или с любым другим мужчиной наедине. Поэтому она улыбнулась всем четверым джентльменам и пошла дальше.

Той ночью Генрих пришел к Анне в постель, прислав заранее церемониймейстера с оповещением о времени своего прибытия. Он вошел через дверь, соединявшую их апартаменты, улыбаясь, но его пронзительные глаза смотрели на нее оценивающе. Хорошо еще, что король не выглядел сердитым.

— Добрый вечер, Анна, — сказал Генрих, снимая ночной халат.

— Добрый вечер, ваша милость, — ответила она, надеясь, что при этом имеет довольный вид, и радуясь, что немного подучила английский.

Занималась Анна упорно; спать с королем и не иметь возможности поговорить с ним — это заставляло ее чувствовать себя ущербной.

— Нет нужды церемониться, когда мы вдвоем. Вы можете называть меня Генрих.

— Благодарю вас, ваша… Генрих, — сказала она и улыбнулась.

— На следующей неделе я устраиваю турнир в честь нашего бракосочетания, — воодушевленно сообщил он ей, снимая с себя ночную сорочку. Анна еще не слышала от него такого тона.

Странно, что не планировались никакие другие празднества. По воспоминаниям Анны, когда Сибилла вышла замуж, свадебные торжества продолжались много дней. Разумеется, они должны быть еще более пышными, когда король женится на иностранной принцессе. Может, Генрих посчитал ее дорогостоящий прием в Кале и Блэкхите достаточными для того, чтобы отметить их вступление в брак?

И кажется, мать говорила, что Генрих планировал провести медовый месяц в Сент-Джеймсском дворце, однако ничего не было слышно о том, чтобы они собирались переезжать туда. Какая досада — сидеть в четырех стенах и не иметь ни малейшего представления о том, что происходит за закрытыми дверями апартаментов короля и зала совета! Если бы только она знала, что у Генриха на уме.

Король задул свечу у кровати и повернулся к Анне. На этот раз он не стал снимать с нее ночную сорочку, а сказал:

— Идите сюда, — и притянул к себе, потом взгромоздился на нее, вдавив глубоко в перину.

Он был такой тяжелый, что Анна едва могла дышать. Она раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее, и ждала, пока он войдет в нее, но чувствовала, что ничего не происходит. После нескольких невыносимых моментов, в продолжение которых Анна боялась, что задохнется, он скатился с нее, тяжело дыша, и сказал:

— Я не могу, Анна. Сожалею. — Он указал на свою ногу. — Меня постоянно мучает боль. И сегодня сильнее обычного. Простите меня.

Она поняла, что он пытался ей сказать. Слабый нездоровый запах объяснил все.

— Сир… Генрих, тут не за что просить прощения. Мне жаль, что вы страдаете от боли. Чем я могу помочь?

— Вы очень добры, но мои доктора уже все испробовали. Может, завтра станет лучше. Давайте поспим. — И король устроился на постели поудобнее. Очевидно, возвращаться в свои апартаменты сегодня вечером он не собирался.

— Я надеюсь на это, — сказала Анна. — Спокойной ночи, Генрих.

— Спокойной ночи, милая, — ответил он и поцеловал ее в лоб.

Ласковое слово смутило Анну, это было так неожиданно. Сбывались слова матушки Лёве: все изменится после свадьбы, и сегодня проявленное друг к другу участие сломало лед. Больше не нужно было хитрить. Генрих открылся ей во всей своей уязвимости, и она выказала готовность помочь. Ему это явно понравилось.

Утром Анна забеспокоилась, вдруг она прочла ситуацию неверно, но нет.

— Доброе утро, Анна, — проснувшись, сказал Генрих. — Который час?

Она посмотрела на каминные часы и ответила:

— Sieben… семь.

— Правда? Тогда я должен идти. У меня встреча с послами. — Морщась от боли, он сполз с кровати, прошел по комнате и взял свой халат. Надев его, вернулся к постели, взял руку Анны и поцеловал, сказав: — Всего доброго, дорогая. Я приду к вам сегодня вечером.

Этой ночью дела шли не лучше, и следующей тоже. Матушка Лёве говорила правду. Король был импотентом. Когда он пришел к Анне на пятую ночь, то даже не пытался совокупиться с ней. Они лежали и вели неловкую беседу, потом Генрих встал и предложил ей сыграть с ним в карты.

— В сент, ja?

— Как вам угодно, — согласился он.

Победив в первой партии, он похвалил свою партнершу:

— Вы хорошо играете, Анна, — а потом предложил: — Давайте я теперь научу вас играть в примеро.

Анна обнаружила, что ей приятно находиться в его обществе, и подозревала, что ему тоже нравится быть с ней. Он старался, как мог, создать легкую атмосферу и помочь ей понять его слова. Потом даже попросил научить его нескольким словам по-немецки. Спать они легли после двенадцати.

Генрих вернулся к ней на следующую ночь, и еще раз, и еще, пропустив одну. Порядок был заведен. Король, очевидно, бросил притворяться, что пытается привести их брак к необходимому завершению, потому что даже не пробовал прикоснуться к жене. Вместо этого они играли то в карты, то в шахматы или просто ложились спать. Страхи Анны начали отступать.

Хотя она продолжала болезненно сознавать свою ограниченность. Языковой барьер не позволял говорить об интимных вещах и вести непринужденную беседу, что могло бы пробудить более глубокие чувства между ними. Как и чем можно очаровать мужчину — об этом она понятия не имела. Развлекать Генриха музыкой и танцами не могла, поскольку ни того ни другого не умела. Что ей оставалось? В ее силах было предложить супругу теплый прием и демонстрировать, как ей нравится его общество. Но достаточно ли этого?

1540 год

Анна была замужем меньше недели, когда лорд Кромвель попросил у нее аудиенции. Она держалась с ним настороже, понимая, что он знает мысли короля и может сказать вещи, которые ей не хотелось бы слышать. Кромвель обладал большой властью, которую мог использовать к ее пользе или во вред, и хотя Анна предложила ему дружбу, она не знала, что получит взамен.