Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

А после сказал в сердцах (чтобы не говорить об уродке), что время шло, розыск заканчивался, а никто прямо ни на кого не показывал, а только у него, у Маркела, было такое чутье, что он знает, чьих рук это дело.

– И что? – спросил Шуйский.

– А то, государь боярин, – ответил Маркел, – что дал бы мне Бог еще день-два – и я бы нашел того, кто мне прямо показал бы на того, на кого надо. А тут вдруг этот гонец! Надо было поспешать. И тогда я, помолясь, пошел к Андрюшке.

– Почему к Андрюшке? – спросил Шуйский.

– Потому что мне так чуялось, – сказал Маркел. – Князь Семен мне всегда говорит: нюх у тебя, Маркелка, прямо волчий. – И вдруг спросил: – Говорил он про меня такое?

– Ну, говорил, – сказал Шуйский. – За то я тебя с собой и взял.

– И вот я и пошел, – сказал Маркел, – туда, куда мне чуялось! Но и он, пес, недаром колдун! Тоже почуял же! – и замолчал.

– Ну! – сказал Шуйский. – А дальше?

– А дальше что, – сказал Маркел. И, пропуская про Фому и про Григория, сразу сказал: – Я открываю дверь, вхожу, а он сидит и смотрит на меня. И у него на столе книга, а под книгой нож. Но я ножа не вижу! Я вижу только книгу, а в ней, вижу, буковки индейские! А, думаю, святой Никола, не продай! А он, Андрюшка, спрашивает: с чем пришел?

– А ты что ему? – спросил Шуйский.

– А говорю: повидаться, – ответил Маркел. И дальше рассказал, как оно было, в точности. Только уже в самом конце просто сказал, что во дворе почуяли неладное, а там были люди Андрюшки, и они стали ломиться в дверь, а он закрылся, взял нож и весь при этом изрезался, и через черный ход, и через тын, а дальше к Волге. И дальше опять подробно рассказал, как нож хотел его зарезать и как он бросил его в Волгу. А после посидел и отдышался, встал и пришел обратно в терем, а тут его уже ждали, и он пришел к боярину, и это уже совсем всё. И на этом Маркел замолчал.

Шуйский тоже помолчал, подумал, а после негромко сказал:

– Я сразу это почуял, что здесь не без нечистой силы дело. – А после добавил в сердцах: – Нельзя было нож выбрасывать! Кто ты теперь без ножа? А кто я? Кто нам теперь поверит?!

– А был бы нож, – сказал Маркел, – так тогда что, боярин? Кому бы ты его показывал? Боярину Борису, что ли?

– Э! – грозно сказал Шуйский. – Ты не очень!

– Молчу, – сказал Маркел. Но почти сразу добавил: – А вот еще кого надо спросить: это Арину Тучкову. Андрюшка говорил, Арина видела, как Осип…

– Хватит! – грозно сказал Шуйский, не давая ему досказать. – Нарасспрашивались уже вот сколько! Светло уже! Иди, не мозоль глаза! Надо будет – позовут. Ну, я кому сказал!

Маркел поклонился и вышел, прошел мимо Гаврилы, надел шапку и пошел к себе. Пришел, все еще спали, лег, отвернулся к стене…

И не заснул, конечно же, а сразу подумал, что вот и подставляй брюхо под нож, лезь на рожон, и что тебе за это? Пошел вон, собака! Эх-х, подумал он еще…

Но тут же спохватился и подумал уже вот о чем: а что, а разве бывало по-другому, разве он иного ждал? А если не ждал, то лучше бы подумал вот о чем: Шуйский, хоть и разгневался, а ведь, похоже, поверил! Да и как ему в такое не поверить, подумал дальше Маркел, это же дело обычное, потому что это только простые люди умирают кто от старости, кто на войне, а кто от какой хвори, а непростые так не помирают! Вот как даже, подумал Маркел и мысленно перекрестился, четыре сына было у государя Ивана Васильевича, и одного утопили (а как еще это назвать, когда при семерых няньках дитя по колено в воде захлебнулось?!), второго посохом, четвертого ножом, а третий пока хоть и жив, так полоумный же, и сколько ему еще такому жить осталось, кто знает? А сам покойный государь Иван? Дядя Трофим рассказывал, да Маркел и сам кое-что видел, как государь Иван смерть принимал. А государя Ивановы жены – все, кроме пока последней? А государева мать, кто ее отравил? А государев отец, давно покойный государь Василий, какой, все говорят, был крепкий, как медведь, а в три дня вся его сила вдруг вышла. А сами Шуйские?

И вдруг он опять спохватился и подумал: не о том он думает и не о тех, а вот сегодня приедет гонец, спросит, а ему ответят: а что мы, а это не мы, а это Маркел его убил, верного Борисова слугу. А, вот кто, крикнет гонец, подать мне его! И подадут, и повесят на виску, Ефрем закатает рукава, возьмет кнут, поплюёт на ладони…

Тьфу, подумал Маркел, тьфу, какая глупость в голову полезла, мысленно перекрестился и начал читать «Отче наш» – и заснул, вот до чего он был тогда умаявшись.

27

Когда Маркел проснулся, Яков и его люди уже сидели за столом и перекусывали. Маркел сразу подскочил и осмотрелся. Парамон первым увидел, что Маркел проснулся, и насмешливо сказал:

– Лежи, лежи, чего уже теперь.

Маркел спустил ноги, сел на лавке и пригладил волосы. После сказал:

– Чего не разбудили?

– Жалко было, – сказал Яков. – Больно сладко ты похрапывал.

И они опять взялись есть. Тогда Маркел спросил:

– Гонец приехал?

– Нет, – ответил Яков, продолжая есть. – Гонец не приехал. Зато других наехало!

– Кого это других? – спросил Маркел.

– Ну как кого, – продолжал Яков. – Порядок должен быть! А здесь какой порядок? Нет здесь никого для порядка. Вот мы уедем сегодня, и что? А вдруг опять забунтуют! А так шалишь! Потому что наехали.

Маркел смотрел на Якова и ничего не говорил. Тогда Яков медленно отложил ложку, повернулся к Маркелу и, глядя прямо на него, сказал:

– Воевода Мисюрев приехал, вот кто. Со стрельцами. И дьяк Карпов. Карпов будет вместо Битяговского. А Мисюрев что! У государя братьев больше нет. Поэтому прислали Мисюрева. Ясно?

Маркел промолчал. Яков опять взял ложку и сказал:

– А мы домой. А ты, – он зачерпнул из миски, – а ты – я не знаю, – и опять начал есть.

Вместо него досказал Парамон, он сказал:

– Приходили от боярина. Тебе велели здесь сидеть и никуда не выходить. – После сказал: – Но ты вставай, перекуси пока. А то после могут и не дать!

А и верно, подумал Маркел, поднялся и подсел к столу. Илья пододвинул ему миску. Опять была гороховая каша. Маркел достал ложку и принялся есть, хотя большой охоты к еде не было. А эти уже доедали и уже начали вставать из-за стола.

– А что еще? – спросил Маркел.

– А ничего, – сказал Яков, вставая. – Мисюрев приехал и сразу начал нашего трепать. Говорит, на Москве больше знают. Говорит, Борис крепко разгневался. И наш тогда сразу велел собираться. Вот мы и собираемся. – Яков помолчал, после добавил: – И так же и ты, дурень, не убегал бы вчера – сейчас бы тоже собирался.

И надел шапку и пошел к дверям и сказал другим идти за ним. И они все ушли по делам. А Маркел, теперь уже совсем один, сидел за накрытым столом, и ему кусок в горло не лез. Эх, думал он в сердцах, а ведь верно Яков говорил, дурень он набитый, вот кто, черт его вчера понес к Андрюшке, а вот теперь приехали Борисовы люди и будут с него спрашивать. Нет, даже ничего не станут спрашивать, подумал он тут же, а просто призовут Ефрема и скажут: Ефремка, а ну-ка покажи свою удаль, а то мало ли что о тебе люди болтают, не верим мы, что ты можешь человека перебить надвое кнутом за восемь ударов! А Ефрем на это скажет: нет, за восемь не смогу, это вам наболтали, а вот за двенадцать – это уже можно, и то не всякого. А после утрется и спросит: а вам кого надо? А эти скажут: а вот этого. Тогда Ефрем посмотрит на Маркела и начнет прикидывать…

Тьфу, дальше подумал Маркел, опять дурь в голову полезла! И еще перекусил, потому что, подумал, и в самом деле после могут долго не кормить, а так он уже поевший, ему будет легче, и облизал ложку и убрал ее, а после лег на лавку и подумал, что можно еще полежать, пока спина не посечена, и полежал.

Лежал он довольно долго, потому что о многом уже успел передумать и уже даже подумать о том, что как было, так оно и хорошо, только одно недобро – что столько всего делал, а как будто и не делал, потому что ничего не осталось, может даже прав был боярин, что не нужно было нож выбрасывать, ну да теперь чего уже себя корить!

56
{"b":"846686","o":1}