Трофим молчал. Клим повторил:

– Здесь он ничего уже не скажет. Нет в нём здесь страху. И у других тоже нет. Здесь же им вон как светло! А на свету правды не сыщешь. Поэтому, я думаю, хватит их тут трепать. Пусть лучше они все идут вниз, к Ефрему, и он их там пока что принимает, охолонёт маленько. Поставит на ум! И вот тогда и мы к ним спустимся – и им будет радость. Ну что?

Трофим подумал и сказал:

– Давай.

Клим опять прошёл к двери, открыл её и вышел в сени. Было слышно, как он там вначале повелел вести всех вниз, к Ефрему, а про себя и Трофима сказал, что они тоже скоро туда спустятся, но у них здесь пока есть дело. Потом, когда все стали спускаться вниз, Клим кликнул ещё кого-то и велел, чтобы тот расстарался и не мешкал. Этот кто-то обещал управиться. После чего Клим вернулся в покойную, закрыл за собой дверь и сказал, что сейчас им принесут, и они немного перекусят. И тут же, поморщившись, прибавил:

– Да убери ты её! Смотреть тошно.

Это он сказал про кочергу, которую Трофим по-прежнему держал в руках. И в самом деле, подумал Трофим, осмотрелся и положил кочергу на царёв закусочный столик, так как туда было ближе всего. Клим почти сразу же сказал:

– И они тогда как раз вот так стояли: там, где ты, царь, а там, где я, царевич. И тогда же был гонец из Пскова, в тот же день, за час до этого.

– И что он говорил, этот гонец? – спросил Трофим.

– Что, что! – сердито сказал Клим. – Да тут и говорить не надо ничего. Профукали всё, что могли. Ливонию сперва профукали. Теперь вот как бы Псков не фукнуть. Ох, государь тогда как на гонца разгневался! Да он и так теперь всегда как порох. Чуть что не так… – и замолчал, повернулся к двери.

Дверь открылась, вошли служки, внесли яства и питьё. Клим поманил их рукой. Они по очереди подходили к столику, составляли на него, что принесли, и сразу же, развернувшись, выходили. Яства были просто загляденье. Клим усмехнулся и сказал:

– Здесь по-другому потчуют, с другой поварни. И поят тоже!

Трофим вспомнил про пятницу, про постное, тяжко вздохнул. Служки вышли, дверь за ними затворилась. Клим потёр руки, сказал:

– Я буду стольником! – Взял со стола длинноносый кувшин, налил из него по серебряным чарам, облизнулся и прибавил: – С богом!

Они, как стояли, так стоя и выпили. Так же, стоя, начали закусывать. Винцо было бабье, сладкое, Трофим взял после него на закуску кисленького яблочка. Клим продолжал:

– Вот так же и они тогда стояли, царь с царевичем. Говорят, говорили про Псков. А кто это слышал? Один только Савва мог слышать. Но он говорит, что их тогда не слушал, и никогда не слушает. И так оно и есть, я думаю. Савва понимает, что ему будет, если он вдруг чего где пикнет. А так молчит – и живёхонек.

– Так, думаешь, он нам сегодня правду говорил? – спросил Трофим.

Клим вместо ответа показал рукой на чары. Трофим согласно кивнул. Клим налил из другого кувшина. Они выпили. В груди как огнём полыхнуло! Трофим опять взял яблоко и начал быстро есть, чтобы загасить огонь. Клим утёр губы и сказал задумчиво:

– Я думаю… – и тут же продолжал: – А что я думаю? А что не думаю? И кому до этого есть дело? Растереть им на это, вот что!

Взял кусок мяса, надкусил, опять задумался. Потом сказал:

– Надо, думаю, нам с Саввой не спешить пока. Оставим его напоследок. Сперва всех других попытаем, а потом уже его возьмём. И сразу на виску! И растянуть как следует! И он заговорит, как пить дать! А пить не давать.

Сказав это, Клим засмеялся, в глазах засверкали огоньки. После опять стал серьёзным, сказал:

– Ну а вдруг он наговорит такого, чего лучше никогда не слышать, тогда нам как?

Трофим посмотрел на кувшин.

– А ничего! – продолжал Клим, не замечая этого. – Не бывает нераскрытых дел. Все дела как-нибудь да раскрываются. Кто-нибудь да берёт на себя. Ну а если никто не возьмёт, значит, мы с тобой плохо служили, Трофим, и сами на себя возьмём. Вот так-то! Трофим Пыжов да Клим Битый царевича-наследника зарезали! – И он кратко, негромко засмеялся: – Га-га-га!

Трофима передёрнуло, и он сказал:

– Что ты такое говоришь?! – и покосился на дверь.

– А! – отмахнулся Клим. – Там ничего не слышно. Дверь же войлоком обита.

Трофим подумал и сказал:

– Тогда и рынды ничего не слышали, когда всё это утворилось.

– Да, не слышали, – ответил Клим. – Но надо будет, и придут, и скажут: слышали, а как же! А иначе что?! Зачем их тогда Зюзин набирал, скотов таких, если они даже этого не могут – скривить под крестом? Так-то вот. Всё тут решено давно, до нашего ещё приезда – Савва будет отвечать. Он и там был, он и припадочный, и пена изо рта текла. Он и убил! Или ты думаешь, что если никого не найдёшь, то и никто за это не ответит? Так, что ли?

Трофим злобно хмыкнул.

– А! – насмешливо воскликнул Клим. – Ты думаешь, я скот такой? Был бы скотом, давно сказал, что у тебя шило в левом голенище. Ты шило на воротах не отдал! Ножи отдал, а шило нет! И с шилом к царю захаживал. А после, с шилом же, к царевичу. Заколоть ты их хотел, вот что, да оробел, Бог не позволил. Но всё равно тебя сразу в хомут! А мне пятьдесят рублей за службу. А пятьдесят – это о-го-го! Это не те двадцать, которые ты у себя за пазухой запрятал. А…

И тут Клим сбился, потому что Трофим поднял кочергу, но тут же опомнился, засмеялся и продолжил:

– Вот-вот! А тут ещё и кочерга. Скажу: грозил меня убить. За это мне ещё десять рублей накинут.

Трофим опустил кочергу, усмехнулся и сказал, уже почти без злости:

– Ладно, ладно. Хотел бы я тебя убить, давно убил бы. И ты у меня не хворал бы, а сразу бы ноги протянул. – И спросил: – А как ты про шило узнал?

– А сегодня ночью, – сказал Клим, – когда ты спал. Крепко ты спишь, Трофим, в Слободе так спать нельзя.

– Ну, может, твоя правда, – нехотя сказал Трофим, повертел кочергу и спросил: – А что теперь с ней?

Клим поднял сиденье лавки, там внизу оказался сундук. Клим взял из сундука кусок рогожки, протянул Трофиму. Трофим завернул в рогожку кочергу.

– Перекусили, – сказал Клим, – пора и за дело браться.

И они пошли вон из покойной.

В сенях их уже ждал стрелец со светом. Клим коротко велел:

– К Ефрему!

Стрелец их повёл. И опять они поворачивали то направо, то налево, и так же много раз спускались по лестницам вниз. Но ни разу вверх не поднимались, а только вниз да вниз. И вскоре оказались в так называемом Малом Застенке. Это было обычное, ничем не примечательное подземелье: тёмное, сырое, вонючее, посреди него стояли дыба и хомут, а дальше за ними, у стены, Трофим увидел, уже без рубах, государева истопника Савву, государева сторожа Спирьку, рундучного сторожа Шестака, двух покоёвых рынд – Никиту и Петра, – и ещё какого-то человека, наверное, из дворовых. Там же, при них, стоял и сам царёв палач, Ефрем Могучий, и в самом деле очень здоровый, саженного роста и толстый, в красной атласной рубахе и в чёрном кожаном фартуке. За Ефремом, за столом, при свете, сидел готовый записывать пищик.

– Помогай Бог! – сказал Ефрему Клим. Ефрем в ответ кивнул. – А это наш московский человек, – продолжил Клим, кивая на Трофима.

– С давна знакомые, – со значением ответил Ефрем. – Так ли, Трофим Порфирьевич?

Трофим кивнул, что так. И почти сразу же спросил:

– А это кто? – и указал на дворового.

Ефрем посмотрел на пищика. Пищик важным голосом назвал:

– Максим-метельщик. Он там метёт. И в тот день тоже мёл.

Трофим кивнул. Обернулся на Ефрема и спросил:

– С кого начнём?

– Как всегда, – ответил Ефрем, усмехаясь. – С того, кто пожиже.

И, заложив руки за спину, глядя себе под ноги, прошёл вдоль злодеев. После развернулся и пошёл обратно – теперь уже глядя им в глаза…

Вдруг схватил метельщика Максима за руку! Крепко схватил, как клещами! Метельщик охнул и обвис. Ефрем разжал руку. Метельщик упал на пол.

– Сенька! – строго окликнул Ефрем.