В день Святого Стефана вестник попросил ее прийти в кабинет короля. Облаченная в бархатное платье и мягкие туфли, готовая к предстоящим торжествам, Джейн тут же явилась к супругу и застала его стоящим у окна с видом на Темзу; стены вокруг оконного проема украшали фрески со сценами из Жития Иоанна Крестителя.

Лицо короля было мрачным, голос тихим.

– Дорогая, сядьте. У меня плохие новости. Ваш отец отправился к Господу. Он умер в Вулфхолле пять дней назад.

Умер. Ее отец, который был ей дорог, несмотря на все скандальные происшествия, связанные с ним. Но это осталось в далеком прошлом, и сейчас Джейн думала только о том, что он покинул ее навсегда. Она беспомощно плакала, уткнувшись в дорогой дублет Генриха, и содрогалась от первых ужасных спазмов горя. А потом, подумав, какой одинокой и несчастной, наверное, чувствует себя мать, разрыдалась еще сильнее.

Генрих послал за ее братьями. По их лицам Джейн догадалась, что те уже все знают. Они попросили разрешения на отъезд: Эдвард – чтобы вступить во владение имениями, переходившими ему по наследству, и организовать похороны; Томас – в надежде отвоевать, что возможно, у старшего брата, а Гарри – утешить и поддержать мать. Генрих охотно дал им позволение.

– Я тоже должна поехать, – сказала Джейн. – Побуду немного с матерью.

– Нет! – отрезал Эдвард. – Вы теперь королева. У матери сейчас хватает забот и без того, чтобы соблюдать церемонии.

– Но я приеду как частное лицо, – запротестовала Джейн.

– Подождите, пока не наступит Новый год и погода не улучшится, – посоветовал Генрих. – После похорон ваша матушка будет нуждаться в утешении. А вы нужны здесь, при дворе.

– Конечно, – отозвалась Джейн, беря себя в руки. – Где его похоронят?

– В церкви Бедвин-Магны, – ответил Эдвард. – Он хотел покоиться в приорате Истон, но его распустили, потому что он лежал в руинах. Благодаря доброте его милости я только что купил землю и строения.

Джейн онемела. Глаза вновь наполнились слезами. Да, из-за этого ужасного роспуска монастырей ее отец не может быть похоронен в том месте, которое сам выбрал. Она утерла глаза.

– Надеюсь, вы простите меня, сэр, если я сегодня не буду принимать участия в празднествах. Я помолюсь за душу отца. А вы, мои братья, с Божьей помощью поскорее отправляйтесь в путь. Передайте матушке мою горячую любовь и соболезнования.

Придворный траур не объявили. Сэр Джон никогда не был особенно заметной фигурой, и немногие знали о его кончине. Джейн провела день в скорбном уединении, после чего надела на лицо улыбку и постаралась хорошо исполнять свою роль хозяйки торжеств, подавляя глубокую печаль. Однако всеобщее веселье было насмешкой над ее чувствами, и она ощущала вину за то, что включилась в него. Генрих же сказал, что это отвлечет ее от переживаний по поводу утраты и, кроме того, она королева, а не только осиротевшая дочь. Поэтому Джейн даже не отдала отцу должных почестей ношением траурной одежды.

1537 год

С наступлением нового, 1537 года мастер Аск отправился домой, убежденный, что соверен на его стороне, а Эдвард и Томас вернулись ко двору, оставив Гарри в Вулфхолле управлять поместьем. «Мать держалась стойко, – сказали они Джейн, – и похороны были хорошо организованы». Эдвард отдал распоряжение, чтобы в память об отце воздвигли красивый памятник. Очевидно, скандал, спровоцированный сэром Джоном, был похоронен вместе с ним.

Генрих отправил Томаса во флот, сказав, что это ему подойдет и направит его способности в нужное русло, а Брайан хотел оставить место новоиспеченного флотоводца при дворе вакантным, пока тот отсутствует. Томас ликовал. Ничто не могло вызвать у него большей радости, чем грядущая возможность испытать приключения в открытом море. Он расхаживал по двору важный, как бентамский петух, похваляясь перед каждым, кто готов был его слушать, своим высоким назначением.

Монастыри продолжали закрывать, налоги оставались тяжелыми, и больше никто не заикался о переносе заседаний парламента в Йорк или о коронации там Джейн. Еще немного – и мастер Аск поймет, что никаких изменений не произошло, Генрих не собирается исполнять своих обещаний, и мятежники осознают, что их обманули.

В феврале Джейн без всякого удивления выслушала новость о том, что они вновь собирают силы.

– Больше никаких нежных слов! – громогласно заявил Генрих. – Норфолк поедет на север, и на этот раз я пошлю с ним огромную армию, чтобы преподать этим изменникам урок, которого они не забудут. Их так проучат, что они больше не осмелятся подвергать сомнению волю своего короля!

Ужинать он пришел, кипя от гнева, и не только из-за мятежников.

– Вы, наверное, слышали о моем кузене Реджинальде Поуле. – Имя он буквально выплюнул из себя, будто это был словесный яд. – Сын леди Солсбери. В прошлом году он написал язвительный, обидный и предательский трактат против меня – после всего, что я сделал для его продвижения! Оттого и уехал в изгнание в Италию. Сегодня я получил два донесения из Рима. Этот проходимец-папа наградил его кардинальской шапкой! И поручил ему готовить выступление против меня, пока я занят борьбой с мятежниками! Очевидно, все принцы христианского мира с воодушевлением объединяются, чтобы противостоять мне! И даже мой родственник согласился в этом участвовать! Подумать только! Это худшая из измен! – Глаза его сверкали ненавистью. – Я вызвал Реджинальда в Англию под предлогом, что хочу получить от него объяснения некоторых трудных мест в его трактате; но мне ясно, он не приедет.

– Наверное, он догадывается, что его ждет, – заметила Джейн.

– Да, но здесь его семья, – сказал Генрих, и у Джейн перехватило дыхание. – Они все старой королевской крови. Леди Солсбери считает, что она знатнее меня, ведь ее отец был братом короля Эдуарда Четвертого и самозванца Ричарда Третьего. Тот тоже был предателем! Честное слово, Джейн, все семейство заражено изменой. Я убежден, истинная цель этих новых нападок – сместить меня и посадить на трон леди Солсбери или одного из ее сыновей. До Реджинальда мне не добраться, но остальные-то здесь, и, клянусь всем святым, я заставлю их страдать!

Редко Джейн видела мужа в таком остервенении, и тем не менее она различила страх за этим ураганом ярости. Он боялся своих родственников Плантагенетов, Поулов и Эксетеров. На дальнем плане сознания у него всегда теплилось подозрение, что они устроят заговор для свержения его с трона; и обида на них тоже была, потому что Генрих не сомневался: они считают себя более достойными короны, чем он, и на Тюдоров смотрят свысока как на династию слишком молодую и имеющую слабые основания для притязаний на престол.

– Кромвель уже пишет леди Солсбери об измене ее сына, – сказал Генрих. – Посмотрим, что она на это ответит. – Он отпихнул от себя тарелку и бросил на стол салфетку. – Простите, Джейн, но я сегодня не могу есть.

Три дня спустя король продолжал пребывать в скверном настроении.

– Леди Солсбери написала мне. Она ужасается тому, что сделал Реджинальд, и говорит, что он ей больше не сын. Однако Кромвель настороже, он опасается, как бы из страха она и ее сыновья не объединились с Эксетерами против меня. Отныне и впредь они будут находиться под наблюдением. – Он мрачно улыбнулся Джейн.

Она испугалась: уж не задумал ли Генрих убить их всех? Он не сможет жить спокойно, пока не сведет их всех в могилу.

– Пришло известие с севера, – продолжил король, накладывая себе на тарелку еды; по крайней мере, аппетит к нему вернулся, хотя он и продолжал вести себя как поднятый из берлоги медведь. – Там объявлено военное положение, и Норфолк с Саффолком разбираются с мятежниками, как они того заслуживают. – (Джейн могла легко представить, что это означает.) – Уилтшир пришел на помощь. Он не делает секрета из своего желания вернуть мое расположение.

Само собой, человек, осудивший на смерть собственных сына и дочь, не засомневается, искать ли ему милости короля, подписавшего приговор. Казалось, Уилтшир готов на все, лишь бы сохранить положение при дворе. Пока он потерял только должность лорда-хранителя личной печати, которую теперь занимал Кромвель. Джейн про себя удивлялась: как только Уилтширу удается засыпать по ночам? Но его амбициозность была всем известна, так же как и тот факт, что этот человек всегда действовал исключительно и только в своих интересах.