И тут же, будто он за углом стоял, пришёл Гришка и сказал, что всё готово. Шестак велел нести. Принесли немного каши и запить немного.

– Это не беда, – сказал Шестак. – Завтра уже будем персиянское хлебать. А корм у них славный, дешёвый, так что не изголодаемся.

– А кормят чем? – спросил Маркел.

– Сорочинской кашей с мясом, – ответил Шестак. – И с подливой, конечно. Эта каша каждый день. Мясо можно курье, можно баранье, как скажешь. Называется пилау. Ну и сладостей всяких, каких пожелаешь. И всё это руками есть!

– И кашу?

Шестак утвердительно кивнул. Маркел задумался, потом махнул рукой, сказал:

– Была бы каша!

– Вот это верно! – подхватил Шестак и засмеялся.

Они доели, вылезли из чердака и сошли с бусы на берег. Стрельцы уже тоже доедали. Кирюхин был с ними. Шестак зашёл в круг и сказал, что дело их делается быстро, никогда ещё такого не было, чтобы уже в первый день по их велению отправляли гонцов в город, а тут вдруг отправили. Потом Шестак ещё сказал, что дела у здешнего царя, шаха по-здешнему, не очень хороши. Великий Турка опять собирается на него выступить! А бухарский царь уже выступил, и индейский царь, говорят, собирается, так что персиянскому царю без нашего царя никак не обойтись, поэтому они сейчас будут нас задабривать, то есть кормить в три горла, поить до упаду, веселить чем только у них найдётся, и даже поить, хоть это у них законом запрещается, но мы же не их земли люди, и нам, значит, можно.

Ну, и так далее. И много ещё чего Шестак тогда наговорил, солнце начало садиться, пришёл Музафар и спрашивал, всё ли у них в порядке, Шестак ответил, что почти, Музафар заулыбался и ушёл. Солнце стало садиться всё ниже, и сразу стало легче дышать, а то жара до этого стояла просто несносная. Шестак начал рассказывать, какое здесь, у персиян, вино, какие бабы и какой табак, какой товар дёшев, какой дорог. Маркел слушал, а уши не слушали, уши так и ждали, вдруг раздастся топот, а за кустами что-нибудь мелькнёт, кони заржут…

Ну и так далее. Но ничего пока что слышно не было, кроме Шестаковой трескотни. Маркел сидел, помалкивал и с очень большой досадой думал, что не глянулся ему этот Шестак, ох как не глянулся! Торопливый, наглый как блоха! А какой от блохи толк? Только весь расчешешься, а дело как стояло на месте, так и будет стоять дальше! Поэтому даже никак нельзя понять, чем этот трескун людей берёт, за что его персияне чествуют, почему его обратно к нам не гонят, а наши почему так к нему и лезут как мухи?! И вдруг…

Раздался очень громкий рёв! Маркел не удержался и вскочил. Ну ещё бы! Ведь точно так ревел слон, когда он ему снился! А теперь ревело наяву и не так уже и далеко – на другой стороне поля, за кустами. И там ещё что-то посверкивало за листвой, слышался топот, лязгало железо. Маркел повернулся и спросил, что это значит. Шестак сказал, что это Амиркуня-князь приехал.

И почти сразу так оно и оказалось – из-за кустов выехал богатый персиянин на белом коне. Конь под персиянином был как огонь, что говорится, так и гарцевал, подскакивал. Коня вёл под уздцы оруженосец (курчий), а за конём (и персиянином) ехали ещё с полсотни конных персиян, так называемых гулямов, все они были в кольчугах, с копьями, а один из них громко дудел в трубу. Труба была длиннющая, толстенная и ревела очень громко.

А после она перестала реветь, и все гулямы остановились, а дальше поехал только один князь. Он был одет очень богато: на нём был малиновый бархатный плащ, чалма была из тончайшего ослепительно-белого муслина, а сапоги парчовые, стремена золочёные…

Ну и так далее. Вот какой был из себя тот Амиркуня-князь, первый придворный есаул, как после узнал Маркел. А тогда Шестак просто махнул рукой Маркелу, и они вдвоём вышли из табора, пошли по полю. Там, на полдороге до кустов, стоял княжий курчий и держал лошадь под уздцы, а сам князь Амиркуня продолжал сидеть в седле. Маркел и Шестак подошли к ним и остановились. Амиркуня посмотрел на них сверху вниз и усмехнулся. Маркел повернулся к Шестаку и велел:

– Скажи ему, пусть сперва слезет с лошади, а уже после будем разговаривать.

Шестак что-то быстро и кратко сказал. Амиркуня сердито мотнул головой и ответил, а Шестак повернулся к Маркелу и перевёл:

– Он говорит, что он тебя не знает. И что он князь в этой стране, и что он первый здешний есаул, а ты кто?

– Как это кто?! – сказал Маркел и достал грамоту…

– Нет, погоди! – сказал Шестак. – А ты пока просто скажи ему, что ты приехал не к нему, а к его шаху. Тебя, скажи, послал твой царь, и ты – первый царёв слуга, и ты сюда приехал не по своей воле, а тебя твой царь послал, а вот кто позвал его и что он сейчас здесь делает? Спросить так?

Маркел подумал, после нехотя сказал:

– Ну и спроси.

Шестак обрадовался, повернулся к Амиркуне и заговорил быстро-быстро, потом так же быстро выдернул у Маркела его грамоту, поднял её и сделал вид, что сейчас порвёт её в клочья! Амиркуня не выдержал, сморщился, громко сказал что-то курчию, курчий придержал стремя, и Амиркуня сошёл с коня. Шестак радостно заулыбался и передал ему грамоту. Амиркуня взял её, сорвал печать, прочёл, свернул её и протянул Маркелу.

– Та грамота? – спросил Маркел.

Амиркуня улыбнулся и сказал, а Шестак перевёл вот что:

– Он говорит: он, Амиркуня, здешний есаул и первый слуга посаженника шахского, от шаха же и спрашивает, всё так ли жив и здоров твой царь великий государь Феодор Иванович?

Маркел ответил, что всё так же, и посмотрел на Шестака. Шестак кивнул, и он тогда спросил, здоров ли и жив княжий шах. Амиркуня сказал, что и жив, и здоров, и спросил, за чем Маркел к ним пожаловал. Маркел прямо сказал:

– За слоном.

– А тот, прошлогодний слон где? – спросил Амиркуня, Шестак перевёл.

Маркел вздохнул и посмотрел на небо.

– А! – сразу громко сказал Амиркуня. И поднял руки, сжал кулаки и стал что-то жарко рассказывать. Потом успокоился, опустил кулаки и выжидающе посмотрел на Шестака. Шестак едва заметно хмыкнул и начал переводить:

– Это, он говорит, гилянцы нашего прошлогоднего слона отравили. Я, он говорит, уже тогда подумал, что добром это не кончится. И так оно и случилось: как только шах велел схватить здешнего бывшего своего посаженника хана Ахмад-хана, тот сразу сбежал к нашим врагам в Истанбул и теперь там, как шакал, ходит крадучись и Великому Турку советы даёт, как отобрать у нашего шаха Гилянь! Но наш царь, он говорит, поможет нашему шаху, и они вместе ещё покажут Турке, побьют его и сожгут его царство!

– Вот что он сейчас наговорил, – сказал Шестак. – А мы ему ответим вот что: что вначале надо сделать наше первое дело, со слоном, а потом уже будем решать дело с гилянцами. Сказать так?

Маркел утвердительно кивнул. Шестак опять поворотился к Амиркуне и что-то сказал. Амиркуня ответил.

– Он, – перевёл Шестак, – теперь сказал вот что: что он готов отвезти нас в Казвин, и там и слон для нас, как ему сказали, уже приготовлен. Но для такого великого дела, он говорит, нужны особые подводы, а нам с тобой нужны достойные одежды. Нас же будет встречать тамошний столичный народ, и он должен видеть наше богатство, а не нашу скромность. Но я опять скажу, что мы очень спешим, и нам пока не до богатств, и мы и без богатых одежд перетерпим. А вот подводы пусть дают сейчас же.

– Да, это правильно, – сказал Маркел. – Да, говори так.

И Шестак, повернувшись к Амиркуне, сказал что-то, как всегда, по-персиянски. На что Амиркуня с сожалением развёл руками и так же по-персиянски ответил. Тогда Шестак опять что-то спросил, Амиркуня ответил. Шестак переспросил, Амиркуня переответил. Шестак нахмурился, сказал по-нашему:

– Он говорит, у него нет подвод. Но одну подводу, он сказал, они найдут, и ехать можно будет прямо хоть сейчас. Что ты на это скажешь?

– А что тут говорить? – сказал Маркел. – Мне лишь бы дело делалось.

– Но подвода очень неказистая, – сказал Шестак. – Он даже прямо мне сказал, что это не подвода, а походная арба. Они же, он прямо прибавил, за приличными подводами ещё не посылали, так что если теперь ждать приличных, то это, может, неделя пройдёт, а то и все две. Что ты на это скажешь?