И замолчал, поджал губы.

– Говоришь загадками, – сказал Маркел.

Филька поморщился, ещё подумал и продолжил:

– Мы уже знаем, куда ты собрался. И к кому. И доехать ты туда доедешь, думаем, вон ты какой бугай здоровый, а вот вернёшься ли обратно? Я так прямо у Параски и спросил. Она сразу заохала! Хорошая тебе баба досталась, душевная…

Маркел поднял руку. Филька осёкся и сказал уже как можно кратче:

– Есть тут один человек на Москве, который всё про Золотую Бабу знает. Вот тебе с ним сперва поговорить бы, а уже после ехать.

Услыхав такое, Маркел замер, а потом осторожно спросил:

– Что это за человек?!

– Я его не видел, – сказал Филька. – Я только слышал о нём. На прошлой неделе, в четверг.

– От кого слышал? – строго спросил Маркел.

– От ещё одного человека, – нехотя ответил Филька. – Сидели, выпивали с ним. В нашем Никольском кабаке.

– И что он про Золотую Бабу говорил?

– Про Бабу ничего почти, а всё больше про царевича.

– Какого ещё царевича? – насторожился Маркел.

– Сибирского царевича, какого же ещё! – уже сердито сказал Филька. – Про того, который всё про Золотую Бабу знает. Потому что как не знать! Он же там у них царевич! Ему всё известно!

Маркел подумал и спросил уже такое:

– Что это ещё за царевич и как он здесь оказался? И у кого живёт?

– Царевич он как царевич, самый обыкновенный, сибирский, – сказал Филька. – Приехал он сюда за правдой. Его другой царевич, тоже наш, сибирский, побил, его казну разграбил и смеётся, а этот приехал к нам, поклонился своим царствишком и просит защиты от того недоброго царевича. Каждый день ходит в приказ, но дело стоит на месте. А ты ему пособи, и он тебе про Золотую Бабу всё расскажет.

– Чего же он в приказе не расскажет? – насмешливо спросил Маркел. – Ему там пособили бы ещё быстрей меня.

– Он им не хочет говорить, – ответил Филька. – Сказал, про это говорить нельзя, это великий грех. Поэтому он про неё и в приказе молчит, и на подворье, где остановился, тоже.

– А почему он тогда мне расскажет?

– А ты ловкий. Кого ни возьмёшь в расспрос, тот обязательно всё без утайки выложит. И так и тут бы попытаться. Этот царевич, мне сказали, он много не просит, он смирный. Но такой чудной! Водки совсем не пьёт, а только жуёт мухоморы, он их с собой привёз, сушёных, вот такой мешочек. И ходит в приказ…

Маркел насмешливо сказал:

– Мало ли кто чего в кабаке расскажет! Уж такое это место разговорное.

– Вот и я тогда наутро так подумал, – сказал Филька. – И не вспоминал почти неделю. А вчера вдруг слышу, что тебя опять в Сибирь отправляют, да ещё и искать эту Бабу, и сразу подумал: надо пособить! И опять пошёл в кабак и стал там спрашивать, помнят ли они, с кем я в прошлый четверг бражничал. А они говорят: «Нет, не помним, сколько здесь народу каждый день толчётся, аж в глазах рябит, а тут ещё подай тебе прошлый четверг!» А я говорю тогда: «А дам алтын!»

Филька замолчал и посмотрел на Маркела. Маркел сердито засопел, полез в кошель и выдал Фильке алтын. Филька радостно заулыбался и продолжил:

– И они сразу сказали, что это был Чурила Гребень, строгановский челядин со Строгановского же старого подворья, что на Покровке в Барашах.

– О! – с почтением сказал Маркел. – Строгановы! Крепкое семейство.

– И вхожее в Сибирь, – тут же прибавил Филька. – Что им царевича принять? Раз плюнуть. Ну, я и пошёл к ним. Вчера ночью. И дал там уже пятак!

– Н-у-у! – на растяжку повторил Маркел. – Пятак! Жирно будет!

– Ну и не дал я им пятак, – тут же согласился Филька. – А развернулся, и ушёл. И ничего не выведал!

Маркел вздохнул, дал пятак. Филька его забрал, продолжил:

– И вот я пришёл туда. Поговорил кое с какими людишками. И вот что оно оказалось: да, в самом деле, говорят, живёт у них давно, уже скоро год, сибирский царевич Агайка. Его другой их царевич, Игичка, у них там в Сибири разбил в пух и прах, и разорил, и теперь этот Агайка прибежал в Москву, поклонился своим царствишком и на Игичку жалуется, просит у нас защиты, каждый день ходит в приказ, а после вернётся, сядет и молчит. Ничего не говорит! Ни про своё царствишко сибирское, ни про Золотую Бабу, ни про что! А ведь по глазам видно, что всё знает! Но молчит. А вот ты бы к нему подкатился, про то про сё поговорил, про Сибирь бы чего вспомнил… А?

Маркел задумался, в голове вертелось много чего всякого, потом спросил:

– А где сейчас Строгановы?

– А это Максимово подворье, – сказал Филька. – Другим Строгановым туда хода нет. А сам Максим уехал в Нижний, а после дальше поедет, в Казань. Так что у него там, на его подворье, сейчас всем заправляет Василий Никитов сын Шпоня, дворский.

– Ладно, – сказал Маркел. – Тогда чего стоим? Айда!

– Куда? – насторожился Филька.

– Как куда? К Василию Никитову, куда ещё!

– Э… – начал было Филька.

Маркел сдвинул брови. Филька поправил шапку, и они пошли. Маркел шёл и думал, что зря он в это ввязался, мало ли что могут спьяну брякнуть… Но не останавливался, шёл. И у Фильки ничего не спрашивал. Также и Филька ничего не говорил, а только время от времени громко повздыхивал.

До старого строгановского подворья оказалось не близко – они прошли весь Белый город, вошли в Земляной, а всё равно идти оставалось ещё порядочно. Маркел посматривал по сторонам и вспоминал, слыхал ли он что-нибудь про Агайку, но ничего не вспоминалось, а только крутилось где-то близко в голове, и всё. Вот так! Маркел злился, шагал широко, Филька едва поспевал за ним.

Но вот они вошли наконец в Бараши, и там, наискосок от махонькой церквушки Введения Пресвятой Богородицы, показалось это самое подворье. Тын вокруг него возвышался толстый, здоровенный, также и ворота были дорогущие, обшитые медным листом. Маркел подошёл к ним и постучал в молоточек. Открылся глазок, оттуда строго зыркнули и также строго спросили, кто это такой явился. Маркел показал овчинку и назвал себя, а после, для верности, ещё прибавил, что он по Посольского приказа делу, открывайте. С той стороны ещё строже ответили, что хозяина нет дома, и потому не откроют.

– Вы что здесь, совсем очумели?! – сердито воскликнул Маркел. – А вот сейчас кликну земских стрельцов, они живо вам ворота высадят! А после Максим Яковлевич вернётся и вам ещё кнутов пропишет!

За калиткой засопели и сказали, что сейчас придёт дворский, Василий Никитич.

– Ладно, – сказал Маркел, – дворский так дворский, а пока откройте.

И открыли. Но пропустили только Маркела, а Филька остался за воротами. Да он дальше и не лез.

Пока Маркел входил во двор и озирался, а двор того стоил, подошёл строгановский дворский, Васька Шпоня, человек в годах, опасливый, и также опасливо спросил, что приключилось.

– Пока что ничего, – строго ответил Маркел. – Я здесь по посольскому делу, мне нужен царевич Агайка, или как он у вас правильно зовётся.

– Правильней он князь Агай Кондинский, – сказал Шпоня. И тут же спросил: – А что он натворил?

– Дела за ним пока что никакого нет, – ответил Маркел. – Пока что его нужно просто расспросить про всякое, а там уже будет видно.

– Эх! – в сердцах сказал Шпоня. – Я так и думал, что с этим мухоморщиком добра не будет.

И развернулся, и повёл к крыльцу.

На крыльце стояли сторожа. Шпоня махнул им рукой, они расступились и открыли распашные двери. Шпоня и Маркел вошли. Там уже даже в сенях горели свечи, а дальше было вообще светло как во дворе. Шпоня и Маркел поднялись на второй этаж, после на третий, там свернули, прошли ещё немного, Шпоня открыл дверь и пригласил входить. Маркел вошёл, закрыл за собой дверь и осмотрелся. Горница была почти пустая, только при одной её стене, на лавке, сидел невысокий щуплый человек и смотрел напротив, на огонь, горящий в маленькой печурке. А человек был вот какой: широколицый, курносый, стриженный в скобку, одетый как простой посадский. Маркел кланяться ему не стал, а только назвал себя, сказал, что он по делу из Разбойного приказа (тут он показал овчинку) и спросил: